Золотоискатель - Жан- Мари Гюстав Леклезио

Я продолжаю свой путь меж зарослей и вскоре добираюсь до края утеса, откуда открывается обширная долина. И я понимаю, что наконец нашел место, которое искал.

Английская лощина широко раскинулась по обе стороны устья Камышовой реки. С моего места хорошо видна вся долина, до самых гор. Я различаю каждый куст, каждое дерево, каждый камень. Долина пуста — ни дома, ни малейшего следа человеческого присутствия. Только камни, песок, тонкая линия речки да пучки пустынной растительности. Я следую взглядом вверх по течению реки, туда, где в глубине Лощины высятся еще темные горы. Мне вдруг вспоминаются наши походы к ущелью Мананава, когда мы с Дени останавливались, словно на пороге запретной территории, прислушиваясь к пронзительным крикам «травохвостов».

Здесь в небе нет птиц. Только облака, что поднимаются прямо из моря, там, на севере, и плывут к горам, тенью пробегая по долине.

Я долго стою на ветру у края утеса. Надо найти место для спуска. Там, где я сейчас, спуститься невозможно. Скалы отвесной стеной нависают над устьем речки. Продираясь через заросли, я возвращаюсь на вершину холма. В листьях пальм вакоа стонет ветер, усиливая впечатление заброшенности этого места.

Немного не доходя до вершины холма, я обнаруживаю место для спуска: это каменная осыпь, тянущаяся до самой долины.

И вот я уже иду по долине Камышовой реки, сам не зная куда. Отсюда долина выглядит широкой, вдали ее окаймляют черные холмы и высокие горы. Дующий от устья реки северный ветер доносит рокот моря, взвихряет похожий на пепел песок, и на какой-то миг мне мерещится, что меня нагоняют всадники. Но кругом тишина, особенно странная при всем этом свете.

По ту сторону мыса Венеры кипит жизнью Порт-Матюрен, шумит городской рынок, снуют пироги в бухте Ласкар. А тут тихо, как на необитаемом острове. Что же я найду здесь? Кто ждет меня?

До самого вечера я шагаю наугад по дну долины. Мне хочется понять, где я. Понять, зачем я пришел, что сорвало меня с места, пригнало сюда. На сухом речном песке я черчу веточкой карту: вход в Лощину, по сторонам которого, с востока и запада, высятся базальтовые утесы. Русло Камышовой реки почти прямой линией поднимается к югу и, изогнувшись, теряется в ущелье среди гор. Мне нет нужды сравнивать мой рисунок с картой Корсара, оставшейся среди отцовских документов: я и так знаю, что нахожусь в тех самых местах, где спрятан клад.

И снова я будто пьяный, у меня кружится голова. Как тихо здесь, как пустынно! Лишь ветер свищет среди скал и зарослей, донося далекий шум бьющихся о рифы волн, но это звуки безлюдного мира. По ослепительному небу бегут облака, клубятся, исчезают за холмами. Я не могу больше хранить в себе свою тайну. Мне хочется кричать, орать что есть мочи, чтобы меня услышали там, за холмами, и еще дальше — за морем, в Форест-Сайде, чтобы мой крик сквозь стены долетел до самого сердца Лоры.

Может, я и правда кричал? Не знаю, моя жизнь давно уже стала похожа на сон, где желание равно его осуществлению. Я мчусь по дну долины, перепрыгиваю через черные камни, через ручьи, несусь сквозь заросли, среди опаленных солнцем тамариндов. Бегу не знаю куда, бегу — будто падаю, и ветер свистит у меня в ушах. Но вот я бросаюсь на землю, на острые камни — не чувствуя боли, тяжело дыша, обливаясь потом. И долго лежу на земле лицом к облакам, что по-прежнему плывут к югу.

Теперь я знаю, где я. Я нашел место, которое искал. После стольких месяцев бесплодных блужданий, я вновь ощущаю душевный покой и исполнен жажды деятельности. После открытия, сделанного в Английской лощине, я начинаю готовиться к своим изысканиям. На Дуглас-стрит, в магазине Джереми Байрама, я приобретаю кирку, лопату, веревку, штормовой фонарь, покупаю парусины, мыла и кое-каких съестных припасов. Это снаряжение путешественника я дополняю большой шляпой из волокон пальмы вакоа, из тех, что носят манафы, чернокожие горцы. Что касается остального, мне вполне хватит моего небогатого гардероба и старой конской попоны. Остатки своих скудных средств я отношу в банк Беркли. Управляющий, любезный англичанин с пергаментным лицом, пометил только, что я прибыл на Родригес по делам, и, будучи одновременно представителем почтовой фирмы «Элиас Маллак», предложил свои услуги для сохранения моей корреспонденции.

Закончив все приготовления, я, как обычно, иду в полдень к китайцу, чтобы съесть свой рис с рыбой. Он знает, что я уезжаю, и после обеда подходит к моему столику попрощаться. Вопросов он не задает: как большинство из тех, с кем я познакомился на Родригесе, он считает, что я отправляюсь в горы на поиски золота. Я же предусмотрительно не опровергаю этих слухов. Несколько дней назад, когда я заканчивал ужинать в этом же зале, со мной пожелали побеседовать двое мужчин, оба уроженцы Родригеса. Не тратя попусту слов, они высыпали передо мной из кожаного мешочка горстку земли, в которой поблескивали сверкающие крупинки. «Это золото, сударь?» Благодаря отцовским урокам я сразу узнал халькопирит, или медный колчедан, обманувший немало старателей, за что его и называют «золотом дураков». Мужчины с тревогой смотрели на меня в свете масляной лампы. Я не захотел разочаровывать их вот так, сразу: «Нет, это не золото, но, возможно, признак того, что вы его скоро найдете». Я посоветовал им обзавестись флаконом царской водки, чтобы больше не ошибаться. И они ушли со своим кожаным мешочком, наполовину удовлетворенные. Думаю, что именно так я прослыл геологом.

После обеда я усаживаюсь в нанятую для путешествия конную повозку. Возница, старый веселый негр, кладет туда же мои вещи и снаряжение. Я сажусь рядом с ним, и мы отправляемся по пустынным улицам Порт-Матюрена к Английской лощине. Мы едем по Хитченс-стрит мимо дома Беге, затем по Беркли-стрит доезжаем до губернаторской резиденции. После этого поворачиваем на запад, мимо храма и складов, через имение Раффо. Чернокожие ребятишки бегут какое-то время за повозкой, но потом им это надоедает и они возвращаются обратно в порт купаться. Мы переезжаем реку Ласкар по деревянному мосту. Спасаясь от солнца, я надвинул огромную манафскую шляпу на глаза. Представляю веселье Лоры, если бы она могла видеть, как я трясусь в тележке рядом с черным возницей, громкими криками погоняющим мула, да еще и в таком наряде.

Но вот мы добираемся до вершины холма на мысе Венеры, возница сгружает перед зданием телеграфа мои вещи и снаряжение, а также джутовые мешки с провизией. Затем, положив в карман причитающуюся ему плату, он уезжает, пожелав мне удачи (опять эта легенда о золотоискателе!), и я остаюсь один со своими пожитками на краю утеса, в свистящей ветром тишине, со странным ощущением, что высадился на необитаемом острове.

Солнце спускается к холмам на западе, и вот уже тень ложится на долину Камышовой реки, удлиняет деревья, заостряет концы листьев пальм вакоа. Меня охватывает смутная тревога. Мне страшно спускаться в эту долину, словно это запретная земля. Застыв на краю утеса, я смотрю на ландшафт — такой, каким увидел его в первый раз.

Резкий порыв ветра выводит меня из оцепенения. Еще раньше я заметил где-то на середине склона каменистую площадку, которая вполне может приютить меня, защитив от ночного холода и дождя. Там я и разобью свой первый лагерь. Взвалив на плечо тяжелый сундук, я начинаю спускаться. Несмотря на поздний час, солнце заливает склон, так что до площадки я добираюсь весь мокрый от пота. Мне приходится довольно долго приходить в себя, прежде чем я снова возвращаюсь наверх за снаряжением, киркой, лопатой, мешками с провизией и куском парусины, который будет служить мне палаткой.

Площадка опирается на нагроможденные над пропастью базальтовые глыбы, что делает ее похожей на балкон. Образовалась она, должно быть, очень давно, потому что на ней успели вырасти большие пальмы вакоа, корни которых раздвинули базальтовые стены. Дальше, вверх по долине, на склоне холма, виднеются такие же площадки. Кто же соорудил эти балконы? Может, моряки, американские китобои, которые здесь охотились? Но мне невольно представляется Корсар, на поиски которого я явился. Может, это он велел устроить здесь наблюдательные пункты, чтобы следить за сооружением «каменной кладки», под которой решил спрятать свое сокровище?

И снова у меня кружится голова, снова я как в лихорадке. Я лазаю взад-вперед по склону холма, перетаскивая вещи, и вдруг мне кажется, что я вижу их, там, в глубине долины, среди высохших деревьев и пальм вакоа: какие-то тени идут цепочкой от моря в сторону окутанных сумраком холмов на западе, с тяжелыми мешками и кирками на плечах!

Сердце бешено колотится, пот заливает лицо. Мне приходится лечь на землю на вершине утеса, чтобы, глядя в сумеречное желтое небо, унять охватившее меня волнение.

Быстро темнеет. Надо разбить бивуак, пока не стало совсем темно. Я собираю у речки оставшиеся после разлива ветки и хворост для костра. Из толстых сучьев на скорую руку сооружаю некую конструкцию, на которую натягиваю парусину и укрепляю всё камнями. К концу работы я настолько выбиваюсь из сил, что не могу и думать о разжигании костра, а потому, сидя на краю площадки, просто съедаю пару морских галет. Ночь наступила внезапно, утопив во мраке раскинувшуюся внизу долину, скрыв море и горы. Холодно, кругом скалы, никаких лишних звуков, только свистит в зарослях ветер, потрескивают камни, сжимаясь после дневного зноя, да рокочут вдали, разбиваясь о рифы, волны.