Ключ - Саймон Тойн

Она еще раз глубоко вдохнула пересохшим ртом, потом медленно выдохнула. Глаза ее смотрели прямо на Габриеля.

— Джон, — прошептала Катрина, и лицо ее осветилось радостью. — Ты вернулся. Вернулся ко мне.

Габриель подавил волнение, нахлынувшее на него при упоминании имени погибшего отца.

— Я вернулся, — подтвердил он, не споря с тем, что ей привиделось. — Я вернулся к тебе.

— Я скучала по тебе, Джон, — сказала Катрина. Взгляд ее стал блуждающим, голос совсем ослабел. — Меня всегда удивляло, что ты даже не попрощался.

Габриель задумался над тем, что на это ответить, но тут же понял, что ответ больше не требуется. Глаза Катрины по-прежнему были открыты, но уже ничего не видели. Он протянул дрогнувшую руку и пощупал жилку на еще теплой шее.

Сердце не билось. Она была мертва.

Габриель снова почувствовал нарастающую в душе бурю гнева. Вокруг замерцал слабый свет, как будто накал его ярости стал рассеивать ночную тьму. В корпусе включилось аварийное освещение. В бледно-золотистом свете слабеньких ламп мать казалась ему безмятежной и прекрасной; бледное лицо, обрамленное темными волосами, было спокойным, кожа гладкая, без единой морщинки. Ушла та душевная боль, которую она испытывала со дня гибели его отца. Габриель наклонился и поцеловал мать, по его щекам покатились слезы. Он вытер их тыльной стороной ладони.

В коридоре послышался слабый отдаленный шум. Габриель в последний раз посмотрел на мать, повернулся и вышел из палаты, не забыв прихватить книжку.

«Пусть это знание обратится против них», — сказала Катрина.

Время горевать еще будет — когда все закончится. Сейчас наступило время мстить.

Он прошел к стоявшему у стены столику с двумя стульями по бокам — для полицейского и священника. Первый лежал внизу и умирал, если еще не умер. Куда пропал второй, непонятно.

Габриель просмотрел лист с записями и запомнил номера палат, в которые на протяжении дня приходили посетители. Имя Аркадиана было вписано против номера 410 — палаты матери — и 406, где лежала, вероятно, Лив. В списке оставался еще один номер, 400 — палата, где должен лежать последний из Посвященных.

Вытащив из-за пояса пистолет, Габриель двинулся по коридору, на ходу считая палаты. Дверь в палату 400 была приоткрыта. Он подошел к ней и стволом пистолета открыл шире. В палате было темно, но слабый свет из коридора позволил рассмотреть фигуру человека, неподвижно застывшего на койке. По смятым простыням и положению тела можно было предположить, что монах умер не без борьбы, но все же умер, судя по тому количеству крови, которая залила всю верхнюю часть койки и забрызгала пол вокруг.

Габриель услышал в коридоре громкий оживленный разговор — кто-то шел сюда.

«Не дай себя поймать», — сказала ему мать.

Габриель развернулся и бросился навстречу приближающимся голосам, потом нырнул в пустующую палату, и как раз в этот момент из-за угла показалась группа санитаров, направлявшихся в те палаты, где лежали мертвецы.

Габриель снова вылез на площадку лесов и обвязал себя веревкой — ногу, пояс, руку. Город понемногу возвращался к жизни: на улицах зажигались огни — в некоторых районах возобновилась подача электроэнергии. Скоро свет загорится по всему городу, и внизу, на улице, найдут тело полицейского. Габриелю необходимо улизнуть, пока здесь еще темно, пока не улеглась суматоха и пока его самого не одолела горечь невосполнимой потери.

Луна поднялась выше, и вдали на фоне темного неба проступили очертания Цитадели. Сегодня ночью она протянула свои щупальца, но сумела достать ими лишь двоих из той четверки, которую хотела обречь на вечное молчание. Ему удалось избежать такой участи, удалось это и Лив. И Габриель, глядя на вздымавшуюся впереди гору, поклялся, что второй такой возможности Цитадель не получит. Он чувствовал, как давит своими жесткими краями засунутая за пояс книга.

Он отыщет Лив, а потом возьмется за дело и отомстит. Но сейчас ему нужно улизнуть, надо остаться на свободе.

Донесшийся из коридора вопль сообщил ему о том, что санитары обнаружили окровавленные останки монаха. Габриель шагнул с платформы и устремился вниз, в темноту.

41

Рейс ТК 7121

Мягкий свет и чуть заметно усилившееся отопление в салоне лайнера будто сговорились с монотонным шумом двигателей убаюкать пассажиров рейса ТК 7121. Все авиакомпании использовали один и тот же прием: быстренько накормить пассажиров, потом притушить огни и слегка повысить температуру в салоне. Но Лив опасалась впасть в дремоту. Девушку до ужаса пугало, что ей приснится тот же самый кошмар, а затем она с воплем проснется на высоте девяти тысяч метров над землей. Поэтому она выпила кофе и взяла книгу.

Лив внимательно просматривала ее в поисках любых иллюстраций, где были бы такие же символы, как те, что она записала на руке. Знаки на шумерской цилиндрической печати, из-за которых она и купила эту книгу, были очень похожими, но не совсем такими. Однако Лив надеялась, что в книге отыщутся и другие примеры, еще больше похожие на то слово, которое прозвучало в ее ушах. Пока она не очень ясно представляла, что станет делать, если найдет их и узнает, какому языку они принадлежат, но привычка иметь дело с фактами заставляла девушку искать необходимые факты.

Искомое она обнаружила в середине главы, называвшейся «Утраченные языки».

На этой странице были показаны фрагменты надписей на камнях, найденных в развалинах древних библиотек. Немного ниже, в рамочке, была помещена фотография разбитой таблички. Видна была только ее верхняя часть, всего три наклонных строчки символов. Лив бросились в глаза самые первые. Она вытянула руку рядом со страницей, сравнивая написанное ею с тем, что было на табличке.

Абсолютно то же самое.

Она достала авторучку, аккуратно подчеркнула символы на фото и написала рядом на полях: «Ключ?»

В комментарии под фото говорилось: письмена на табличке представляют древнейшую форму клинописи, что и привлекло внимание Лив к книге. Нашли табличку при раскопках разрушенной библиотеки Ашшурбанипала[46] в современном Ираке, близ города Хилла. Это Лив тоже подчеркнула, потом вернулась к началу главы и стала быстро пробегать глазами текст — не встретится ли еще упоминание об этом языке.

«Древнейшая клинопись — первая известная нам форма письма, предшественница всех современных видов письменности. Иногда называется маланской — по имени народа, который изобрел ее, либо „забытым языком богов“, поскольку древние полагали, что эта письменность была дарована человечеству непосредственно богами. Пользовались ею исключительно верховные жрецы шумеров — для записи наиболее важных событий, считавшихся священными. Это воспрепятствовало распространению данного вида письма и в итоге привело к его исчезновению.

В ходе вторжения эламитов[47] около 2000 г. до н. э. шумерские храмы подверглись разрушению, а жрецы были казнены. Вместе с ними исчез и священный язык, а немногие уцелевшие тексты не поддаются расшифровке: их незначительное количество не позволяет применить метод сравнительного анализа с привлечением уже известных древних языков. Прогрессу в расшифровке препятствует также существующая много веков система скупки и последующего помещения в свои архивы многих образцов древнейшей клинописи Институтом древних рукописей, который находится в Цитадели, в старинном городе Руне».

Несмотря на усиленный подогрев салона, Лив ощутила пробежавший по спине холодок. Даже сейчас, удаляясь от этого города со скоростью тысяча километров в час, она не могла, кажется, спастись от его влияния. Нашла в конце книги указатель и посмотрела «Институт древних рукописей». Ему была посвящена в книге целая глава. Лив открыла эту главу и с жадностью проглотила содержавшуюся там информацию.

«Институт древних рукописей основан монахами Руна в четвертом веке до н. э. Его возникновение совпало по времени с распространением первых систем письма, пришедших из Месопотамии — „Страны, лежащей между двух рек“».

На соседней странице помещалась иллюстрация — современная карта с нанесенными на нее контурами древней Месопотамии. Границы тянулись между реками Тигр и Евфрат через весь Ирак и северную Сирию до юго-восточной Турции и предгорий Тавра, среди которых и поныне стоит Цитадель.

«Первоначально перед Институтом ставилась задача собирать и классифицировать все письменные источники знаний, чтобы их можно было изучать и хранить. Распространено мнение, что эти знания, передаваемые издавна сказителями из уст в уста, были созданы теми, кто жил ближе к временам Творения, — следовательно, был ближе к Богу, — а потому их сохранение рассматривалось как священный религиозный долг.