Разрыв - Саймон Лелич

А потом там все как-то грязно стало. В блоге. Ну, то есть, народ читал и то, и это. Но смешно уже не было. Вульгарно, просто вульгарно. Я бы и не стала читать, но читала, потому что все же читают, говорят об этом, идиоткой же будешь выглядеть, если не сможешь сказать хотя бы, ну да, знаю, или там, а вот то место, ты его читала?

Нет, рассказывать я не хочу.

Пожалуйста, мисс, я правда на хочу.

Зачем позвонить?

А, ладно, но рассказывать я все равно не хочу.

А хотите, я вам его покажу? Он, скорее всего, еще там. Не думаю, что в нем появилось что-нибудь новое, но три недели назад он точно был цел, потому что я слышала, как Трейси Беккеридж говорила Габби Блейк и Мег Эванс, что описалась, когда читала его.

Ну да, продолжалось весь год. Футбольный матч был в феврале, верно? Значит получается три или четыре месяца.

Ну что, показать? Думаете, этот компьютер подключен? Нам, вообще-то, пользоваться компьютерами без разрешения нельзя, так что если кто спросит, скажите, что это вы меня попросили, ладно?

Где тут кнопка-то?

Ах да.

Тормозные они, эти компьютеры. Юрский период.

Господи. Судя по звуку, он загружается.

У моего папы компьютер совсем новенький, папа говорит, по сравнению с другими он все равно что «Ламборгини». У него такая синяя лампочка, как на космическом корабле или еще где. Папа меня к нему даже близко не подпускает.

Господи, ну давай же. Давай давай давай…

Наконец-то.

Посмотрите. Видите, я же вам говорила. Адрес уже есть в списке, значит кто-то туда с этого компьютера заглядывал. Учитель, наверное. Поспорить готова, что учитель.

Вот он. Видите, последняя запись шестого июня. Вот значит как. За неделю до стрельбы.

В общем, я щелкаю здесь, а после здесь…

Господи, до чего же он тормозной. А потом просто прокручиваете вниз. Когда Дэвид их вслух читает, у него такой голос, типа, акцент. Вроде как польский. Я к тому, что у Бороденки акцента не было, никакого, а на блоге есть. Вот Дэвид так и читает.

День 3

Сегодня я опять думаю об игре. не надо мне было в ворота вставать. я форвард, нападающий. Дома в пыльше я гонялся за кошками чтобы их есть. я быстрый. как это говорят. как молния. В пыльше в моей деревне все называли меня борзой. они меня и другим словом называли но я его повторять не хочу.

Это все Теренс виноват, тупица. он как это говорят…

Дэвид, когда читает, он еще плохие слова добавляет. Я не буду. Нет, я могу, но не буду. он как это говорят нечто. и голубой к тому же. это правда сомневаться не в чем. всегда в шортах, в зеркало смотрится. как женщина. в пыльше он был бы Счастлив. в Пыльше он стал бы хорошей женой пыльского Мужчины. Стряпал бы везде мыл и ему бы целый день напролет вставляли сзади.

Голосам я подражать не умею. Показывать умею. Птиц, например. Хотя никому еще не показывала. Ну, маму мою могу изобразить, вот и все. А голосам не умею. В общем, идею вы поняли, верно? Хотя не все записи такие. Это я насчет акцента. Есть и другие, вот, посмотрите.

День четырнадцатый

Этой ночью 2 раза сделал себе нечто. В 1 раз не мог найти мою Штуку но стал думать о Мэгги она и выскочила. Надеюсь когда-нибудь она позволит мне потрогать ее попу. Попа у нее большая, круглая, на ней, наверное, и пуха-то почти нет. А если и есть, я не против. Я буду гладить ее, сжимать и тереться об нее бородой.

Я вот что думаю, те, которые с акцентом, Донован сочинял. Они гораздо смешнее. Другие, если по правде, просто глупые. Я так понимаю, их Гидеон писал.

Господи, только не говорите про это никому, ладно? Не говорите, что я назвала их глупыми. Он меня убьет.

Вот, смотрите, еще одна с акцентом.

День 37

У меня перестает работать сердце. Почему моя Мэгги не навещает меня? возможно она меня стыдится. думает, что у меня какая-то болезнь. у меня нет болезней моя Мэгги, только болезнь любви! и еще Стояка. он слишком долог для меня без моего Дергунчика. Сегодня я попросил красивую нянечку подергать за него а она шлепнула меня по щеке. сказала «гадкий мистер Шваль, не лезьте к нянечкам!». Я умолял но она не давалась. Шлепнула еще раз но я ничего не почувствовал, бороденка спасла. Я говорю «приведите ко мне мою Мэгги!». Говорю «моя хочет Дергунчика» а она говорит «сам себя дергай!». И мне опять пришлось утешаться самому. О моя Мэгги. Почему ты не навещаешь меня?!

Ладно, идею вы поняли. Я уже говорила, дальше хуже стало. Ругательств больше, понимаете? И всякого другого. Все становилось более… более… как это называется, когда читаешь про что-то и почти видишь это, в голове?

Ну да. Наглядным. Становились более наглядным. Я оставлю это открытым, ладно? Вы, если захотите, сами потом посмотрите.

О да, наверняка. Он должен был слышать разговоры про это. Вы же понимаете, блог все читали — дети, учителя. После игры его здесь всего неделю не было. Пришел в школу на костылях. И во время уроков и так далее ребята то и дело намеки роняли. Ну, знаете, как это, хорошая у вас была штанга, сэр, или как там было в больнице, сэр, или изображали польский акцент и повторяли то, что прочитали. Так что он должен был знать. Я бы на его месте спросила у кого-нибудь из учителей, о чем это все говорят, потому что учителя же знали, все, это точно. Мистер Грант, он даже остановить их пытался. Донована и Гидеона. Я про это от Трейси Беккеридж слышала. Трейси сказала, что Грант пытался запретить им пользоваться компьютерным классом, а они, думаю, там это все и писали, и загружали, и прочее, но Донован с Гидеоном обратились к Ти-Джею — к мистеру Джонсу, — а тот обратился к Биклю — к мистеру Тревису, — а Бикль — то есть, мистер Тревис — сказал, что ничего им — Доновану и Гидеону — запрещать не будет, потому что овладение информационными технологиями — это основа чего-то там такого, учеников отстранять от нее нельзя, да и вообще ни одна школа не вправе практиковать цензуру самовыражения. Что-то в этом роде. Во всяком случае, так мне Трейси Беккеридж рассказывала. Откуда она про это узнала, не знаю, но Трейси, похоже, всегда про все знает, а то, что она рассказывает, в половине случаев оказывается правдой, и это самое малое.

И знаете, что еще сказала Трейси? Что ей его жалко. Боро… то есть, мистера Зайковски. Я до того об этом как-то не задумывалась, но, наверное, поэтому мне с тех пор и не хотелось заглядывать на «Боролог». Потому что, можно же себе представить, что это такое — быть на его месте. Он учитель и все такое и, скорее всего, его это даже не очень волновало, но это же плохо, правда? Когда с тобой случается такое. Наверное, поэтому Трейси так и сказала. Она сплетница и так далее, но это ей же иногда и отливается. Ну, как, изводить ее начинают. У нее веснушки. Не такие уж и заметные, не то, что у некоторых, особенно рыжих, но веснушки есть. И в прошлом году, — это мне уже Габби Блейк рассказала, — она целую неделю говорила маме, что идет в школу, а сама просиживала весь день у пруда на выгоне. Брала с собой зеркальце, в какие девочки смотрят, когда подкрашиваются, и зажигалку, сидела на скамье — зеркальце на коленях — и старалась выжечь зажигалкой веснушки. Так говорила Габби Блейк. И я так понимаю, правду говорила, потому что, когда Трейси пришла в школу, у нее весь нос был в язвочках. Она сказала, что это ее дядюшкин кокер-спаниель ободрал, да только на царапины было не похоже. Скорее на прорвавшиеся волдыри, а это и были волдыри, если Габби не соврала, правда? Они так, знаете, поблескивали. И иногда, при определенном свете, из-за них казалось, что Трейси вся заплаканная.

Нет, не так уж и сильно, теперь нет. Я ведь уже большая, в первый год это да, а теперь меня редко изводят, ну да это со всеми случается, время от времени. Так уж положено. Мне еще повезло, не то что тому пареньку, я хорошо его знала, его Эллиотом звали. На год младше меня. У него было на лице такое большое родимое пятно, да он еще и рыжий был, друзей настоящих не завел, вот его и донимали больше всех. А я, если помалкиваю, так на меня никто теперь и внимания особого не обращает. И потом, у меня есть пять друзей, это тоже помогает. Вообще-то, четыре с половиной. Хотя нет, четыре. На самом деле, четыре. Винс Роббинс сломал мою игровую приставку, так что я с ним больше не дружу.

Четыре друга — это, наверное, не очень много. У вас, я думаю, друзей побольше, как у большинства людей. Вон у моей сестры, у нее их целая сотня. Они к нам все время заваливаются. Мне это не нравится, потому что они сидят в гостиной, и мне приходится телик в моей комнате смотреть. Да и лезут ко мне все время. Кричат такими, знаете, голосами, типа, Никк-иии, о Никкиии. Ну, я на них внимания не обращаю, только говорю иногда: заткнитесь. И ухожу наверх.

В общем, у сестры сто друзей, а у меня только четыре. Да я не жалуюсь. Все же лучше, чем раньше. Мне и четырех хватает. Если подумать, четыре — уже немало. На самом деле, я считаю, что мне еще повезло. Если с другими сравнить.

На другой стороне улицы, прямо напротив школьных ворот, била баклуши толпа изнывавших от жары журналистов.