Герцог ре,Сфорц - Серг Усов

— Прости, отец, я не должен был так говорить, — признал тот свою неправоту, — Но кто тогда мог совершить такое? Это ведь…. Ты думаешь, он?

Кай усмехнулся, но в его усмешке не было ничего весёлого. Скорее, там было море, океан горечи.

Он знал, что многие уже считают его одержимым, из-за его навязчивой мысли, что за всеми неприятностями республики, не только военными и торговыми, но и финансовыми, скрываются вовсе не происки Хадона или давно мечтающего прибрать себе к рукам весь Ирмень, вместе с выходом к океану, Ороса, но один конкретный человек.

Словно Лукавый решил подшутить над Растином, в целом, и над ним, Каем Шитором, конкретно, вытащив из ниоткуда наглого бывшего наёмника, ставшего теперь герцогом ре,Сфорцем.

Кай понимал, что ему никто не верит, да и сложно поверить в то, что какой-то человечишка, и благородным-то ставший всего пять лет назад, с лёгкой руки бестолкового мальчишки Лекса, сможет в одиночку, не имея за своей спиной могущественных держав, провернуть столько подлых дел.

— Кенгуд, про твоего отца можно многое нехорошее сказать. Я вовсе не пример для подражания. Но даже самые ненавидящие меня враги признают, что чутьё меня ни разу не подводило. Так было до появления этой мрази. Но, если эта тварь смогла усыпить моё чутьё уже два раза, то уж в третий-то раз я не буду столь беспечным, — Кай несколькими жадными глотками допил вино, — Это он. Я уверен. Не важно, сделал ли эту подлость он лично, или Знак познала и смогла повторить его сестра. Но, я чувствую, что я прав.

— Так, может, попробовать с ним поладить? Ты же, помню, сам хотел сосватать ему нашу Эвру. Даже отругал меня, когда я попросил этого не делать.

Эвра, родная сестра только что, по-сути, заново родившегося Фрая, несмотря на то, что приходилась Кенгуду сестрой, пусть и троюродной, долгое время сводила его с ума утончённой красотой своего лица, налитыми грудями, талией, в обхват пальцами ладоней, и крутыми бёдрами, в обхват обоих рук. Эталон красоты, такой, как её понимали в Растине.

— А сейчас ты готов ей пожертвовать? — Кай с насмешкой посмотрел на сына, — Уже разлюбил, или так испугался Олега? Ты ж, вроде бы, говорил, что в плену с вами обращались неплохо? Или тебя пугает моё падение с должности верховного? Так не бойся, должность я, может быть, и потерял, но влияние, поверь, не утратил.

— Я никогда не сомневался в тебе, отец, а Эвра…

— Сама тебя отшила, и давно, — прервал дож, — И правильно сделала. Вы оба Шиторы, к тому же, брат и сестра. В общем, сейчас не об этом. Послезавтра караван наших судов отправится к Валании. На том материке, ты знаешь, мы ведём, в основном, дела с нашими партнёрами из Журава, но ты там остановишься ненадолго. Поедешь к Гандию Шестому в Парсанское царство. Передашь царю письмо, от меня и ещё двоих членов Совета дожей. Не сам лично, конечно, не смотри так. Я тебе назову, потом, имя одного из его советников. Знать самому, что в этом послании, тебе не нужно. Но, как сыну и наследнику, скажу тебе откровенно — я предлагаю царю Растин. Как протекторат его царства.

Кай, потягивая уже третий кубок вина, смотрел на сына и читал его эмоции легко, словно раскрытую навощенную доску.

То, что задумал бывший верховный дож, действительно считалось немыслимым. Но ведь и всё, что происходило с ним самим и с республикой в последнее время, тоже казалось раньше невозможным.

Парсанское царство было самым крупным государством Варсании, южного континента, лежавшего от Растина в двух декадах плавания при благоприятных ветрах, и занимало почти четверть всего этого континента, захватив его северо-западную часть.

Именно из Парса, более восьмидесяти лет назад, огромный флот привёз на земли Тарпеции десятки тысяч бронзовокожих воинов и большое количество сильных магов.

Память о той войне до сих пор живёт в трагичных и героических легендах всех государств юга и центра континента.

Победить тогда удалось только общими усилиями. Когда плечом к плечу сражались фаланги хадонцев и растинцев, винорцев и таркцев, сааронцев, бирманцев, аргонцев, отанцев, геронийцев, фларгийцев, глаторцев и других стран.

К концу той войны, длившейся, почти без перерывов, долгих одиннадцать лет, в строй пришлось ставить даже мальчишек триннадцати-четырнадцати лет, едва способных с помощью ворота натянуть струну арбалета, чтобы хоть как-то восполнить чудовищные потери в войсках. А уж потери среди простых горожан и селян никто так и не считал.

И, хотя, с тех пор прошло много лет, многое забылось, а корабли теперь, между Тарпецией и Валанией, перевозили не воинов с боевыми магами и добычу, а товары для торговли, память о героях той войны до сих пор была жива, и многие мальчишки в разных странах воспитывались на этой памяти.

Кенгуд, услышав слова Кая побледнел, но возражать отцу не посмел.

Вечерний город встретил их обычным своим шумом и многоголосием. Паланкин, в котором дож с женой возвращались домой, быстро и легко продвигался по Растину — смены носильщиков паланкина проводились часто, а едущие впереди на конях охранники дожа и его сын, ударами плетей, прогоняли с дороги прохожих, зазевавшихся и не успевших освободить дорогу члену Совета дожей, являвшемуся и главой одной из самых влиятельных семей республики.

— Я опять долго не увижу моего мальчика, — с грустью сказала Эгина, любуясь, из-за распахнутых занавесок, бравой посадкой и гордым видом своего сына.

Раньше Кенгуд держал себя проще, но после отставки Кая с поста главы республики, стал показательно высокомерным.

— Это не так долго, как ты думаешь, — мягко успокоил первую жену Кай, — Максимум, пять-шесть декад, и он вернётся. К тому же, «Синяя Акула», на которой отправится наш сын, быстра, и не будет дожидаться остального нашего каравана судов. Как только он выполнит одно моё небольшое поручение, так сразу отправится в обратный путь.

Эгина склонилась к мужу и поцеловала его в плечо.

— Кай, прости меня, — тихо сказала она, — Мне просто, в последнее время, очень тревожно. Но я верю в тебя.

Дож погладил свою верную спутницу жизни по светлым волосам и склонился их поцеловать. От запаха её волос он вновь разозлился — даже тут этот наглый выскочка его умудряется достать. Через осветлённые и перекрашенные волосы любимой жены, пахнущие ароматом голубых весенних цветов, названия которых он, правда, не помнил.

Он пообещал себе, хотя бы на время, выкинуть мысли о своём враге из головы. Но долго держать своё обещание у него не получилось.

Сначала, после прибытия домой, в бане, рабыни