На все четыре стороны - А. Гилл

Первые люди осели здесь задолго до изобретения липучек, микропорки, конвекционных обогревателей и суповых пакетиков. Когда во всей Европе проживало столько же народу, сколько в теперешнем Барнсли, они могли поехать куда угодно. Они же были викингами, кто бы стал с ними спорить? «Участок у самого моря на Лазурном Берегу, Олаф? Пожалуйста, выбирайте».

Меня заманил сюда мой друг и коллега Джереми Кларксон – вылитый Эйрик Кровавая Секира[52] из Средней Англии. «Исландия – это (пауза, легкое понижение тона) самое чудесное место на земле». И вот он, я и Макак едем под зимней луной из аэропорта «Кеблавик» («Мы никогда не закрываемся») в столицу, Рейкьявик, где живет – я употребляю это слово просто за неимением лучшего – половина из 250 000 исландских душ. Раз уж я упомянул про Макака, объясню. Макаки – неизбежное зло, связанное с заграничными экспедициями, вроде пропавшего багажа, непостижимых уличных знаков и национальных праздников. На журналистском сленге Макаком именуется фотограф (макаки тоже норовят залезть повыше, бьют хрупкие вещи, и вам неприятно сидеть напротив них в часы кормежки).

Мы договорились встретиться в Хитроу в полдвенадцатого; Макак был там с пяти. Чего ему неймется? «Моя жена как раз летела из Таиланда, я ее уже полгода не видел». Как романтично. «Мы разводимся». Так-так. Внутренний голос не зря подсказывал мне, что с Макаком будут проблемы.

Рейкьявик крепко вцепился пальцами с побелевшими костяшками в скалы из черной пемзы над морским заливом. Это съежившийся, набычившийся городок из рифленого железа, раскрашенного в пломбирные пастельные тона, – под крутоверхими крышами прячутся очажки света и тепла, а улицы напоминают серые трассы для гигантского слалома. С одной стороны Северная Атлантика трупно-синюшного цвета, вызверившись на незваных пришельцев, лупит по их поселению белыми обмороженными кулаками. С другой тянется бескрайняя, хлещущая по лицу, колющая глаза пустыня – горы, расселины, ледники, гейзеры, головокружительные водопады и садовый комплекс, – которая изо всех сил пытается сдуть городишко, прилипший к ее подбородку. Середина острова не принадлежит никому: исландцы так и не придумали, на что она могла бы сгодиться. Всю тысячу лет они провели на берегу – сидят там и теперь, сгрудившись возле своих брошенных китобойных станций и рам для сушки трески.

Из названий того, чего в Исландии нет, можно сложить сагу, и туда войдут деревья. Собственно говоря, из растительности в ней нет ничего, кроме мха (глядишь на него и думаешь: еще немного, и природа изобрела бы нейлон). У нее нет соседей – она уныло торчит одна-одинешенька в смертоубийственном море, и ближе всего к ней Гренландия да шотландское графство Оркни. В ней нет общественного транспорта – разве тут построишь железную дорогу? Нет даже преступлений, о которых стоило бы говорить: любой, кто попробует вылезти на улицы, чтобы кого-нибудь ограбить, мигом превратится в «лежачего полицейского» и будет приносить в этой роли пользу до конца июня. Нет и вывесок «Самые низкие цены» в витринах магазинов. Исландия – безумно, необъяснимо, издевательски дорогая страна. Коктейли для троих? Нет проблем, с вас шестьдесят фунтов (притом что я отказался). И это не считая орешков для Макака.

Что в Исландии есть, так это налоги, целая лавина налогов. Куда они деваются – загадка. Преступности нет, общественного транспорта нет, армии нет (если не считать парочки заводных рыболовных катеров), а тюрьма размером с маленькое почтовое отделение. Видимо, в основном деньги уходят на уборку снега, что смахивает на оброк, назначенный Господом Богом. По сравнению с этим занятием Сизифово времяпрепровождение кажется невинным хобби.

Есть еще активные вулканы. Знакомьтесь: гора Гекла, заплевавшая лавой площадь в несколько английских графств и украшенная грибовидным облаком (хорошая доза дежавю для японского туриста). Исландия – самое молодое место на глобусе: она еще допекается, дышит жаром и потрескивает после своего путешествия из печки в недрах Земли. Из-за своей молодости она парадоксальным образом чувствует себя невероятно древней, словно диорама под названием «На заре времен» из музея естественной истории. Она могла бы очень долго обеспечивать своей геотермальной энергией всю Европу, и конечно, в Исландии есть рыба: семьдесят процентов ее дохода приносит море. Рыбу ловят пять процентов населения. Остальные девяносто пять заняты шопингом.

Но чего в Исландии больше всего, так это погоды. Мягкое, благосклонное слово «климат» к ней не подходит: это погода героических, мифических масштабов, и жить с ней – все равно что жить со злобным полоумным великаном. Самый воздух вокруг ощущается как могучая и враждебная человеку среда. Девять месяцев в году за дребезжащими оконными стеклами рыщет маньяк, который жаждет сделать из вас эскимо на палочке. Добро пожаловать в Исландию, скрещенную с Валгаллой!

И наконец, последнее, что есть в Исландии, – это самые прекрасные женщины в мире. Я повторю еще раз, на случай, если вы не вникли: женщины, от одного вида которых свербит в паху и учащается пульс, самые прекрасные и удивительные (пауза, понижение тона) женщины в мире. И не одна-две, не жалкая горстка и даже не обычный для других стран процент соблазнительных юных красавиц, а целые тьмы, орды и легионы потрясающе уверенных в себе, смелых и прямодушных молодых женщин с идеальными внешними данными. Помните классический вопрос: «Как далеко способен зайти мужчина ради смазливого личика?». Если понимать под этим мужчиной Джереми, ответом будет – Исландия. Царство вечного льда и блондинок с ясными, ледяными глазами.

Итак, первая наша задача – экипироваться. Нам нужны свитера… Нет, не так. Нам нужны фуфайки толще слоновьей ноги, а еще нам нужен мех. Мы не просто угрожаем существованию пушных зверей – мы хотим остричь наголо всю эволюцию. Мех в Исландии – не изящный элемент отделки модного костюма, а рабочая одежда, практическая необходимость. Продавец в магазине говорит, что у них проблема с котиками: «Их такая прорва, кстати, можете купить. Просто не успеваем забивать. Ну так что, берете котиковые куртки с оторочкой из лососьей кожи?». Мне очень хотелось бы поставить борцов за права животных, всех этих влюбленных в грызунов активистов в нейлоновых ветровках, посреди исландской тундры и сказать: «А теперь, прежде чем ваши организмы перейдут в состояние глубокой заморозки, ответьте мне, кто из нас тупой?». И мы покупаем шапки – огромные, прямо-таки гигантские ушанки – и шарф из целой лисицы с головой, а потом отправляемся ужинать. В уютном баре «Две шубы» (скромная исландская шутка, поскольку вешалка для шуб занимает добрых ползала) берем на закуску копченого тупика, а за ним следует чуть приперченный китовый стейк – мягкое, ароматное, тающее во рту мясо с едва заметным железистым привкусом. Где еще на земном шаре осмелятся пожирать китов? Исландия определенно растет в моих глазах – столько откровенной неполиткорректности разом, а ведь все только начинается.

Центр Рейкьявика – беспорядочное скопище баров и клубов, устроенное так, чтобы вы не успевали обледенеть, перемещаясь от стойки к стойке. Каждую пятницу и субботу все платежеспособные столичные жители вылезают наружу и ползут. С уверенностью опытного бонвивана Джереми ведет нас в какой-то особый кабак: по его расчетам, он должен быть так набит вожделенной женской плотью, что нам придется подсыпать себе в штаны колотого льда. Пока что я вынужден все время напоминать Макаку, что язык лучше держать внутри, иначе он примерзнет к подбородку. Кабак Джереми оказывается трехэтажным деревянным амбаром, набитым четырнадцатью исландцами в кримпленовых парках мышиного цвета – они прихлебывают лагер и косятся на нас маленькими свинячьими глазками из-под белесых ресниц.

Поразительная особенность Исландии состоит в том, что ее мужчины и женщины диаметрально противоположны на вид. Мужчины поголовно и беспросветно уродливы. Стандартный островитянин мужского пола – нечто тусклое, худосочное, помятое (сразу вспоминается гитлерюгенд), поросшее пучками волос цвета тюленьей шкуры, линяющих по сезону. Я подозреваю, что причину этого фундаментального различия, как и многого другого, следует искать в ДНК. Исландия обладает уникальным единым генофондом. Тысяча лет, которые исландцы провели в роли нордических отщепенцев, а также регулярные катаклизмы, всякий раз сокращавшие население до кучки дрожащих аборигенов, привели к тому, что у всех них теперь практически одинаковый генетический набор. Исландия – громадная сверкающая реклама инцеста (только для женщин, разумеется). Никаких дурных последствий, кроме плачевной внешности мужчин, вроде бы не отмечено. Сознавая свою генетическую общность, исландцы весьма разумно отказались от фамилий. Телефонная книга устроена по алфавитному принципу – сначала имя, потом профессия. За Тором-рыбаком следуют двадцать Торов-шопингистов. Фамилия исландца или исландки – это имя его или ее отца с добавкой «сон» или «доттир». Таким образом, незаконность происхождения снимается с повестки дня. Вернее, не то чтобы снимается, но как бы снимается, если вы улавливаете мою мысль. Когда я размышлял над всеми этими хитростями, в нашем поле зрения появилась пара девиц уже приевшейся ослепительной красоты и в убийственно скудных одеждах, волочащих за собой шлейф свиноглазой похоти. «Чего вы тут делаете? – спросила первая. – Это же бар для родителей». «Нет, для дедушек и бабушек», – поправила вторая. Нам порекомендовал его один очень грустный пожилой человек, ответил я. «А давайте мы покажем вам все самые клевые клубы и бары в Рейкьявике. Кстати, я Ангелина, а это моя подруга. Мне двадцать; она тоже говорит, что ей двадцать, а на самом деле ей только девятнадцать. Я получила в школе приз за самые красивые глаза, но не думаю, что это так уж важно. Хуже всего у меня попа, вы не находите? Нет, пощупайте. Ничего, если я сяду к вам на коленки? У меня есть парень, но он не любит, когда я развлекаюсь. А я люблю развлекаться. А вы любите? Хотелось бы выпить – угостите меня. Это удобно? Между прочим, я хорошая гимнастка, могу сесть на шпагат прямо здесь (она и правда могла бы). Вам не кажется, что я слишком много болтаю? Все говорят, что я много болтаю». Я повернулся к Джереми как раз вовремя, чтобы услышать, как он говорит своей почти двадцатилетней: «Ладно, с учетом того, что Исландия не входит в Европейское сообщество, оказывает ли наша сельскохозяйственная политика, особенно в сфере рыболовства, какое-либо существенное влияние на исландский ВНП?». Клянусь, я не выдумываю.