Отец Иоанн (Крестьянкин) - Вячеслав Васильевич Бондаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хиротонию Ивана Крестьянкина во диакона совершал митрополит Крутицкий Николай. Вокруг престола его водил 59-летний о. архидиакон Сергий Туриков — прошедший через две ссылки, славившийся на всю Москву своим замечательным голосом. С ним о. Иоанн впоследствии будет поддерживать дружеские отношения до самой его кончины в 1962-м, а потом и внуки о. Сергия станут приезжать к нему в монастырь…
Таинство подошло к завершению. Сразу же за архидиаконом новопоставленный диакон подошел к Святому Причастию, а после того как Святые Дары были перенесены на жертвенник, о. Иоанн вышел на амвон и, как положено, произнес ектению «Прости приимше». После отпуста диакон заторопился к дверям храма, провожая митрополита, и вдруг услышал за спиной смущенный голос одной из прихожанок:
— Отец диакон, отец диакон, хвостик-то подберите.
Какой еще хвостик?.. Оказалось, что завязки на опорках расплелись и волоклись по дорожке. И смех и грех.
Первый день диаконской службы незабываем в жизни любого священнослужителя. У о. Иоанна он пришелся на день преставления преподобного Серафима Саровского — 15 января 1945 года. С волнением он вглядывался в худые, бледные, изможденные лица тех, кто слушал в тот день его чтение Евангелия от Луки. И когда прозвучали слова из главы 10, диакону показалось, что они обращены именно к ним, прошедшим страшную войну жителям московской окраины:
— Идите! Я посылаю вас как агнцев среди волков. Не берите ни мешка, ни сумы, ни обуви, и никого по дороге не приветствуйте. В какой дом войдете, сперва говорите: мир дому сему; и если будет там сын мира, то почиет на нем мир ваш, а если нет, то к вам возвратится…
В этот момент ему показалось, что все в храме услышали, поняли, впитали эти вечные слова. Так начиналось его Служение…
В первое время батюшка продолжал жить у себя в Большом Козихинском, 26. По Большой и Малой Бронным выходил на Тверской бульвар, спускался по Никитскому к Арбатской площади, садился в метро на «Арбатской» и отдавался тряске в вагоне метро («Площадь Революции» — «Курская» — «Бауманская» — «Электрозаводская» — «Сталинская» — «Измайловский парк имени Сталина»), потом — трамвай, а потом вверх по Хохловке, на свет маячившей над деревенскими избами колокольни храма Рождества Христова. Но быстро выяснилось, что тратить столько времени на разъезды попросту не получается: из храма батюшка выходил далеко за полдень, а там и вечерня, и каждое утро подъем до зари, устаешь уже за время дороги; да и опасно было, улицы освещались плохо, а преступников развелось множество. Поэтому о. Иоанн снял комнату в доме тещи диакона о. Владимира, рядом с храмом. Теперь Измайлово стало ему домом в полном смысле слова, а в Большом Козихинском хранились вещи и многочисленные книги.
Как и везде, жизнь обитателей Измайлова в то время была трудной. Большинство мужчин находилось на фронте. Никаких привычных для современного обывателя удобств — газа, горячей воды, телефона; радио — только в виде репродуктора «Рекорд», он же «тарелка», по которой передавали военные сводки. По карточкам получали лишь необходимый минимум, с едой было откровенно туго. По воспоминаниям В. Н. Сергеева, за роскошь считался такой обед: «Судки с картофельным супом с небольшим кусочком свинины, с гречневой кашей или серыми макаронами, и жидким ярко-красным киселем из брикета». Но на такую еду могла рассчитывать только измайловский врач, обслуживавшая огромный район с несколькими расположенными в нем предприятиями и принимавшая по сто человек в день. От каждого предприятия врачу и полагалась порция такого обеда, которым она делилась с соседями… А измайловским мальчишкам, чтобы подкормиться, приходилось проявлять чудеса изворотливости. «Умудрялись тырить на конюшне льняной, гороховый и — самый вкусный — подсолнечный жмых, — вспоминал В. Н. Сергеев. — Иногда нам удавалось проникнуть в огромный подвал-склад, где на запасенном ранней весной льду хранились разные лабораторные препараты, а главное, основная цель наших проникновений, — пачки гематогена, которым мы объедались до одури». Иногда добиралась до Измайлова и ленд-лизовская помощь: «Ярко-желтые большие вощеные коробки с яичным порошком, фруктовые консервы, мясная тушенка и сгущенное молоко». Вместе с ними, кстати, «приезжало» в СССР и напечатанное на русском языке Евангелие — маленькие книжечки, которые расходились по сельским семьям.
Но, несмотря на все эти трудности, весна 1945-го выдалась в столице веселой. Все уже понимали — война идет к концу, долго немцу не продержаться. В апреле Москву основательно готовили к близкой Победе — чистили дворы от слежавшегося мусора и грязи, убирали подъезды, мыли пыльные окна. Вечером 2 мая город салютовал войскам, взявшим Берлин. 6 мая москвичи праздновали Светлое Христово Воскресение (в пасхальных богослужениях тогда приняли участие 140 тысяч человек). Ну а после того как в ночь на 9 мая Левитан объявил по радио о капитуляции Германии, спать уже никто не ложился. Несмотря на холодную погоду, москвичи поздравляли друг друга, пели и танцевали прямо на улицах, обнимали военных. Конечно, ликовало и Измайлово. А все московские храмы служили праздничные молебны. В майском номере «Журнала Московской Патриархии» было размещено слово Патриарха Алексия: «Мы уверенно и терпеливо ждали этого радостного дня Господня, — дня, в который изрек Господь праведный суд Свой над злейшими врагами человечества, — и Православная Русь, после беспримерных бранных подвигов, после неимоверного напряжения всех сил народа, вставшего как один человек на защиту Родины и не щадившего и самой жизни ради спасения Отечества, — ныне предстоит Господу сил в молитве, благодарно взывая к Самому Источнику побед и мира за Его небесную помощь в годину брани, за радость победы и за дарование мира всему миру». 24 июня на Красной площади состоялся Парад Победы, совпавший с Троицей.
…Диакон — первая, низшая степень священства. Священник и без помощи диакона может совершать службы и требы, и в дореволюционной России, к примеру, диаконы в храмах состояли лишь в том случае, если сам приход решал брать на себя их содержание. Соответственно, о. Иоанн вел себя скромно, четко выполняя положенные ему функции и никоим образом не стремясь затмевать священника. Но, видимо, на общем фоне он всё же выделялся, ибо вскоре ему довелось пройти через настоящее искушение.
Усердной прихожанкой храма Рождества Христова в то время была 63-летняя Людмила Александровна Кедрова, матушка покойного протоиерея о. Сергия Кедрова. Храм она посещала еще начиная с 1920-х, когда о. Сергий тяжело
