Ориентализм - Эдвард Вади Саид

Гордый, явился он пред пораженными племенами,

Подобно Магомету Запада[374].

Подобный триумф мог быть подготовлен только до самой военной экспедиции, и, возможно, только тем, кто до этого не имел опыта общения с Востоком, кроме того, о котором ему поведали книги и ученые. Идея провести полномасштабное академическое исследование была одним из последствий этого текстуального отношения к Востоку. И это отношение, в свою очередь, подкреплялось конкретными революционными декретами – в частности, декретом от 10 жерминаля Третьего года[375], 30 марта 1793 года, об учреждении общественной школы при Национальной библиотеке для преподавания арабского, турецкого и персидского языков[376], задачей которой было рационалистическое разоблачение тайны и институционализация даже самых сокровенных знаний. Так, многие из наполеоновских переводчиков-ориенталистов были учениками Сильвестра де Саси, который с июня 1796 года был первым и единственным преподавателем арабского языка в Общественной школе восточных языков. Позднее Саси стал наставником почти каждого крупного ориенталиста в Европе, где его ученики доминировали в этой области почти три четверти века. Многие из них были ценны политически, как те, что оказались с Наполеоном в Египте.

Однако отношения с мусульманами были лишь частью плана Наполеона по завоеванию Египта. Другая его часть состояла в том, чтобы сделать его полностью открытым, превратив в абсолютно доступный для европейских исследователей. Из неведомой земли и части Востока, сведения о которой доходили через вторые руки благодаря деяниям предшественников – путешественников, ученых и завоевателей, Египет должен был стать частью французской науки. Здесь текстуальные и схематические установки также очевидны. Институт, с его химиками, историками, биологами, археологами, хирургами и антикварами, был научным подразделением армии. Его задача была не менее агрессивной: ввести Египет в современный французский, и в отличие от «Описания Египта» аббатом Ле Маскрие[377] 1735 года, у Наполеона это должно было стать всеобъемлющим предприятием. Практически с самых первых моментов оккупации Наполеон позаботился о том, чтобы институт начал проводить свои собрания, свои эксперименты, выполнять свою миссию по установлению фактов, как мы назвали бы ее сегодня. Самое главное, что всё сказанное, увиденное и изученное должно было быть записано, и действительно было записано в этом документе, великой коллективной апроприации одной страны другой, – в «Описании Египта», опубликованном в двадцати трех огромных томах между 1809 и 1828 годами[378].

Уникальность «Описания» – не только в его размерах или мощи интеллекта его авторов, но и в отношении к предмету, и именно это отношение делает его очень интересным для изучения ориенталистских проектов современности. Первые несколько страниц исторического предисловия, написанного Жан-Батистом Жозефом Фурье, секретарем института, ясно показывают, что, «создавая» Египет, ученые также напрямую боролись с некими неподдельными культурными, географическими и историческими смыслами. Египет был центром взаимоотношений между Африкой и Азией, между Европой и Востоком, между памятью и актуальной действительностью.

«Расположенный между Африкой и Азией и легко сообщающийся с Европой, Египет занимает центр древнего континента. Это страна великих воспоминаний. Родина искусств и хранилище бесчисленных памятников, ее главные храмы и дворцы, населенные царями, всё еще существуют, хотя не самые древние здания были уже воздвигнуты во времена Троянской войны. Гомер, Ликург, Солон, Пифагор и Платон – все они отправлялись в Египет изучать науки, религию и законы. Александр основал здесь процветающий город, долгое время бывший главным торговым центром и свидетелем того, как Помпей, Цезарь, Марк Антоний и Август решали между собой судьбу Рима и всего мира. Поэтому этой стране подобает привлекать внимание прославленных правителей, правящих судьбами народов.

Какая бы нация (nation) ни обретала бы силу, будь то на Западе или в Азии, она неизменно обращалась в сторону Египта, считавшегося в какой-то мере ее естественным уделом»[379].

Из-за того, что Египет был столь насыщен смыслами – для искусства, науки и правления, – его роль была выступить сценой, на которой станут разворачиваться события мирового исторического значения. Захватив Египет, современная держава естественным образом продемонстрировала бы свою силу и подтвердила бы историю; судьбой Египта была аннексия, присоединение, предпочтительно к Европе. Кроме того, эта власть вошла бы в историю наравне с такими великими фигурами, как Гомер, Александр, Цезарь, Платон, Солон и Пифагор, некогда украшавшими Восток своим присутствием. Короче говоря, Восток существовал как набор ценностей, отсылающих не к его современным реалиям, а к ряду важных контактов, которые он имел с далеким европейским прошлым. Это яркий пример текстуального, схематического отношения, о котором я говорил.

Фурье продолжает в том же духе на протяжении более ста страниц (каждая из которых, кстати, имеет площадь в один квадратный метр, поскольку проекту и размеру страниц его описания следовало обладать сопоставимым масштабом). Однако, исходя из такого разнообразного прошлого, он был должен оправдывать наполеоновскую экспедицию как нечто такое, что необходимо было с неизбежностью предпринять. Драматическая перспектива никогда не упускается из виду. Памятуя о своей европейской аудитории и тех образах Востока, которыми он манипулирует, он пишет:

Вспоминается то впечатление, которое произвело на всю Европу поразительное известие о том, что французы находятся на Востоке… Этот великий проект замышлялся тайно и готовился с такой энергией и секретностью, что беспокойная бдительность наших врагов была обманута; только в тот момент, когда это произошло, они узнали, что он был задуман, предпринят и успешно осуществлен…

Столь драматическая неожиданная развязка имела свои преимущества и для Востока:

Эта страна, передавшая свои знания столь многим народам, ныне погружена в варварское состояние.

Только герой мог свести всё, что описывает Фурье, воедино:

Наполеон осознавал то влияние, которое это событие окажет на отношения Европы, Востока и Африки, на средиземноморское судоходство и на судьбу Азии… Наполеон хотел предложить Востоку полезный пример Европы и, наконец, сделать жизнь его обитателей более приятной, а также обеспечить им все блага усовершенствованной цивилизации. Всё это было бы невозможно без постоянного обращения в проекте к искусствам и наукам[380].

Вызволить регион из его нынешнего упадка и вернуть его былое классическое величие; обучить (к его собственной выгоде) Восток на современный западный манер; контролировать или уменьшить военную мощь, чтобы возвысить проект выдающегося знания, полученного во время политического господства над Востоком; сформулировать Восток, придать ему форму, идентичность, определение с полным осознанием его места в памяти, его важности для имперской стратегии и его «естественной» роли придатка Европы; удостоить все знания, собранные во время колониальной оккупации, титула «вклада в современную науку», при этом не обращаясь к местными жителями за советом, ведь, все эти знания не