Лист на холсте, или Улиточьи рожки (СИ) - Кальк Салма

В том случает, если ваш сын более не заинтересован в этом союзе — будьте добры, дайте мне об этом знать любым удобным для вас способом.

Илария Винченти»

Да, очень похоже на бабушку — четко, по делу, не щадим ни ваших, ни наших. В этом случае — ни себя, ни Нору.

— Средневековье какое-то, правда? — спросила Элоиза, глядя на Себастьена.

— По смыслу — конечно. Но это те аргументы, которые понимает моя мать — семья, оказать большую услугу, да ещё Винченти, ребёнку нужен отец и всё такое. Ваша бабушка просто знала, на каком языке с ней говорить.

— И что было дальше? Ваша матушка рассказала вам?

— Да. Дальше было странно. Оказывается, Сальваторе так хотел заполучить вашу сестру, что однажды попросил мать о содействии. Мать отправилась к вашей бабушке, выложила ей всё, и нашла в лице её высочества поддержку, но ваша сестра наотрез отказалась иметь с моим братом что-либо общее. И было это где-то за полгода до письма.

— В то время Нора уже встречалась с Анджерри и не хотела никого другого.

— Видимо, так. Мать рассказала Сальваторе о предложении вашей бабушки, и тот прямо загорелся — да, ему нужна Нора, ему плевать, чей там у неё ребёнок, тем более девочка, действительно, будут ещё и другие дети. Они отправились в больницу, где находилась ваша сестра, и Сальваторе предложил ей выйти за него замуж. Она долго не отвечала ничего и только плакала, а потом согласилась. Он был счастлив, как никогда, договорились, что свадьба состоится, как только Норе разрешат выйти из больницы.

И он действительно просидел у Норы допоздна, а потом отправился домой и попал в серьёзную аварию. Когда приехала полиция и скорая, то он был уже мёртв. А ваша сестра на следующий день отправилась домой — туда, где жила — и через сутки уже её нашли мёртвой.

Читайте второе письмо, Элоиза.

Элоиза достала из конверта второй лист.

«Госпожа герцогиня,

Я соболезную вам в постигших вас и вашу семью утратах.

Я благодарю вас и вашу семью за то, что вы откликнулись на мою просьбу о помощи. Я не знаю, что пошло не так, и не могу сказать точно, связаны ли случившиеся трагические события с заключённой между нашими детьми помолвкой. В любом случае, я чувствую себя обязанной вам, и готова выполнить любую вашу просьбу.

Илария Винченти»

Элоиза отложила письмо.

— Бабушка говорит об утратах?

— Да, ведь в тот же день умер и мой отец. Помните письмо Барберини?

— Помню, но здесь не всё стыкуется. Отравить Нору он никак не мог. Её же вскрывали, понимаете? В её организме обнаружили лекарство, которое было взято из больницы, пропажу установили, именно в том количестве, упаковки от которого лежали у Норы в мусорном ведре. Мы только не знали, сама она его себе насыпала, или это сделал кто-то другой. Бабушка Доната лично курировала весь процесс — ведь это она рекомендовала Нору в больницу, и Нора была ей внучатой племянницей. Для Барберини это как-то слишком просто, не находите?

Мне видится так. Анджерри виновен в том, что нарушил свои обеты и вступил в связь с Норой — это с церковной точки зрения. А с людской так ещё и бросил её, когда она забеременела. Я видела, он не лгал. То есть не выгораживал себя и говорил, как было. Он в самом деле бросил её, а о развязке истории узнал уже позже. Она так переживала, что едва не потеряла ребёнка, и тут уже семья узнала всё и подключилась. Семья — это в нашем случае как раз бабушки-близнецы. Тем более, Доната ещё консультировала, несмотря на преклонный возраст. Доната занялась сохранением беременности, а Илария — устройством жизни. Я не знаю, как она добилась у Норы предварительного согласия на брак с вашим братом. Наверное, применила какие-то силы или специфические средства, подвластные только ей. Но раз она писала, что Нора станет приличной женой и невесткой — значит, она этот вопрос уже решила, иначе не стала бы так уверенно об этом говорить. Потому, что я верю словам Анджерри о слезах и крике — это был обычный способ действия моей сестры, когда что-то складывалось не так, как ей бы хотелось.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

И вот она дала согласие, всё оказалось не так страшно — ну да, не тот, кого она сама хотела, но очень неплохой вариант. Красив, как бог, влюблён в неё уже не первый год, богат и знатен. И о дочери, и о её будущем тоже, наверное, начала думать. Всё-таки она была наша, то есть не только с внешностью, но и с мозгами, по крайней мере — должна была быть. Только никто не знает, почему не пользовалась.

Но вариант не сложился. Прекрасный принц погиб, свадьбы не будет, нужно возвращаться к семье, потому что сама она ребёнка не поднимет. А ей этого сильно не хотелось. Поэтому сейчас я уверена, что она всё сделала сама — подумала, где взять таблетки, и какие, и выпила их.

А вот скажите мне такую вещь про вашего брата — как он водил машину?

Себастьен горько усмехнулся.

— А как вы, только ещё хуже. Вы в принципе помните, что существуют правила, и почти всегда их выполняете, а он искренне считал, что правила для дураков.

— Тогда я и про него практически уверена, что Барберини не виноват в его смерти. А ваш отец?

— А отец был на политическом обеде, и граф Барберини там как раз присутствовал.

— Значит, вариантов нет. Это граф. Возможность была, и мотив был тоже.

— Но почему тогда он приврал в письме?

— Он же любит хвастаться, помните? Ну и он может искренне считать, что это его рук дело. Вряд ли он был в курсе про историю с Норой и помолвку.

— Может быть, конечно, — в голосе Себастьена слышалось изрядное сомнение.

— Скажите, вы не спрашивали вашу матушку про Барберини? — сощурилась Элоиза.

— Нет, пока не спрашивал. Я спросил, кто был на том обеде, и она мне без запинки назвала всех присутствовавших, а их было больше трёх десятков. Я оставил этот разговор до момента, когда она захочет с меня что-нибудь несусветное.

— Например?

— Скажем, снова жениться по её выбору. Потому, что детям нужна мать. А мне — другие дети. Но я не готов жениться по её выбору, за детьми она смотрит уж всяко лучше, чем это делала их родная мать. А других детей мне не нужно — спасибо, достаточно тех, что уже есть. Сердце моё, вы не прогоните меня сейчас?

Элоиза выдохнула. Да, теперь, когда она всё проговорила, стало немного проще.

— После всего, что мы сегодня перекопали, вы видитесь мне единственным спасением от кошмарных снов, которые иначе пришли бы непременно.

Наутро они разбежались по офисам. Себастьен весь день время от времени тормошил Элоизу — и не писал, а звонил, и спрашивал что-нибудь абсолютно по делу, так что не было никакой возможности отмолчаться. Она и помолчала бы, да раз не захотела увольняться — так иди и работай.

В половине шестого позвонил отец Варфоломей.

— Элоиза, бросайте всё и поднимайтесь в приёмную.

— Прямо бросать? — неуверенно проговорила она.

— Да. Но не навсегда, а, скажем, до завтра. Сотрудникам так и скажите — вас вызвали к его высокопреосвященству, до завтра не появитесь. Ждём.

Пришлось всё выключать и идти. Было страшновато, потом она подумала, что можно ведь сосредоточиться и попробовать понять, что её там ждёт, но конечно же, нужная степень концентрации была ей сейчас недоступна. Поэтому собраться, насколько это возможно, и вперёд.

В приёмной снова было пусто, но в кабинете вокруг кофейного стола сидели люди, и все они поднялись при её появлении. Кардинал, отец Варфоломей, Себастьен, и неизвестный ей человек в епископском облачении.

— Проходите, Элоиза, и садитесь пить с нами кофе, — кардинал сам пододвинул ей стул. — Это мой ведущий аналитик, Элоиза де Шатийон. Её сведения очень помогли нам в том, чтобы поставить на положенное им место некоторых зарвавшихся, по недомыслию именующих себя слугами Божьими. Элоиза, это епископ Бенедикт Волли, мой давний друг, он готов помочь в решении стоящей перед нами проблемы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Элоиза смогла разве что легко поклониться епископу и сесть. Тут же Марни поставил перед ней чашку кофе, а Варфоломей — пирожное с клубникой.