Заговор маршалов. Британская разведка против СССР - Мартиросян А.Б.

3. Сталин умышленно использовал фальшивые доказательства, полученные из Германии и сфабрикованные нацистским гестапо, в ложном обвинении самых преданных генералов Красной Армии. Это доказательство было получено ОГПУ с помощью белоэмигрантских военных организаций за рубежом.

4. По заданию Сталина 22 сентября 1937 года в Париже был тайно похищен генерал Евгений Миллер, возглавлявший Российский Общевоинский Союз.

Этот дерзкий акт, который мировая общественность не связывала с чисткой Красной Армии, был совершен с целью ликвидации единственного внешнего источника информации как канала, через который гестапо предоставило ОГПУ ложное доказательство против руководителей Красной Армии».

Вдогонку версии № 2 послано «разъяснение» следующего содержания: «Суть новостей заключалась в том, что проект соглашения между Сталиным и Гитлером заключен и доставлен в Москву Канделаки, секретным эмиссаром Сталина в Берлине.

Давид Канделаки, выходец с Кавказа и земляк Сталина, официально состоял торговым представителем в Германии. В действительности он был личным посланником Сталина в нацистской Германии.

Канделаки в сопровождении Рудольфа (псевдоним секретного представителя ОГПУ в Берлине) как раз вернулся из Германии, и они оба быстро были доставлены в Кремль для беседы со Сталиным. Теперь Рудольф, который подчинялся Слуцкому по заграничной разведывательной службе, достиг такого положения с помощью Канделаки, что был направлен непосредственно с докладом к Сталину через голову его руководителя.

Канделаки добился успеха там, где другие советские разведчики оказались бессильны. Он вел переговоры с нацистскими лидерами и даже удостоился личной аудиенции у самого Гитлера. Истинная цель миссии Канделаки была известна пяти-шести человекам.

Сталин считал это триумфом своей личной дипломатии, так как теперь в течение многих лет он один мог контролировать ход развития Советского государства. Только немногие из его ближайших помощников знали об этих переговорах.

Наркомат иностранных дел, Совет Народных Комиссаров, то есть советский кабинет министров, и Центральный Исполнительный Комитет, возглавляемые председателем Калининым, не принимали участия в политической игре Сталина - Канделаки.

В апреле 1937 г., после возвращения Канделаки в Москву, Сталин был уверен, что союз с Гитлером дело решенное. В тот момент, когда шли переговоры с Гиглером, он уничтожал своих старых товарищей, объявив их немецкими шпионами. Он узнал, что в настоящее время Германия не представляет для него реальной угрозы. Путь для чистки Красной Армии был свободен».

И при всем при этом Сталин, оказывается, был настолько зловреден, что приурочил начало «миссии» Канделаки непосредственно к дате подписания Антикоминтерновского пакта, т.е. к 25 ноября 1936 г.

Парадокс в том, что в эту версию поверили, да еще как! Уже сколько десятилетий верят. Ведь нет ни одной антисталинской работы, где бы ни встречалась фамилия автора этого бреда. Как же, под ним стоит подпись «гордости» всей «прогрессивной общественности», «кумира» антисталинских «детей Арбата». Между тем ни Вальтер Германович Кривицкий, чья подпись «украшает» эту версию с октября 1939 г., ни, тем более, Самуил Гершевич Гинзбург - а ведь это одно и то же лицо - клиническим идиотом никогда не был, как, впрочем, и автором «своих» вышепроцитированных «мемуаров» под крикливым названием «Я был агентом Сталина».

Потому что лично, собственной рукой ничего не писал и лично не издавал никаких мемуаров! Гонорар получал, а вот писать ничего не писал! Ни Вальтер Германович Кривицкий, ни Самуил Гершевич Гинзбург, а в действительности нанесший в канун войны колоссальный ущерб советской разведке беглый предатель попросту не знал английского языка, на котором якобы написал свои мемуары. Вдова ближайшего друга Кривицкого - такого же беглого предателя Игнация Рейсса - и такая же, как и они, беглая предательница Элизабет Порецки, вам слово: «Кривицкий ехал в США и очень страдал от этого, поскольку ни язык, ни страна не были ему знакомы. Он завел в Штатах новых друзей, которые проявили заботу о нем, а после, когда Кривицкого уже не было в живых, и о его семье. Но именно среди них он познал глубину своего одиночества. Его новые друзья и посоветовали ему заняться журналистикой, а еще лучше написать воспоминания. «И тогда жизнь наполнится смыслом», - уверяли его. Он не мог писать по-английски и всю работу возложил на «негров», которым сообщил необходимую обширную информацию. «Негры» исказили ее с единственной целью - сделать книгу сенсационной. Он ничего не знал об американской прессе, потому что не читал ее. А шумиха вокруг воспоминаний «сталинского агента» поднялась изрядная. Его сотрудникам удалось добиться поставленной цели. Кривицкий не подозревал, что «негры» присвоили ему звание и степени, которыми он никогда не обладал, а также «вручили» пост шефа советской разведки в Европе. Он невольно позволил приписать себе поступки других людей, которые он никогда не совершал. Он позволил исказить многие факты, имена, названия мест.

В то же время в этой - весьма спорной - книге он умолчал о своих подлинных заслугах: например, он лишь мельком упоминает о раскрытии японского кода, за что его представили к высокой награде, которую он так и не получил. Кривицкий не упомянул, что это была самая опасная операция в нацистской Германии. Он отказывался напрасно рисковать жизнью людей, о которых упоминается в его воспоминаниях: ему было известно, что только за одно упоминание имени в подобной литературе можно ответить головой (забегая вперед, отметим, что предал он свыше 100 человек! - А. М.).

Но мемуарист так и не осознал, что делает ему больше чести, чем присвоение фиктивных заслуг. Чтобы успокоить свою совесть, он называл вымышленные имена убитых, но он не имел права приписывать себе их деяния».

Мне трудно сказать, чего в ее словах больше - бездонной глубины человеческого, нравственного и профессионального падения, или безбрежной фальши, наигранного сетования по поводу деятельности недобросовестных «литературных негров», или попросту злоумышленного нежелания признать, что предательство - оно и есть предательство, и сколько его ни оправдывай, как ни оправдывай, оно на века - предательство. У Мольера в «Тартюфе» есть отличные строки:

Так ничего гнусней и мерзостнее нет,

Чем рвенья ложного поддельно яркий цвет.

Чем люди, полные своекорыстным жаром,

Которые кормясь молитвой, как товаром,

И славу, и почет купить себе хотят

Ценой умильных глаз

И вздохов напрокат…

Одно только ясно сразу - даже на излете жизни, а выше цитировавшиеся мемуары Э. Порецки были написаны уже в конце ее жизненного пути, такие естественные для любого нормального человека, тем более для офицера разведки, понятия, как честь, долг, патриотизм, Родина, для нее, как и прежде для ее мужа и его дружка, были всего лишь пустым звуком. Теперь об объективности и достоверности этого источника, ибо на то есть особые причины. Дело в том, что ВТ. Кривицкий напрямую был причастен к физической ликвидации ее мужа - Игнация Рейсса, сбежавшего на Запад несколько ранее. Элизабет Порецки не только точно знала об этом, но и в связи с этим одно время испытывала особую неприязнь к Кривицкому, чего и не скрывала в своих мемуарах: «Наша старая дружба с Кривицким умерла, между нами кровь Людвига» (правильно - «Людвик», под этим псевдонимом И. Рейсе и работал в советской разведке. - А. М.).

Формально, уже только на основании одного этого факта можно было бы, по меньшей мере, хотя бы предположить, что Э. Порецки как бы мстит Кривицкому, расписав до мельчайших подробностей всю неприглядную и дурно пахнущую подоплеку происхождения его т.н. «мемуаров». Однако такое предположение следует немедленно отбросить, так как есть и объективные, независящие от слов Э. Порецки доказательства: Кривицкий всегда работал только в континентальной Европе, главным образом против Германии, в связи с чем его основным рабочим языком был немецкий (к тому же с австрийско-чешским акцентом - из-за места рождения и первичного освоения немецкого языка по месту рождения; кроме того, он владел также польским, фламандским языками и, естественно, идиш). Более того, в конце концов и сама Э. Порецки в итоге признала, что «с Кривицким отношения стали улучшаться еще до его отъезда в США».

Есть и другие свидетельства совершенно сторонних лиц, которые едва ли не на все сто процентов аутентично описывают всю грязь «истории» происхождения его т.н. «мемуаров», в т.ч. и называя по имени главного «литературного негра». Так что сомнений в объективности и достоверности того, как она описала «технологию» подготовки, его т.н. «мемуаров», нет.

Конечно, для окончательного и категорического вывода о том, что Кривицкий не имел никакого отношения к самой процедуре написания «своих» мемуаров, и вышеприведенных свидетельств может показаться мало. Но есть немало тому доказательств в тексте этих самых «мемуаров». Приведу часть из них.