Севастопольская страда - Сергей Николаевич Сергеев-Ценский

Однако в восьми батальонах у Боске было всего не больше четырех с половиной тысяч солдат легкой пехоты, с прекрасными, правда, штуцерами, но без орудий. Орудия дивизии были при бригаде Буа, которая в это время только еще подошла к Алме и пыталась перебраться с батареями на другой берег по песчаным наносам у самого моря.

Против Боске на левом крыле русских было двенадцать-тринадцать тысяч.

Пылкий Сент-Арно, желая поскорее добиться победы на своем фланге, двинул обе дивизии: Канробера и принца Наполеона, – чтобы атаковать русских еще и с фронта против деревни Алматамак.

Со своей стороны и Меншиков, взбешенный бездеятельностью Кирьякова, совершенно утратил присущее ему спокойствие дипломата и, окруженный всеми своими адъютантами, поспешно спустился с холма в тылу, откуда он думал руководить боем.

И вот перед двумя в это утро пришедшими батальонами Московского полка, построенными к атаке, то есть к штыковому бою, появилась пестрая толпа всадников в самой разной форме: кавалерийской, артиллерийской, пехотной, инженерной и флотской, – и, полуподнявшись на стременах, длинный, тонкий, с желтым лицом, искаженным негодованием на Кирьякова, как будто задавшегося целью перещеголять его самого в спокойствии, Меншиков закричал дребезжащим, исступленным, но не звонким, старческим голосом:

– Пе-ервый батальон вполоборота налево, а второй – вполоборота направо! Ша-агом… марш!

И батальоны разошлись: один в сторону бригады д’Отмара, другой – к берегу Алмы.

III

Штуцеры были введены в те времена и в русской армии, но их было еще очень мало – всего по двадцать четыре на целый пехотный батальон. А у резервных батальонов Белостоцкого и Брестского полков, которые тоже были переброшены Меншиковым из Севастополя на Алму, были даже совсем древние – кремневые ружья, как у запорожцев времен гетмана Сагайдачного.

Штуцерники полков, стоявших в первой линии, были посланы в застрельщики в сады и виноградники на правый берег Алмы. В трех деревнях долины – Алматамаке, Бурлюке и Тарханларе – почему-то разместили батальоны белостокцев и брестцев, а также два морских батальона тоже со старыми ружьями, причем матросы удивляли даже самых захудалых пехотинцев своим полным неумением стрелять; они стреляли не из-за деревьев, а прислонясь к ним своими широкими спинами.

Между тем на них надвигались дивизии, в которых все солдаты имели штуцеры и, что было не менее важно, опыт недавней войны в Африке, в то время как во всей армии Меншикова не было ни одного обстрелянного солдата.

Правда, полковые священники утром в этот день, после воинственного «генерал-марша», выбитого барабанщиками в одно время во всех полках и отдельных батальонах, служили торжественные молебны о победе и кропили солдат «святой» водою, но настроение солдат падало, когда они видели, что их ружья вызывают только хохот французских егерей, не нанося им никакого вреда, а в русских рядах падали офицеры, фельдфебели, унтеры, сваленные коническими разрывными, с ушками и стерженьком в середине, пулями Минье, так что в короткое время они, молодые солдаты, остались совсем без начальства и не знали, стоять ли им на месте, идти ли вперед, или повернуть назад. Но что делали они прежде всего, оставаясь без начальства, это снимали тяжелые, плотно набитые ранцы, сильно резавшие им плечи ремнями, – снимали и клали возле себя: без ранцев было гораздо свободнее и дышать легче.

Из двух батальонов Московского полка, получивших команду от самого Меншикова, 2‐й батальон при подполковнике Грале двинулся к берегу Алмы навстречу дивизии Канробера, а первый, при котором был и сам командир полка, генерал Куртьянов, ехавший верхом, сомкнутым двадцатичетырехшеренговым строем, похожим на знаменитую фалангу Филиппа Македонского[17], под барабанный бой, способный из любого простоватого сельского парня сделать лихого драчуна и записного вояку, пошел больше чем за версту в атаку на бригаду д’Отмара.

Батальон этот, правда, шел не один, он шел только в голове колонны, собранной Меншиковым наскоро из ближайших к нему разрозненных частей. Тут были и батальоны Минского полка, и два эскадрона гусар, и сотня казаков, и две батареи легких орудий, стрелявших картечью.

Однако уже с тысячи четырехсот шагов в фалангу Куртьянова стали залетать певучие пули Минье, и, пройдя еще шагов двести, батальон остановился: пули начали летать к нему очень густо, и отбивавшим ногу рядам то и дело приходилось обходить упавших в первых шеренгах.

– Ба-таль-он, ложи-ись! – скомандовал Куртьянов, однако и лег батальон так, что ровными линиями по земле очертились красные воротники солдатских мундиров, – линия за линией, – двадцать четыре сплошные линии красных воротников. И ноги в пыльных сапогах были откинуты однообразно – у всех влево. Разомкнутого строя не знали в те времена русские войска. Их учили не отрываться от локтя своего товарища и не делать ни одного шага без приказа на то начальства.

Но главнокомандующий приказал батальону идти в атаку, а не лежать под певучими пулями. И вот лейтенант Стеценко на своем маштачке подскакал к тучному генералу Куртьянову, стоявшему сзади своего батальона и платком старательно вытиравшему пот с обширного лица, не менее обширной плеши и красной шеи.

Стеценко был противен вид этой непомерно жирной и насквозь потной туши, но он передал приказ Меншикова почтительно, насколько мог.

– Что я должен идти в атаку, это я знаю сам, – продолжая вытирать шею, отозвался ему Куртьянов. – Но идти одному батальону на целую бригаду с такими ружьями, как у них, – это без-рас-суд-ство!.. Вон, видите, сколько выбито у меня людей? – показал он на убитых и тяжело раненных, валявшихся сзади.

– Я это вижу. Однако приказ его светлости идти, невзирая на потери от огня, ваше превосходительство, – старался передать точнее слова князя Стеценко.

– Приказ его светлости, повторяю вам, лейтенант, мне известен, – но вот если бы вы передали его командиру Минского полка! В одной линии с Минским полком я мог бы пойти дальше, невзирая на большие потери…

Стеценко понял эти слова не только как адъютант главнокомандующего, а как участник сражения своей армии с армией противника. Он сказал Куртьянову:

– Есть, ваше превосходительство! – и повернул танцевавшего на месте буланого маштачка в сторону Минского полка.

Однако случилось непредвиденное: командир Минского полка Приходкин, нестарый еще, высокий полковник, сделал вид, что очень удивлен словами Стеценко: даже спросил, кто он такой и почему тут разъезжает – а узнав, что это – новый адъютант светлейшего, сказал с достоинством:

– Я получил приказание от самого главнокомандующего подпереть Московский полк… Подпереть, понимаете? А вы передаете мне вдруг какое-то там приказание командира Московского полка идти в атаку!

– Это не приказание, конечно… – начал было Стеценко, но полковник перебил его, подняв голос:

– Во-первых, лейтенант,