Все приключения Шерлока Холмса - Джон Карр

Я очень быстро убедился, что мой попутчик недаром слыл скрягой. Сначала он ворчал по поводу дорожных расходов, настояв, чтобы мы ехали третьим классом, а теперь шумно возмущался тем, что придется платить еще и за гостиницу. Когда на другое утро мы наконец добрались до Лондона, я бы не взялся судить, кто из нас пребывал в худшем расположении духа.

– Советую вам зайти по дороге на Бейкер-стрит, – сказал я. – Мистер Холмс, возможно, захочет дать какие-то новые указания.

– Если в них столько же проку, сколько в старых, немного они стоят, – злобно огрызнулся Эмберли. Тем не менее последовал за мной. Я заблаговременно уведомил Холмса телеграммой о времени нашего приезда, но на Бейкер-стрит мы нашли лишь записку, в которой указывалось, что он уехал в Льюишем и будет дожидаться нас там. Мы этому удивились, но еще больший сюрприз ожидал нас в гостиной нашего клиента: Холмс оказался не один. Рядом с ним сидел строгий мужчина с непроницаемым лицом – брюнет в дымчатых очках и с большой масонской булавкой в галстуке.

– Это мой друг, мистер Баркер, – представил его Холмс. – Он тоже занимался вашим делом, мистер Джосайя Эмберли, хотя и независимо от меня. Но оба мы хотим задать вам один и тот же вопрос.

Мистер Эмберли тяжело опустился на стул. Почуял неладное. Я понял это по тому, как у него забегали глаза и задергалось лицо.

– Какой вопрос, мистер Холмс?

– Очень простой: куда вы дели трупы?

Эмберли с хриплым воплем вскочил, судорожно потрясая костлявыми руками. Рот у него открылся; в тот момент он напоминал какую-то жуткую хищную птицу. В мгновение ока Джосайя Эмберли предстал перед нами в своем истинном обличье: злобным монстром с душой, такой же уродливой, как тело. Он рухнул обратно на стул и прикрыл рот ладонью, как бы подавляя кашель. Холмс тигром прыгнул на него и вцепился в горло, силой пригнув голову вниз. Из разомкнувшихся от удушья губ выпал белый шарик.

– Не пытайтесь сократить себе путь, Джосайя Эмберли. Все должно делаться пристойно и в установленном порядке. Что скажете, Баркер?

– Я оставил кэб у ворот, – отозвался наш немногословный знакомец.

– До участка всего несколько сот ярдов. Отправимся вдвоем. Вы можете остаться здесь, Уотсон. Я вернусь не позже чем через полчаса.

В мощном теле бывшего торговца красками таилась львиная сила, но в руках таких опытных конвоиров он ничего поделать не мог. Как он ни извивался, стараясь вырваться, его втащили в кэб, и я остался нести одинокую вахту в этом зловещем доме. Менее чем через полчаса вернулся Холмс в сопровождении молодого щеголеватого инспектора полиции.

– Я оставил Баркера завершить все формальности, – объяснил Холмс. – Раньше вы Баркера не встречали, Уотсон. Это мой ненавистный соперник на Суррейском берегу. Когда вы упомянули про высокого брюнета, мне уже не составило труда довершить картину. У него на счету несколько удачных расследований, верно, инспектор?

– Да, он не раз вмешивался в наши дела, – сдержанно отозвался инспектор.

– Не отрицаю, его методы, как и мои, не регулируются законом. И порой, знаете ли, это очень выручает. Вам, например, с вашим непременным предупреждением: «Все, что бы вы ни сказали, может быть использовано против вас», – ни за что не удалось бы фактически вырвать у этого мерзавца признание.

– Быть может, и так, но мы все равно добиваемся своего, мистер Холмс. Не думайте, что мы не составили собственного мнения об этом деле и не смогли бы выйти на преступника. Вы уж извините, что мы чувствуем себя задетыми, когда вы с вашими запретными для нас методами вырываетесь вперед и лишаете нас всех лавров!

– На этот раз ничего подобного не произойдет, Маккиннон. Обещаю вам, что с этой минуты я буду держаться в тени, а Баркер делал лишь то, что я ему говорил.

Инспектор заметно повеселел.

– Это очень благородно с вашей стороны, мистер Холмс. Для вас похвала или осуждение мало что значат, а мы ведь совсем в другом положении, особенно когда нам начинают задавать вопросы газетчики.

– Совершенно справедливо. Но задавать вопросы они наверняка будут, и вам не мешает иметь наготове ответы. Что вы скажете, например, если какой-нибудь смышленый и расторопный репортер спросит, какие именно улики вызвали у вас подозрение и, в конце концов, дали возможность установить изобличающие его факты?

Инспектор замялся.

– Такими фактами мы пока что не располагаем, мистер Холмс. Вы говорите, что арестованный в присутствии трех свидетелей покушался на самоубийство и тем самым фактически признал себя виновным в убийстве своей жены и ее возлюбленного. Что еще вам известно?

– Вы отдали приказ произвести обыск?

– Сейчас прибудут три полисмена.

– Тогда скоро в вашем распоряжении будет самый бесспорный из всех фактов. Трупы, несомненно, где-то поблизости. Осмотрите погреба и сад. На то, чтобы проверить наиболее подозрительные места, вам не потребуется много времени. Дом старый, водопроводные трубы более новые. Где-то должен быть заброшенный колодец. Попытайте счастья там.

– Но как вы обо всем узнали? И как он это сделал?

– Сначала я расскажу, как он это сделал, а уж потом дам объяснение, на которое вправе рассчитывать и вы, и в еще большей степени мой долготерпеливый друг, оказавший мне неоценимую помощь. Но прежде всего мне хотелось бы дать вам представление о складе ума этого человека. Он очень необычен – настолько, что преступника, по всей вероятности, ждет не виселица, а Бродмур[177]. Эмберли в избытке наделен чертами характера, которые в нашем представлении гораздо более свойственны средневековому итальянцу, нежели англичанину наших дней. Жалкий скупец, он так замучил жену своим крохоборством, что она стала легкой добычей для любого авантюриста, каковой и не замедлил явиться в образе этого врача-шахматиста Эрнеста. Эмберли играл в шахматы превосходно – отметьте, Уотсон, это характерная примета человека, способного замышлять хитроумные планы. Как и всех скряг, его отличала ревность, которая у него переросла в манию. Были на то основания или нет, но он заподозрил измену. Задался целью отомстить и спланировал все с дьявольской изобретательностью. Подойдите сюда!

Уверенно, словно находясь в собственном доме, Холмс повел нас по коридору и остановился у открытой двери хранилища.

– Фу! Как ужасно пахнет краской! – воскликнул инспектор.

– Это обстоятельство и послужило нам первой зацепкой, – кивнул Холмс. – Можете поблагодарить доктора Уотсона, который обратил на это внимание, не сумев, правда, сделать должные выводы. Оно-то и навело меня на верный след. Зачем в такое неподходящее время заполнять дом резкими запахами? Очевидно, для того, чтобы заглушить какой-то другой запах, который мог стать свидетельством вины, вызвать подозрения. Затем пришла мысль о комнате, какую вы сейчас видите перед собой, с железной дверью и железным ставнем, комнате, которую можно закрыть герметически. Сопоставьте эти два факта, и… куда они ведут? Это я смог установить, лишь лично осмотрев дом. В том, что здесь кроется что-то серьезное, я уже не сомневался, успев навести справки в театре Хеймаркет и – вновь сработала наблюдательность доктора Уотсона – выяснив, что в тот вечер и тридцатое, и тридцать второе кресло в ряду «Б» на балконе пустовали. То есть, Эмберли в театр не приходил, и его алиби рухнуло. Он допустил грубый промах, позволив моему остроглазому другу взглянуть на номер кресла, на котором должна была сидеть его жена. Теперь возник вопрос, как осмотреть дом. Я послал своего агента в самый глухой городок, какой только знал, и отправил туда Эмберли, так рассчитав время, чтобы он заведомо не успел вернуться в тот день. На случай, если что-то пойдет не так, я приставил к нему доктора Уотсона. Имя достойного священника, разумеется, взято из моего «Крокфорда». Я объясняю достаточно ясно?

– Это феноменально. – Голос инспектора переполняло благоговение.

– Теперь я мог лезть в чужой дом, не боясь, что мне помешают. Профессия взломщика всегда меня привлекала, и, вздумай я ее избрать, не сомневаюсь, что мне удалось бы выдвинуться в первые ряды. И вот что я обнаружил. Вы видели газовую трубу, которая тянется вдоль дома? Очень хорошо. Она поднимается по стене, а там, на углу, имеется кран. Труба, как вы видите, проведена в хранилище и, как вы видите, заканчивается в лепной розе по центру потолка, где она скрыта орнаментом. Конец ее оставлен открытым. В любой момент, открыв наружный кран, хранилище можно наполнить газом. Если дверь заперта, а окно закрыто ставнем, то при полностью открытом кране любой, кто окажется в этой тесной каморке, не продержится в сознании даже двух минут. Какой дьявольской хитростью он заманил их сюда, я не знаю, но, переступив порог, они оказались в его власти.

Инспектор с интересом рассматривал газовую трубу.

– Один из полицейских упомянул о запахе газа, – сказал он, – но, разумеется, окно и дверь уже открыли, да и запах свежей краски перешибал все остальные. Согласно версии Эмберли, он начал красить дом за день до происшествия. Но что же дальше, мистер Холмс?