Тьма надвигается - Гарри Тёртлдав

Отступающие крались вдоль стен, будто дворовые псы, небольшими стайками. Ванаи боялась, что они начнут бросаться на людей — тоже наподобие одичавших собак, потому что и взгляды у них были озверелые, полные злобы и потаенного страха снова и снова получить метко брошенным камнем или палкой в бок.

И одинаковыми они больше не казались. Форменные кафтаны их были на разный манер порваны и растерзаны, измазаны грязью, дегтем и подчас кровью. У многих на руках, ногах, головах красовались повязки. Одинаково они были лишь грязны — грязней древних кауниан, которых Ванаи наблюдала при помощи археологических чар Бривибаса. От солдат исходил густой несмываемый смрад, словно из хлева.

Как и все жители Ойнгестуна, равно фортвежцы и кауниане, Ванаи чем могла помогала отступающим, каждому предлагая хлеба, колбасы, чистой воды и, пока не кончилось, вина.

— Спасибо, девочка, — поблагодарил ее фортвежский младший капрал, обходительный, но очень-очень давно не мывшийся. — Твоей семье бы неплохо податься в Эофорвик, — добавил он вполголоса. — Громхеорту не устоять, а если так, этой дыре долго тоже не продержаться.

Он говорил с ней как равный и не взирал поверх орлиного носа только потому, что в жилах девушки текла каунианская кровь. Даже невольное выраженное капралом убеждение, что он ничуть не хуже своей собеседницы, показалось ей несколько оскорбительным — но куда менее, чем глумливое самодовольство, которое выказывали многие фортвежцы. Поэтому ответила она вполне вежливо:

— Не думаю, чтобы моего деда вытащила из Ойнгестуна упряжка мулов.

— А как насчет упряжки бегемотов? — парировал фортвежский солдат, и на миг лицо его исказилось первобытным ужасом. — У альгарвейцев этих жутких тварей больше, чем пересчитать можно. Как вломятся… Или упряжки драконов? Никогда не думал, что с неба может валиться столько ядер на голову… — Он осушил кружку с водой, которую протянула ему Ванаи. Девушка налила еще, и солдат приложился снова.

— Дед очень упрям, — проговорила Ванаи.

Капрал допил воду и пожал плечами, как бы желая сказать, что это не его горе. Потом утер губы рукавом, вернул Ванаи кружку, поблагодарил еще раз и побрел дальше на запад.

Пока Ванаи нарезала хлеб, из дома успел высунуться Бривибас.

— Ты была непозволительно фамильярна с этим мужиком, внучка моя, — грозно провозгласил он.

На каунианском укор звучал более сурово, нежели на фортвежском.

Ванаи склонила голову.

— Жаль, что вы так считаете, дедушка, но он подал мне совет, который полагал добрым. Было бы грубо с моей стороны надсмеяться над ним.

— Совет, который полагал добрым? — Бривибас фыркнул. — Еще бы не полагать: не удивлюсь, если то был совет встретиться с ним за ближайшим стогом.

— Ничего подобного, дедушка, — возразила Ванаи. — Он полагал, что нам разумнее было бы оставить Ойнгестун.

— Зачем? — Дед фыркнул снова. — Только потому, что, оставшись, мы попадем под власть альгарвейских хозяев вместо фортвежских? — Бривибас упер руки в бока и, запрокинув голову, разразился презрительным хохотом. — Различия между ними ускользают от моего убогого понимания.

— Но если война прокатится здешними краями, дедушка, будущие хозяева Ойнгестуна станут повелевать мертвецами, — отозвалась Ванаи.

— А если мы побежим, альгарвейские драконы забросают нас ядрами с высоты, — ответил Бривибас. — Крыша, по крайней мере, защищает от осколков. Кроме того, я еще не закончил статью, посрамляющую Фристана, и едва ли смогу уволочь рабочие записки и справочную литературу в солдатском рюкзаке.

Ванаи была совершенно уверена, что основная причина его нежелания покидать деревню заключается именно в этом, и точно так же уверена, что спорить бесполезно. Чтобы покинуть Ойнгестун, ей придется оставить Бривибаса одного. Этого девушка сделать не могла.

— Хорошо, дедушка, — пробормотала она, склонив голову.

Подошел еще один солдат.

— Эй, милочка, найдется чем перекусить голодному бойцу? — спросил он и добавил: — А то живот уже к хребту присох.

Ванаи молча отхватила ножом кусок колбасы и ломоть хлеба. Солдат подхватил и то и другое, послал девушке воздушный поцелуй и двинулся дальше, жуя на ходу.

— Позор, — заключил Бривибас. — Просто позор.

— Ну не знаю, — раздумчиво заметила Ванаи. — От фортвежских мальчишек в Ойнгестуне я слыхала и похуже. В тридцать раз хуже. Этот был просто… дружелюбен.

— Опять-таки ты имеешь в виду «непозволительно фамильярен», — педантично поправил ее Бривибас. — То, что местные охламоны ведут себя более мерзко, не делает этого солдата менее омерзительным. Он плох; они — хуже.

Тут к дверям подошел за едой и питьем боец несомненных каунианских кровей. Он опрокинул кружку воды, оторвал крепкими белыми зубами кусок колбасы и кивнул Ванаи: «Спасибо, милочка», после чего побрел дальше. Девушка покосилась на Бривибаса. Чародей, судя по всему, решил изучить каждый шов на своих ботинках.

Двое солдат ворвались в Ойнгестун разом с противоположных концов деревни с воплями: «Бегемоты! Альгарвейские бегемоты!» Оба указывали туда, откуда примчались.

— Там! Они приближаются!

Фортвежские солдаты тревожно загомонили. Одни бежали на север, другие — на юг, пытаясь прорвать кольцо окружения, смыкавшееся вокруг Громхеорта, а заодно и вокруг деревушки Ойнгестун. Третьи в отчаянии устремились на запад, пытаясь вырваться из котла, прежде чем горловина его замкнется окончательно.

С ними бежали и часть жителей деревни, запрудив проселок тачками, телегами, повозками, полными тюков и детей, так что солдаты едва могли пробиться сквозь их толпу. В направлении Эофорвика устремилось заметно больше фортвежцев, чем урожденных кауниан: как верно подметил Бривибас, последние жили под властью чужаков вне зависимости от того, какое знамя реет над Ойнгестуном — сине-белое или зелено-бело-алое.

— Не следует ли уйти и нам, дедушка? — повторила свой вопрос Ванаи и привела лучший аргумент, который пршел ей в голову: — Как сможете вы продолжать свои исследования в поселке, полном альгарвейских солдат?

Бривибас поколебался, потом решительно покачал головой.

— А как я смогу проводить исследования, ночуя в грязи на обочине? — Он упрямо выставил подбородок. — Нет. Этого не будет. Я остаюсь, что бы ни случилось.

Старик решительно воззрился на восток.

И тогда низко над головой пронеслись под гром крыльев альгарвейские драконы. Кто-то из толпы фортвежских солдат открыл огонь, но безуспешно. Смертоносное пламя хлестало сквозь драконьи зубы, поливая забитую беженцами и солдатами дорогу. Послышались приглушенные расстоянием, но оттого не менее жуткие крики. Западный ветерок приносил в Ойнгестун запах пожара. Пахло костром. И жареным мясом. Ванаи ощутила бы голод, если бы не знала, что именно благоухает так призывно. Ее едва не стошнило.