Декоративка. Книга 1 (СИ) - Грин Агата

Элек вернулся с жесткой мочалкой и принялся тереть мое тело; действовал он быстро, без грубости, и вскоре вся моя кожа была в катышках грязи. Ополоснув меня теплой водой из кувшина, парень попросил меня лечь на спину; преодолев короткий миг смущения, я сделала, как он просил, и увидела, как он зачерпывает рукой янтарную сахарную пасту из небольшой емкости.

— Будет больно, но недолго, — предупредил меня Элек.

— Валяй, с шугарингом я знакома, — отозвалась я.

— С чем? — озадачился он.

— Делай, что должен.

Избавляя меня от «зимнего подшерстка», Элек то и дело со страхом смотрел в мое лицо, ожидая взбрыка или стона, но я была невозмутима, как слон, и радовалась, что, по крайней мере, следующие две-три недели не буду волосатой. Приятно хоть на время перестать быть дикаркой… Когда эта болезненная процедура подошла к концу, Элек мягкой губкой, смоченной в теплой воде, смыл остатки сахара с кожи, подпилил и отполировал ногти на моих руках и ногах и снова уложил на лежак, чтобы тщательно вымыть. Следующие полчаса он мыл мое тело пенистыми губками и ополаскивал, снова мыл и снова ополаскивал. С волосами он поступил так же, разве что мыл их другими «шампунями» и ополаскивал благоухающим составами.

После всего этого чистая я была допущена до бассейна, и, охладившись немного в прохладной воде, вернулась на лежак: меня ждал массаж. Растерев между ладоней ароматное масло, Элек принялся массировать мое тело. При первых же умелых прикосновениях я провалилась в транс: руки парня, журчание воды, тепло сделали меня совершенно бессловесной, невероятно изнеженной и на сто процентов податливой.

В какой-то момент приятные ощущения стали так сильны, что я даже отключилась, и очнулась, когда Элек, притворяющийся испуганным, поднес к моим губам стакан с холодной водой. Сделав несколько глотков воды, я посмотрела в глаза парня и вспомнила слова Лены: «Он волшебник».

— Все, — хрипло сказала я, — веди меня к госпоже, а то я сойду с ума и захочу остаться здесь навсегда.

Лена ждала меня в той самой комнате, куда меня привели — принесли — изначально. Элек остался снаружи, чтобы не мешать нам своим присутствием. В этот раз я прошлась по комнате, запоминая обстановку. Цветастые тканевые панели, мерцание свечей, миленькие стульчики и мягонький даже на вид диван с множеством ярких подушек с кисточками — очень похоже на восточный стиль, но это не восток, а подражание ему.

К дивану жалась пухлая сумка, а на спинке его висел овчинный тулуп — красивая теплая вещь, не то драное убожество, что приходилось носить мне.

— К тулупу я подобрала платок и рукавицы, а еще новенькие женские сапоги, — сказала Лена, заметив мой интерес. — Это все тебе, Ира. Я, правда, не думала, что ты так похудеешь…

— Ничего, пояс затяну — и сойдет, — ответила я, и нервно коснулась шнуровки на синем платье. После мытья я ощущала себя заново родившейся, да и чистая красивая одежда, приятно льнущая к телу, улучшала настроение. Волосы мои еще не просохли и спускались темной волной по спине; они чудесно пахли; да вся я в целом теперь благоухала…

Но с чего такая забота обо мне? Если Шариан поработал как следует над Леной и внушил ей стать инкубатором, то почему же он не стер ее воспоминания о родном мире, обо мне? Или ему нужны эти воспоминания?

— Ле-е-н, — протянула, — зачем ты возишься со мной? Забыла бы обо мне, и дело с концом. Я же просто декоративка.

Девушка аж побледнела, и, резко встав со стула, возмутилась:

— Да ты что?! Для меня наше разделение не имеет никакого значения! Я просто… я… То, что я стала мэзой, а ты декоративкой, кажется мне ужасно несправедливым, я от стыда сгораю, когда думаю о тебе. Так что, считай, я просто заглушаю голос своей совести.

— Но ты же ни в чем не виновата передо мной. Не ты сделала меня декоративкой.

Лена стояла близко, так что я отчетливо увидела тень вины в ее глазах, да и ее смущенный вид говорил сам за себя. Но я не стала докапываться до правды, и, изменив тон, весело проговорила:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— В любом случае спасибо огромное, ты меня оживила, а твой Элек — реально волшебник. Мне как раз нужно предстать на ярмарке лучшей версией себя.

— Да-да! — кивнула Лена. — Я знаю об этом, и специально тебя перехватила перед ярмаркой. Чем лучше ты будешь выглядеть перед продажей, тем выше шансы, что тебя купит ни-ов. Ни-ов высокого положения часто покупают декоративок не на месяц, а на полгода и даже год.

— Разве так можно?

— Приближенным отца все можно. Я буду приглашать тебя к себе почаще, под предлогом того, что ты рисуешь мой портрет. Ты ведь художница, да? Я правильно запомнила? Сашка так говорил.

— Я графический дизайнер, но твой портрет намалюю без труда.

— Отлично! Сегодня обойдемся без рисования, но в следующий раз обязательно надо будет что-то нарисовать. Золото я рассортировала по мешочкам и спрятала в одежде. В сумке есть деревянная шкатулка с косметикой и кремом, а в шуршащем свертке — красивое платье, очень дорогое: надень его перед тем, кого захочешь соблазнить.

Мое лицо окаменело.

— Вряд ли я кого-то захочу соблазнить, — процедила я.

— Прости, пожалуйста, я глупость сказала… Чтобы ты не забеременела, я собрала тебе травяной сбор в мешочке. Залей горсточку кипятком, дай настояться несколько часов и пей каждый день, и не забеременеешь.

— Разве мэзам позволено собирать травы, чтобы не забеременеть? — спросила я, в упор глядя на девушку.

— У мэз есть свои секреты, Ир.

Мой взгляд опустился на живот Лены, легкую выпуклость которого можно было заметить только, когда его не прикрывала одежда. А так и не скажешь, что она в положении…

— Какой срок?

Лена улыбнулась, и я поняла, в чем ее главное изменение: не в одежде, не в золотой пудре на бровях и обесцвеченных волосах, не в ярком макияже, а в счастливых глазах беременной женщины. Но в этом мире беременность не счастье, а проклятие!

Я не знала, что дальше сказать, просто смотрела на подругу. Погостив у нее немного, я могу понять, почему ей нравится быть мэзой: красивый дворец, удобство, почитание, волшебник Элек… Но все остальное… беременность ведь сама по себе не случается. Я вспомнила руки Зена на себе, его взгляды, морды тех мэнчи, которые хотели меня изнасиловать, и мне стало дурно. Нет совершенно никакой разницы в том, кто тебя насилует: грязный нищий мэнчи или отец Хаун. И не может быть никакой радости в ребенке, который зачат от насильника.

Как она не понимает этого? Чему она радуется? Почему, черт возьми, она счастлива?

— Кстати, Лена, — холодно сказала я, — как отец Хаун в постели?

— Думаешь, он ужасен? Это не так. Он… Ты и представить себе не можешь, какой он. Его надо видеть, слышать… — произнесла девушка; слово «он» прозвучало по-особенному мягко и трепетно. — Хаун не стар, не уродлив, не жесток. Он ни к чему меня не принуждал. На меня никто и никогда так не смотрел, как он смотрит. Да, знаю — я у него одна из многих, очередная наложница… Но, Ира… оно того стоит. Тысячу раз стоит. Так что не смотри на меня так, не говори со мной так, словно я глупая овца, которая повелась на ласку и богатство.

Я нахмурилась, решив для себя, что любовь к Хауну ей внушил Шариан, иначе ее не объяснить логически. И все же я попыталась еще раз вразумить подругу:

— Наскучишь ему — вышвырнет. Постареешь — вышвырнет. Подурнеешь — вышвырнет. Не родишь девочку — может вышвырнуть. Да и сами роды, Лена, это не развлечение, а здесь наших врачей нет и препаратов тоже. Сказка, в которой ты живешь, легко может обернуться кошмаром, в котором живу я. Так что лучше давай сбежим отсюда вместе. Вдвоем мы все распланируем и…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Нет! — резко прервала она меня. — Я все для себя решила. Я хочу остаться мэзой. И ни слова больше!

«Шариан… — вертелось в моих мыслях. — Он даже не озаботился тем, чтобы стереть Ленины воспоминания, просто сделал ее куклой, влюбленной в отца Хауна». То, что Лена по-настоящему могла в него влюбиться, я не допускала. Это не укладывалось у меня в голове.