Монголы и Русь - Георгий Вернадский

Глава каждого подразделения получал нагрудный знак своего ранга. В древние времена среди тюрков – и также, возможно, среди монголов – лук и стрелы служили знаком власти. Согласно тюркской исторической традиции, прародитель тюрков Огуз-хан приказал, чтобы лук был знаком командиров войск правой руки, а стрела – войск левой руки.[385] В гуннской империи V века золотой лук являлся эмблемой власти заместителей Аттилы.[386] По свидетельству «Тайной истории», Чингисхан награждал некоторых из своих ближайших сподвижников правом носить колчан, лук и стрелы[387]; эта экипировка была известна по-турецки как садак или сайдак (по-древнерусски, сайдак или сагайдак).Поскольку каждый монгольский всадник был обеспечен колчаном, луком и стрелами, Чингисхан должно быть подразумевал в этом случае не реальное оружие, а символ, знак привилегированного положения его носителя и того, что он имеет статус дархана, освобожденного от налогов. Однако в обычной администрации Монгольской империи не лук (или колчан) использовался в качестве знака, а «пластина власти», как называет ее Марко Поло. Она была известна как паице (по-русски, пайцза).При Чингисхане знаком чиновника первого ранга была золотая пластина с головой тигра; на ней содержалась иероглифическая надпись: «Священный Декрет Тьен-це («Данного небом»), императора Чингиса. Пусть дела вершатся по воле его».Знаком второго ранга была простая золотая пластинка с той же первоначальной формулой, сопровождавшаяся одним словом – «срочно». Серебряная пластина с той же надписью представляла знак третьего ранга.[388] В Персии, при иль-хане Газане (1295-1304 гг.), знак высшего ранга был круглым и сделан из золота, он имел изображение головы тигра; знак второго ранга, похожий на него, был особым образом декорирован.[389] При Хубилае пластина темника, сделанная из золота, имела выгравированную голову льва; тысяцкого – из золота или позолоченного серебра; сотника – из серебра. Когда обстоятельства требовали наделения официального лица высшей властью, символом на пластинке был кречет.[390]

Лагерь каждого из армейских командиров становился центром местной администрации. Следует помнить, что, в отличие от императорской гвардии, армия не находилась на постоянной службе; предполагалось, однако, что возможно проведение мгновенной мобилизации. Для достижения этой цели вся страна была поделена на множество военных округов, соответствующих размеру и численности армейских соединений и названных на основании их распределения. Так, наиболее крупные районы были известны как тумены; и каждый тумен подразделялся на тысячи, сотни и десятки. В каждом таком районе, вплоть до сотни, находился руководящий штаб соответствующего армейского соединения, который в случае необходимости служил центром мобилизации.

Население каждого района поставляло по уведомлению свою часть людей и коней с полной экипировкой. Так, население каждой тысячи должно было дать во взаимодействии с низшими единицами тысячу воинов и две – пять тысяч коней. Число солдат, которых должно было поставлять население района в целом, можно назвать лишь приблизительно, поскольку точные цифры отсутствуют. Предполагается, что все население Монголии к моменту смерти Чингисхана составляло около одного миллиона человек. Чтобы обеспечить существование армии общим числом 129 000 воинов, а такой армией он обладал, каждый район должен был мобилизовать около 13% своего населения. Это число может быть сопоставлено с пропорцией воинов «ордо армий» в Китае при династии Ляо (Кидан) в XI веке и в начале XII века. Согласно китайским источникам этого периода, максимальная общая численность этих армий составляла 101 000 конников; они рекрутировались из 203 000 хозяйств с мужским взрослым населением 408 000 человек.[391] Все взрослое население этих хозяйств должно было составлять около 800 000 человек. Поэтому пропорция воинов ко всему взрослому населению была около 12,5%.

Цифра 129 000 для монгольской армии представляла кульминацию национального прорыва в критический период экспансии. После того как главное завоевание состоялось, напряжение должно было спасть. Обычная суммарная сила чисто монгольских контингентов в императорских армиях едва ли превышала 100 000 человек. Если принять это, то соотношение воинов ко всему населению должно было примерно равняться тому, что существовало в хитанской армии, т.е. не более 10%. Это дает нам возможность привести предположительные цифры народонаселения в военных округах. Население сотни, видимо, было не менее, а возможно, и более одной тысячи, тысячи – десять тысяч и более, а тумена – сто тысяч и более.[392]

Районные штабы становились центром гражданской, равно как и военной администрации. Через них были организованы и поддерживались системы почтово-конной (ям) и курьерской служб, а также сбора налогов. Таким образом, каждый командир более крупного армейского соединения становился одновременно гражданским наместником района. Нормальная организация почтово-конной службы была существенна для поддержания быстрой связи через курьеров между центральным правительством и его местными представительствами, равно как и для координации действий армейских соединений. Иностранные послы также имели привилегию использования лошадей. Купцам сначала разрешалось использовать ямскую службу бесплатно, но позднее Мункэ постановил, что они должны путешествовать за собственный счет. Купцы, в любом случае, имели солидную выгоду от безопасности дорог. Почтово-конные станции строились через некоторые интервалы пути на главных дорогах.[393] По приказу Угэдэя, определенное количество всадников, возниц и служащих, равно как и коней, быков и кибиток должны были приписываться к каждой станции. Кобылы и овцы содержались на таких станциях для обеспечения путешественников кумысом и мясом[394]; несколько коней стояли, уже оседланными для императорских курьеров. Каждый курьер носил пояс с колокольчиками: «И когда те, кто находился на следующем посту, слышали колокольчики, они готовили следующего коня и человека, экипированного таким же образом».[395]

Был создан Ямской департамент для наблюдения за почтово-конной службой. Почтовые дороги были разделены с целью лучшей организации управления на множество районов. Лежащие рядом тумены должны были поставлять все необходимое для поддержания службы каждого ямского района.[396] Монгольская почтово-конная служба была описана и высоко оценена Иоанном де Плано Карпини, Марко Поло и другими путешественниками. Это был, конечно же, весьма полезный и хорошо управляемый институт.

Чтобы избежать недоразумений и нарушений, чиновники и гонцы, ехавшие по делам службы, а также иностранные послы, получали пластины власти, схожие с теми знаками, что носили армейские предводители подразделений (пайцза). Эти пластины были сделаны из различного материала, в зависимости от ранга путешественника. Три серебряные пайцзы и одна железная сохранилась в Эрмитаже в Ленинграде. Пластины более низких рангов были деревянными.[397] Путешественник с более значимой пластиной мог использовать больше коней, нежели с низшей по статусу пайцзой. Местные власти имели инструкции оказывать всяческую помощь держателям пластин. Будет уместным упомянуть, что эмблемы, подобные пайцзам, использовались в Персии до монголов. Когда Апполоний Тианский путешествовал из Экбатана в Индию в середине первого века, «идущим первым верблюд (его каравана) имел золотую пластину на лбу в качестве знака для всех встречавшихся, что путешественник был одним из друзей хана и ехал по воле хана».[398]

Достойной внимания чертой монгольской администрации являлась ее программа поддержки нуждающихся. Среди обязанностей императора была помощь бедным. Собрание высших чиновников и военных вождей при Угэдэе рекомендовало ввести специальный налог для создания благотворительного фонда.[399] Отдельным декретом Угэдэй приказал вырыть колодцы в районах засухи, чтобы сделать их пригодными для жизни.[400] В более поздний период, согласно имеющимся источникам, существовали зернохранилища и склады, устроенные правительством для помощи нуждающимся во времена голода. Как было сказано, последний император династии Юань также учредил программу общественных работ для регулирования течения Желтой реки.

Что же касается государственного дохода, то основная тяжесть налогов лежала на населении покоренных стран. При Чингисхане монголы не должны были платить каких-либо налогов. При Угэдэе был введен натуральный налог. Из каждого стада овец один годовалый баран должен был поставляться ежегодно к ханскому столу и одна годовалая овца из сотни овец в фонд поддержки нуждающихся.[401] Дополнительные налоги могли быть введены в более поздний период. Однако не государственные налоги, а сборы и службы различного рода, возложенные на население владений князей, являлись тяжелой ношей для монголов в XIV и XV веках, в особенности потому, что владения князей значительно разрослись в этот период. Комплекс натуральных налогов и служб, требуемый от каждого хозяйства, был известен как албан.[402]