'Расследования Екатерины Петровской и Ко'. Компиляция. Книги 1-30 - Татьяна Юрьевна Степанова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вообще, каждый, каждый из них своей личностью, своим поведением способен объяснить только какой-то отдельный штрих всей картины: Суворов — нездоровое влечение к противоположному полу, Родзевич — возрастную ориентацию, Ольгин и Званцев — интерес к вопросам патологии поведения, Павлов — ранение и афганский синдром… Как, интересно, у него дела по тому случаю? Не слишком ли прокуратура его жмет? Если бы не он, в Каменске убили бы еще одного ребенка. — Колосов тряхнул головой, стремясь вернуть мысли в нужное русло. — Итак, среди них должен быть один, кто объединит все эти штрихи. Один-единственный. Кто же из них настолько безумен? Кто способен ради своей безумной идеи забыть даже элементарную осторожность? И разве можно вот так виртуозно скрывать это маньячество? Или… или это все-таки не страсть. Не геронтофилия. Но тогда что ж это такое?!"
Из тьмы за окном кабинета выплыло видение: шимпанзе, прильнувший к прутьям клетки. Звериный оскал на таком его карикатурно-человеческом лице. Камень, зажатый в лапе, долбящий и долбящий по дубовому диску. Интересно, удалось Хамфри в конце концов его разбить ?
Надо ехать на базу, не откладывая. Ведь я так и не знаю до сих пор, что там у них происходит.
* * *
Утром он отправился в Новоспасское. Было воскресенье. А он чувствовал себя паровозом, который сошел c рельсов, но так и не сбавил хода. Его влекло странное чувство, Любопытство — это было бы сказано слабо. Страсть — сильно. Жажда истины — слишком патетично. Никите просто хотелось ЗНАТЬ.
Глава 40
ЛЮДИ И ЖИВОТНЫЕ
В Москве лил дождь, но уже за Кольцевой его словно ножницами отрезало. Никита выключил «дворники», притормозил и протер лобовое стекло ветошью. Небо обложили низкие тучи. В воздухе сгустилась мгла. И зелень тополей, росших по краям шоссе, напоминала в ее призрачном освещении пятна масляной краски. Парило.
Ворота базы Колосову открыл вечный привратник Суворов.
— Ну как у вас тут дела? — с наигранной бодростью спросил Никита.
— Нормально, как всегда. А что… вы к нам по делу?! Есть новости?
— А вам не терпится узнать новости, Женя? Какой вы любопытный.
— Как и вы. — Лаборант пропустил его внутрь. — Званцев, если это он вам нужен, в первом секторе, а Венедикт Васильевич и Зоя Петровна в смотровой.
— Мне Ольгина надо повидать.
— А он на похоронах. Вы разве не знаете, что сегодня ее похороны?
— Знаю, а вы почему не там?
— Я обязан?
— Нет, конечно. Я просто так спросил.
— От нашего дружного коллектива туда поехал Александр Николаевич. — Лаборант смотрел на гравий у себя под ногами. — Мне кажется, этого вполне достаточно для соблюдения приличий.
— Как вы витиевато говорите, Женя. Ваши сверстники сейчас так не умеют изъясняться. Вам вообще сколько лет?
— Двадцать шесть.
— Чудный возраст, — Колосов улыбнулся. — Мне вот тоже не мешало бы повернуть стрелочки годков этак на восемь вспять. Глядишь, вышло бы что-нибудь более путное. Но время есть время, ничего тут не поделаешь. Течет сквозь пальцы, зараза.
Лаборант теперь напряженно смотрел на него и словно выжидал — не скажет ли еще чего-нибудь. Не дождавшись, однако, снова опустил голову.
— Так, значит, в четверг вам коллеги зачем-то понадобились? — тихо спросил Никита.
Ответа не последовало. Но когда он уже двинулся к обезьяннику, Суворов догнал его и схватил за плечо.
— Вы… вы мне правду тогда говорили, а? — спросил он шепотом.
— Святую. Я вам друг, Женя.
— Ну… ну и я вам тогда. И я не дурак, запомните, что бы вам про меня ни плели. И вот что: будьте поосторожнее тут.
— С кем?
Лаборант дернул головой, словно его взнуздали. Жест мог относиться к чему угодно: к густым зарослям сирени, к сектору первому, к базе в целом.
— Я вас предупредил, — и он, не оглядываясь, зашагал к воротам.
Колосов же направился в противоположную сторону. Из открытого окна ветлечебницы до него донеслась симфоническая музыка. Потом послышался треск, видимо, включенное радио реагировало на дальние грозовые разряды.
— День добрый, — окликнул Колосов. — Венедикт Васильевич, это вы?
В окно высунулась Иванова — в белом халатике с короткими рукавами, тут же исчезла и через минуту снова; возникла перед начальником отдела убийств уже на посыпанной гравием дорожке — негодующая, розовая и весьма от этого похорошевшая.
— До каких пор будет продолжаться этот произвол? — Руки ее поднялись, словно она намеревалась впиться в колосовскую рубашку, но тут же опустились. — Я вас или не вас спрашиваю? Или у нас уже совершенное беззаконие?! Его же опять посадили, а он ни в чем не виноват! Судья его выпустила до суда под залог. А вы… Да как вы смеете не исполнять судебные решения?!
— Юзбашева не я посадил на этот раз, Зоя Петровна. Обращайтесь в прокуратуру, в Москву. Решения вашего милосердного судьи никто не отменял, но в настоящее время Юзбашев задержан не по краже, а по обвинению в убийстве. — Тут Никита слегка покривил душой: этолога задержали на десять суток. Обвинение ему пока предъявлено не было.
— В убийстве? Кого? Нинель Григорьевны?
— На его одежде обнаружена кровь группы потерпевшей.
— Но Женя сказал мне, что Костька порезался!
— Порезаться можно при различных обстоятельствах, Зоенька Петровна.
— Но он не убийца!
— Вы так в нем уверены?
— Конечно.
— Вы, значит, так его любите?
Она отступила на шаг. Лицо ее дрогнуло. Было видно, что ей трудно говорить.
— Да, да, да! Не отнимайте его у меня, не ломайте нам жизнь. Пожалуйста, ну прошу вас!
— Вы никогда не замечали, что Юзбашева интересуют пожилые люди?
— В каком смысле?
— В этом самом.
— Нет, никогда ничего подобного. Что за чушь?
— Вы врач, значит, можете судить вполне профессионально: как он вообще, а? Нормальный мужик?
Она смерила Колосова ледяным взглядом, ответила с плохо скрытым презрением:
— Думаю, многие, кого я знаю, могли бы ему во многом позавидовать.
— Да? Зависть — скверное чувство. Пережиток. Я вот стараюсь его полностью в себе истребить. А где вы сами были в тот четверг, Зоя Петровна?
— Я? Как где? Здесь. Наши за деньгами уехали. Надо же было кому-то остаться. И потом… ну, мне не хотелось видеть, как они там будут обращаться с Костей. Я ведь говорила ему, чтобы не ездил туда — все равно ничего, кроме унижения, не получит. Бог с ними,
