Минус (повести) - Роман Сенчин

— Погоди! — вскрикивает Анархист. — Кидиеков в кругосветку?! Откуда у него деньги такие?

— Он не сам по себе, а с фольклорным ансамблем этим… с «Челтысом». Горловое пение…

— Везе-от!..

— Пускай поездит, посмотрит, — Шолин презрительно дернул плечами, — а моя судьба — здесь. Этот любимый проклятый город — моя планета. Квартира — моя страна, комнаты — города.

«Вот вышвырнут тебя братки отсюда, и лишишься и страны, и городов», — приходит мне в голову, я делаю усилие, чтоб не хмыкнуть.

Да, если нет сил и возможности путешествовать по свету, то есть пусть убогая, но все же альтернатива: перебираться из комнаты на кухню, из кухни в комнату. Эта процедура слегка освежает и взбадривает, и в то же время успокаивает.

Поели каши и перебрались. Пикулин лег на диван в позе покойника, сложив кисти рук на груди, Анархист занялся изготовлением самокрутки, а Олег, слегка протрезвевший, зачем-то стал показывать мне потертую, измятую фотографию из газеты.

— Вот, — объясняет, — какая у нас семья была. Заметь, как просветленно в будущее глядим, а оказалось — в могилу…

На фотографии полноватый благообразный пожилой мужчина с густыми седыми волосами, молодая красивая пара — муж и жена, и на плечах у мужа мальчик лет трех, полнощекий, улыбающийся, в кроличьей шапке. Все открыто и радостно смотрят в одну сторону, а над ними в виде фейерверка надпись: «С новым 1980 годом, дорогие абаканцы!».

— Это дедушка мой, Василий Георгиевич, — говорит Шолин как-то пугающе-вкрадчиво, — это папа, Юрий Васильевич, это вот мама…

— Приветик! — резанул затхлый воздух звонкий, приятный голос. — А что у вас дверь не заперта? Не боитесь? У-у, понятно, снова грустите…

— М-да, Наташа, веселого мало, — вздохнул Анархист. — Ночь близится, а мы трезвые.

— И хорошо, и всегда бы так!

Наташа, пятнадцатилетняя девушка из соседней квартиры, свежая, симпатичная, соблазнительная, как большинство девушек в ее возрасте, легкой походкой прошла по комнате, опустилась на свободный стул. Объявила, словно самую радостную в мире новость:

— А я из бассейна! Родителей уломала абонемент на полгода купить. Так наплавалась — класс!..

Я с ней знаком, можно сказать, — встречал здесь несколько раз, когда у Шолина была еще жива мать. Наташа помогала Олегу за ней ухаживать. Я любовался малолеткой… Сейчас тоже, ясное дело. Сижу вот в углу дивана, затаившись, полузакрыв лицо ладонью, сквозь растопыренные пальцы изучаю Наташины ноги в капроновых черных колготках, сквозь них слегка просвечивает белизна ее кожи. Пытаюсь представить, какая кожа у нее на ногах… Гладкая, без волосков, без жилок и родинок. Такая, наверное, как выражались раньше: цвета слоновой кости. Не знаю точно, какой это цвет, но выражение красивое… От ног ползу взглядом выше, выше, трогаю длинные пальцы, остренькие углы локтей, ласкаю горло, без морщин, без сантиметра лишней кожи, осторожно подбираюсь к лицу.

Лицо — самая важная часть в облике человека. Самая важная и самая незащищенная. И правы, думаю, мусульмане, заставляющие женщин прятать лица, беречь от солнца, пыльных ветров и взглядов посторонних людей…

— Наташ, — попросил-проныл Шолин, — цветочек, пожалуйста, обогрей нас. Сгладь горечь очередного разочарования.

Девушка ободряюще улыбнулась, закурила ароматную сигарету, Шолин и Анархист тут же стрельнули у нее по штучке, я договорился с тем и с другим, чтоб оставили.

— Так что, Олежек, за разочарование? — интересуется Наташа.

— Ох, понял сегодня, что любви-то нет.

— Хи-хи! А что же вместо нее?

— Вместо нее?.. Ну, вот есть, извини, есть половое влечение. Более или менее сильное, продолжительное или короткое… Была здесь вчера одна девушка, достаточно симпатичная, неглупая очень. Сутки мы с ней плотно общались. То разговаривали, то… ну, это самое… И когда разговаривали, а говорили о возвышенном в основном — о живописи, литературе, — я не мог по-настоящему вникнуть, что она говорит, что сам говорю — мне мешало желание ее гладить, целовать. Я не слушал, а любовался, мечтал. И я уверен: так у всех. И через какое-то время это проходит, люди снова чужие.

— У некоторых малонормальных мужчин, может, и так, а женщинам важно другое! — пыхнула Наташа горячей репликой.

А мне понравились слова Шолина, я ведь испытываю те же желания, находясь рядом с привлекательной девушкой. Как вот сейчас. И потому спрашиваю достаточно нервно:

— И что тогда важно женщине?

В дверь позвонили. Что-то недовольно бурча, Анархист пошел открывать.

Пикулин привстал на диване, зашептал простенькую молитву:

— Хоть бы с водкой кто, хоть бы с водкой…

Анархист заглянул в комнату. Лицо озабоченное.

За его спиной маячит сухопарый и высокий, совсем молодой паренек с аккуратной прической, в куртке «пилот». Улыбнулся Шолину, и тот покорно к нему направился:

— Лучше в соседнюю комнату.

Ушли. Анархист остался между комнатой и прихожей.

— Кто это? — подозрительно щурясь, спросил Пикулин. — Слышь, Серый?

— Один из них… я рассказывал. Насчет квартиры опять.

— Скоты, — Наташа вздохнула. — В милицию заявить надо. Доводят парня…

— Можно попробовать и самим навести здесь порядок. — Пикулин поднялся с дивана, выглянул в прихожую и громко позвал: — Хэй, гость, подойди-ка сюда! — Оглянулся на Анархиста: — Как его?..

— Юр, не заводись!..

— Как его звать, спрашиваю?!

— Андрей.

— Андрюша, хэ-эй, на пару слов будь любезен! — Пикулин сел на стул в центре комнаты, бросил ногу на ногу. — Наталия, сигаретку можно у вас попросить?

— У меня две штуки осталось.

— Для понта! Чтоб вид иметь!

Девушка с неохотой подала сигарету. Он развязно стал курить, наверно, подражая киношным героям. Подождав минуту, другую, снова прокричал:

— Андрюша, дружок, не задерживай, очень прошу!

— Может, не стоит, — говорю. — Это ведь их дело…

— Идет, — прошипел Анархист.

В комнате появился Андрей, за ним — унылый, усталый Шолин.

— Здравствуй, Андрюша! — нагло разглядывая посредника, воскликнул Пикулин. — Как жизнь, как бизнес?

— Добрый вечер…

— Нормал? Ну и ладушки. Я хотел, Андрюша, с тобой потолковать мала-мала. Присаживайся, не робей.

Парень брезгливо посмотрел на маленького, невзрачного человечка на стуле, повернулся к Шолину:

— Не понимаю…

— Да ты не крутись, красотунчик. Ты все понимаешь, гад! — прорвало Пикулина, он вскочил и мгновенно оказался перед Андреем. — С-слушай, пешка, ты сейчас будешь запоминать мои слова. Понял, нет? Передай хозяевам, что хата уже занята. Вашей шулупони здесь больше нечего делать. Здесь — я! Понятно, мужчинка, нет? А зовут меня, для справки, Цедекович. Станислав Цедекович. Не слыхал такое сочетание слов? Зря, зря, красотунчик. Но ты запомни, твои хозяева знают. И если возникнут еще какие-то заморочки, то придется общаться плотнее. Понял меня? Если понял — свободен.

Андрей, спокойно выслушав эту эмоциональную речь, пожал плечами, сказал сладковатым голосом, но с затаенной угрозой:

— Хорошо, я передам. Все понятно. Спокойной ночи. — И, слегка поклонившись, вышел из комнаты.

Хлопнула дверь.

— Ну как, правдоподобно же получилось? — Пикулин решил узнать наше мнение. — Он все понял, больше не сунутся.

— Зря, — бесцветным голосом отозвался хозяин квартиры, сел на диван, положил голову в ладони. — А, все равно… я устал.

Тут и Анархист пришел в себя.

— Да, Юр, нельзя было так. Ты вот сегодня или в крайнем случае завтра уйдешь, а нам что делать? Об этом подумал? — Он подошел к окну, уставился в черно-огнистую муть. — Ночью могут всей оравой нагрянуть, отмундошат без разбора для профилактики…

— Да все четко, — не унывал Пикулин, — брось мандражиться!

Зачем-то и я подбросил дровишек в костер:

— Действительно, теперь может начаться. Давайте свалим на ночь куда-нибудь.

— Ребя, хорош! — вскричал художник-буян. — Все я правильно сделал. Надо давать отпор сволочам. Наталия, скажите! Они поняли, они знают, кто такой Цедекович.

— Эх, сейчас бы выпить. — Шолин убрал ладони с лица, посмотрел на девушку. — Наташ, у меня пенсия через неделю… одолжи… А?

— У меня нету денег.

— М-да…

А Серега Анархист вслух анализировал создавшееся положение:

— Отступать некуда. Будем готовиться к обороне. Они это так просто не спустят, вернутся. — Оглядел комнату, поправил берет. — Время терять нельзя! Так, они подкатят на тачке сюда, как раз под окно. Станут подниматься. Это займет у них не больше минуты… Во-первых, выставим на балкон часового. Кто добровольцем?

Пикулин сморщился, махнул рукой:

— А, началась Ирландия.

Я наблюдал за притихшей, растерянной, но тем более симпатичной Наташей. И мне захотелось геройства, я начал призывать мафию, представил, как мы бьемся с огромными, шкафообразными детинами, как я спасаю девушку, спуская ее на улицу по простыням. Нет, лучше выбиваю наведенный на нее пистолет, принимаю на себя предназначенный ей удар цепью…