Мой личный врач - Нора Дмитриева

– Но ведь все это можно сделать чужими руками? Вы же сами сказали, что горничная Полина уволилась сразу после ее смерти.

– Но она никакого отношения к Павлу не имела.

– Вы в этом абсолютно уверены?

– Лиза, – горестно сказала Вера Дмитриевна, – разве в наше безумное время можно хоть в чем-то быть уверенным?

– Нельзя. Поэтому не могли бы вы дать мне ее телефон и адрес?

Я записала координаты Полины, и тут как раз зазвонил мой мобильник, и усталый голос домоправительницы сообщил, что приехал Антон Зиновьевич и просит меня пройти к нему в кабинет. Я предположила, что для этого могут быть две причины: или у него заболела после самолета голова, и он хочет, чтобы я сделала массаж, или он решил ублажить мать и быстренько поработать фотомоделью, чтобы скорее с этим делом покончить. Поэтому я вернула Веру Дмитриевну в спальню, взяла сумку с массажными кремами, положила туда фотокамеру и отправилась по вызову. Но когда в кабинете, кроме самого хозяина, я обнаружила Павла Петровича, с весьма сумрачным видом сидевшего в кресле, я поняла, что, скорее всего, меня вызвали по поводу ночного происшествия с молодой хозяйкой дома. И опять я ошиблась.

Антон Зиновьевич, поздоровавшись и поинтересовавшись здоровьем своей маменьки, вдруг резко переменил тему.

– Ну-с, уважаемая Елизавета Петровна, мы вот тут с Павлом Петровичем хотим разгадать одну загадку. Может быть, вы нам поможете? Представьте себе ситуацию: врач-хирург высшей категории, блестящий специалист, без пяти минут кандидат наук, вдруг ни с того ни с сего решает провести свой заслуженный трудовой отпуск в роли сиделки-массажистки при лежачей больной… Что могло послужить причиной такого неординарного поступка? Как вы думаете?

Антон Зиновьевич смотрел на меня тяжелым, как металлический пресс, взглядом, под которым особы более нервные, чем я, вполне могли бы обмочить штанишки от страха. Итак, полный провал… Фиаско… Финита ля комедия. Оставалось лишь сохранить хорошую мину при плохой игре и постараться выбраться из этого шикарного дома без больших моральных и физических потерь. Если честно, было обидно, что я так и не выяснила, кто все-таки отправил на тот свет Марию Эрнестовну, хотя кое-какие предположения у меня уже появились.

– Причиной послужила музыкальная школа, – ответила я со вздохом, – вернее, плата за нее…

Мужчины удивленно переглянулись, и Антон Зиновьевич сказал:

– Пожалуйста, с этого места поподробнее…

И я рассказала все: и про обещанную в журнале премию, которую хотел получить Константин, чтобы оплатить уроки музыки для моих племянников, и про наш с ним план, и про то, как мне пришлось обманывать сестру, и про свою нелегальную деятельность в качестве папарацци.

Закончив свой несколько сумбурный рассказ, я приготовилась услышать от господина Шадрина негодующее «Фас!», а далее должен был последовать дивертисмент в исполнении начальника охраны с утробным рычанием, топтанием моего фотоаппарата и последующим выкидыванием меня из поместья.

Но ничего подобного не произошло. Просто была долгая пауза. Антон Зиновьевич откинулся на спинку кресла и молчал, глядя на меня в упор. Павел Петрович заерзал в кресле.

– По поводу журнала и премии я проверю, и если что не так… – сказал он с угрозой.

– Да все так, Паша. Не волнуйся. Уверен, что Елизавета Петровна говорит нам чистую правду.

Антон Зиновьевич продолжал внимательно разглядывать меня, отчего я, по-моему, покраснела, и, наконец, произнес задумчиво:

– Надо же, на вид такая серьезная, такая положительная молодая женщина, а на самом деле отчаянная авантюристка, прямо-таки Мата Хари.

Меня почему-то это сравнение обидело. И я решила на этом поставить жирную точку.

– Я, конечно, прошу прощения за то, что утаила причину моего пребывания в вашем доме, но полагаю, что свои профессиональные обязанности я выполняла должным образом, и у вас по этому поводу ко мне претензий нет. Что касается фотографий, то вы вольны уничтожить все, что я снимала, перед тем как я покину ваш дом.

– Покинуть наш дом, уважаемая Елизавета Петровна, вы сможете только по истечении контракта, то есть через три недели. Что касается фотографий, то я уверен, что среди них не может быть ничего предосудительного, но если вы решите публиковать фоторепортаж, то было бы неплохо, если бы вы позволили мне ознакомиться с материалом. Так что продолжайте спокойно выполнять ваши обязанности.

Честно говоря, к такому повороту событий я не была готова.

– То есть, вы хотите сказать…

– Я хочу сказать, что моя мать с нетерпением ждет вашего возвращения, чтобы узнать, о чем мы здесь с вами беседовали. А так как ей волноваться нельзя, то советую не говорить ей о нашем разговоре, пусть он останется между нами. Павел Васильевич тоже человек не болтливый. А чтобы должным образом удовлетворить любопытство маменьки и избежать ненужных вопросов, советую сделать пару снимков моей физиономии. У вас ведь фотоаппарат с собой?

Я кивнула головой и вытащила фотокамеру из сумки:

– Ага…

– Первый раз, Елизавета Петровна, вижу вас несколько растерянной, – и господин Шадрин от души рассмеялся, продемонстрировав два ряда ровных белых зубов, вполне достойных рекламировать какой-нибудь там «Блендамед».

Я несколько раз нажала на кнопку фотокамеры. Таким его мой «Никон» и запечатлел, раскованным, смеющимся и, я бы даже сказала, симпатичным.

– И последний вопрос: как вам удалось так быстро приручить наших собак?

Я пожала плечами:

– Да я их не приручала. Это у меня наследственное, от прабабки по отцовской линии, она была цыганкой, и ее в жизни ни одна собака не укусила. Так что это просто генетика…

Антон Зиновьевич посмотрел на меня задумчиво:

– И все-таки, Елизавета Петровна, чувствую я, что с вами ухо надо держать востро.

Что он под этим подразумевал, я не поняла, да и особо не вникала, так как была рада, что все так благополучно закончилось и меня, как беспринципную папарацци, никто не вытолкал взашей. Хотя вполне могли. В состоянии легкого ошеломления я вернулась в комнату Веры Дмитриевны. И здесь меня ожидал еще один сюрприз в виде молодой хозяйки дома, которая с несколько одутловатым лицом сидела в кресле возле кровати своей свекрови, а на коленях у нее возлежал Персик, и она нежно поглаживала его за ушком. Вера Дмитриевна, перехватив мой удивленный взгляд, заговорщически подмигнула: дескать, а что я вам говорила?

– Рассказывайте, Лиза, о чем вы там с моим сыном беседовали?

Я взглянула на Галину. Она напряглась, и ее рука, ласкающая кота, замерла. Я поняла: она боялась, что я заложила ее мужу.

– Помните, вы хотели иметь фотографию Антона Зиновьевича, ну вот за этим он меня и пригласил, – я достала фотоаппарат, – у нас с ним была фотосессия, можете посмотреть на дисплее, что получилось, а хотите, перекину на флешку, и вы все увидите на большом экране.

– Нет, давайте сейчас, – потребовала Вера Дмитриевна, и я показала ей снимки.

– Ой, как Антоша замечательно вышел! Такой веселый, такой естественный! Лиза, вы просто молодец, – воскликнула пожилая дама, любуясь изображением сына. – Вы мне вот этот портретик распечатайте, и я поставлю его сюда на столик.

– Хорошо, Вера Дмитриевна.

– Галя, посмотри, какие отличные фотографии!

Галина взяла у меня из рук фотоаппарат, быстро просмотрела кадры и неожиданно для меня сказала:

– Мама, а может, Лиза для нас завтра Алисин праздник сфоткает?

– Это было бы здорово. Думаю, что у нее получится куда лучше, чем у этих специалистов по организации праздников. Им лишь бы деньги с клиента содрать, а Лиза снимает с душой. Вы ведь не откажетесь, Лиза?

– Конечно, не откажусь.

Галина грациозно поднялась с кресла, бережно опустив в него моего дремлющего котика.

– Мама, ничего, если я минут на пять заберу у вас Лизу, я хочу ей сценарий праздника показать, чтобы она знала, когда что снимать.

– Конечно, деточка, а я с удовольствием побуду в обществе Персика. Буду охранять его сон.

Мы с Галиной вышли в холл перед лифтом. Оглянувшись по сторонам, словно боясь, что за нами кто-то наблюдает, молодая хозяйка дома, сильно понизив голос, почти шепотом сказала:

– Я вчера, после того как меня по голове шибанули, много глупостей наговорила, так что ты все это забудь, и вот возьми, – она достала из кармана льняного жакета конверт и протянула его мне, – здесь пять тысяч зеленых, это тебе за то, что ты меня из бассейна вытащила.

Мне ее почему-то стало жаль.

– И кто же вас, голубушка Галина Герасимовна, учил все на свете деньгами мерить? Точно, что не ваш отец, который деньги «тленом» называл. Вы «спасибо» мне сказали, вот и славно. Остальное все от лукавого. Так что доллары ваши я не возьму. Если они у вас лишние – отдайте в детский дом или в детскую больницу. Там пригодятся. А что касается того, что вы вчера о себе рассказывали, считайте, что я об этом уже забыла, потому что это ваша жизнь, а не моя. Поэтому успокойтесь и выкиньте все из головы.