Разобщённые - Нил Шустерман

В напряжённой тишине Кэм наклоняется к микрофону и произносит:

— Вы так единодушны. Пожалуй, я могу сказать, что передо мной сплетённая... прошу прощения, сплочённая группа.

Отовсюду доносятся смешки. Самому Кэму странно слышать собственный голос, многократно усиленный аппаратурой; в бархатистом баритоне звучит уверенность, которой на самом деле его владелец не ощущает. Прожектора переводят на журналистов. Лёд сломан, руки взмётываются вверх.

— Приятно познакомиться, Камю, — говорит мужчина в костюме, видевшем лучшие дни. — Насколько я понимаю, вы сделаны из почти сотни разных людей. Это правда?

— Из девяноста девяти, — с усмешкой отвечает Кэм. — Но для ещё одного местечко всегда найдётся.

Снова раздаётся смех, на этот раз немного более раскрепощённый. Кэм кивает женщине с пышными волосами.

— Вы, безусловно... э-э... уникальное создание. — От женщины к Кэму идёт волна неприязни, он ощущает её как наплыв жара. — Каково это — сознавать, что вы были созданы, а не рождены?

— Я тоже был рождён, только в разное время, — возражает Кэм. — И я не был создан, я был воссоздан. Большая разница.

— Да, — добавляет кто-то другой. — Должно быть, это очень нелегко — сознавать, что ты — первый в своём роде...

Подобные вопросы они проработали на репетициях, так что ответы Кэм знает назубок.

— Но ведь каждый считает себя единственным и неповторимым, так что в этом отношении я мало чем отличаюсь от прочих.

— Мистер Компри, я специалист по диалектам, но мне никак не удаётся идентифицировать ваш. Ваше произношение всё время меняется.

На это Кэм до сих пор не обращал внимания. Облечь мысли в слова сложно само по себе, некогда думать, в каком виде эти самые слова вылетят из твоего рта.

— Наверно, манера говорить зависит от того, с какой группой мозговых клеток я работаю в данный момент времени.

— Так значит, способ вербального выражения — это программа, заложенная в ваш мозг изначально?

Они с Робертой предвидели и этот вопрос.

— Если бы я был компьютером, то можно было бы говорить о программе. Но я не компьютер. Я на сто процентов состою из органики. Я человек. В ответ на ваш вопрос могу лишь сказать, что одни мои навыки содержатся в исходном материале, другие приобретены совсем недавно, — так что, очевидно, я буду продолжать развиваться, как всякое человеческое существо.

— Но вы не человек! — выкрикивает кто-то из заднего ряда. — Вы, может, и сделаны из людей, но вы не больше человек, чем футбольный мяч — свинья, из кожи которой его изготовили!

Что-то в этом утверждении, вернее, обвинении, бьёт Кэма по больному, незащищённому месту. Бесцеремонные слова вызывают в нём волну эмоций, к которым он не готов.

— Бык на арене, красный туман! — выпаливает Кэм. Слова вырываются из его рта прежде, чем он успевает провести их сквозь свой языковой центр. Он прокашливается и находит нужные выражения: — Вы пытаетесь спровоцировать меня. Возможно, вы и прячете клинок под складками своего плаща, но смотрите, как бы вам самому не пустили кровь!

— Это угроза?

— Не знаю. А то, что вы сказали — это оскорбление?

Толпа приглушённо шумит. Репортёры довольны — запахло жареным. Роберта бросает на Кэма предупреждающий взгляд, но в юноше вдруг взрывается объединённое бешенство десятков составляющих его расплётов. Оно требует выхода. Он должен озвучить его!

— Есть ли здесь ещё кто-нибудь, считающий меня недочеловеком?

Он с вызовом смотрит на собравшихся в комнате журналистов и видит, как начинают подниматься руки. К женщине с пышными волосами и критикану из заднего ряда присоединяются и другие. Добрый десяток рук. Неужели они вправду так думают? Или только размахивают красными плащами, словно матадоры перед быком?

— Моне! — вскрикивает Кэм. — Сёра! Если подойти к их полотнам вплотную, они кажутся лишь нагромождением беспорядочных цветовых пятен. И лишь отойдя на расстояние можно увидеть целостную картину, и тогда становится ясно, что перед вами шедевр!

Оператор за кулисами пускает на стоящие в комнате дисплеи какую-то картину Моне, но вместо того чтобы оттенить метафору Кэма, это придаёт ей двусмысленность.

— Вы слишком узколобы! — заканчивает Кэм. — Вы не желаете отойти на расстояние!

— Да ты, парень, похоже, возомнил себя шедевром! — слышится голос.

— Кто это сказал? — Кэм оглядывает помещение. Никто не берёт на себя ответственность. — Я действительно состою из маленьких шедевров — и это великолепно!

К нему приближается Роберта и пытается оттеснить от микрофона, но он отталкивает её.

— Нет! — восклицает он. — Они хотят услышать правду? Я скажу им правду!

И тогда собравшиеся начинают обстрел. Вопросы летят, словно пули:

— Признайтесь — вас специально натаскали сказать всё это?

— Какова истинная причина, почему вас сделали?

— Вы знаете все их имена?

— Вам снятся их сны?

— Вы помните, как их расплетали?

— Если вас сделали из нежеланных детей, с чего вы взяли, что вы лучше их?

Вопросы сыплются градом, и Кэму кажется, будто его голова сейчас распадётся на составные части под их напором. Он не знает, на который отвечать первым — если он вообще в состоянии ответить хоть на какой-нибудь из них.

— Какими законными правами должно, по вашему мнению, обладать сплетённое существо?

— Вы способны к размножению?

— Вопрос в другом: стоит ли ему размножаться?

— А он вообще живой?

Кэм не может справиться со своим бурным дыханием, не может оседлать несущиеся галопом мысли. В глазах туман. Звуки сливаются в бессмысленную какофонию; он не в состоянии охватить общую картину и видит лишь её части. Лица. Микрофон. Роберта обхватывает руками его голову, пытается привести в чувство, заставляет смотреть на неё, но голова Кэма продолжает бесконтрольно трястись.

— Красный свет! Тормоз! Кирпичная стена! Положить карандаши! — Он глубоко, с дрожью, вдыхает. — Останови это! — молит он Роберту. Она должна ему помочь... она же всемогуща...

— Похоже, что когда его сплетали, забыли бантик завязать потуже, — говорит кто-то. Раздаётся взрыв смеха.

Кэм опять хватается за микрофон, прижимается к нему губами и вопит. Раздаётся режущий ухо, искажённый звук.

— Я не просто сумма частей, из которых меня собрали!

— Я больше, чем эти части!

— Я больше...

— Я...

— Я...

И тут один из голосов, перекрывая другие, спрашивает — просто, спокойно:

— А что если никакого «тебя» вообще нет?

— ...

— На сегодня всё, — кричит Роберта галдящей публике. — Спасибо за внимание.

Он плачет и плачет, не в силах остановить слёзы. Он не знает, где он, куда привела его Роберта. Он нигде. В мире никого больше нет, кроме их двоих.

— Ш-ш-ш, — успокаивает она, нежно укачивая его в своих объятиях. — Всё хорошо. Всё образуется.

Но его невозможно успокоить. Пусть эти страшные, злобные морды уберутся из его сознания! Пусть она вырежет их из него! Заменит эти кошмарные воспоминания случайными мыслями очередного случайного расплёта! Вырежьте!.. Вырежьте! Пожалуйста...

— Это лишь первый залп, — говорит Роберта. — Миру необходимо свыкнуться с мыслью о твоём существовании. Следующая пресс-конференция пройдёт спокойнее.

Следующая? Да следующей ему вообще не пережить!

— Последний вагон! — воет Кэм. — Закрытая книга! Заключительные титры!

— Нет, — возражает Роберта, прижимая его к себе ещё крепче. — Это не конец, это только начало, и тебе, я уверена, по плечу преодолеть все трудности. Просто ты чересчур чувствителен — кожа у тебя слишком тонкая.

— Так пересадите мне потолще!

Она внезапно прыскает, словно услышала шутку, а вслед за ней начинает улыбаться и Кэм, отчего Роберта смеётся ещё пуще; и внезапно, позабыв про слёзы, он тоже заходится в приступе хохота, подспудно сердясь на себя самого за этот смех. Он даже не не понимает, почему ему вдруг стало так весело, но прекратить смеяться не может — так же, как до того не мог прекратить плакать. Наконец, он берёт себя в руки. Он так устал. Ему хочется лишь одного — спать. Долго-долго...

Вы когда-нибудь задумывались, какую огромную роль играет в нашем обществе расплетение? Оно приносит пользу не только тем, кто нуждается в жизненно важных органах, но и тысячам работников медицины и сопутствующих ей отраслей, а также детям, мужьям и жёнам тех, чьи жизни были спасены при помощи трансплантации. Вспомните о солдатах, тяжело раненных при исполнении своего гражданского долга и исцелившихся благодаря бесценным донорским органам! Подумайте об этом. Каждый из нас знает кого-нибудь, в чьей жизни расплетение сыграло огромную позитивную роль. Но так называемое Движение Против Расплетения угрожает нашему здоровью, безопасности, нашим рабочим местам, нашей экономике. Оно пытается добиться отмены закона, который был выношен в ходе долгой и кровавой войны.