Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования - Евгений Глущенко

Кратчайший путь к месту нового назначения генерал-адъютанта фон Кауфмана был весьма долгим – 4081 верста; путь этот был проложен и кое-как обустроен по приказу бывшего военного губернатора Туркестанской области М.Г. Черняева. В 1870 г. капитаном Маевым был даже составлен и опубликован путеводитель «От Санкт-Петербурга до Ташкента».

О том, как в конце 60-х гг. прошлого века добирались до Ташкента, оставлено немало ярких свидетельств. От столицы до Нижнего Новгорода через Москву добраться можно было весьма удобно – по железной дороге. До Москвы отправлялись три поезда ежедневно: в 8 часов 30 минут, 14 часов 30 минут и 16 часов 30 минут. Самым удобным был почтовый в 14 часов 30 минут; за место первого класса в этом поезде нужно было заплатить 19 рублей, в пассажирском второго класса – 13 рублей, а за третий класс пассажирского совсем немного – 4 рубля 50 копеек. (Через сто лет цены на билеты по этому маршруту оставались теми же.) Пассажиры завтракали, обедали и ужинали в ресторанах и буфетах на станциях во время остановок, которые продолжались от 10 до 45 минут. Можно было также купить целый «семейный вагон», заплатив от 100 до 150 рублей. В этом случае путешествие из Петербурга в Москву становилось чрезвычайно комфортным.

Почтовый прибывал в Первопрестольную за два часа до отбытия нижегородского экспресса, что позволяло без спешки перевезти вещи на другой вокзал и разместиться в вагоне. Ночь в пути, и в 8 часов 16 минут утра путешественники появлялись в Нижнем. Опять же не торопясь, можно было доехать на лошадях до волжской пристани, где уже под парами стоял один из пассажирских пароходов, отбывающих в Самару. Пароходы принадлежали разным компаниям: «Самолет», «Лебедь», «Кавказ и Меркурий» и др.; можно было выбрать любой. Путешествие по Волге длилось двое суток и тоже было комфортным, увлекательным и недорогим – в первом классе за 10 рублей 40 копеек, во втором – за 7 рублей 50 копеек, а в третьем – всего за 3 рубля. Работали рестораны, играла музыка.

Добравшись до Самары, путнику следовало перестать благодушествовать: несмотря на то что почтовый тракт до Оренбурга был хорошо наезжен, многочисленные почтовые станции были удобны и просторны, лошади сыты и хорошо выезжены, ямщики отлично знали свое дело, однако уже в Самаре нужно было озаботиться, дабы «пройти» основную дистанцию от Оренбурга до Ташкента – 1879 верст – с наименьшими потерями. «Почти все проезжающие в Ташкент летом, весною или раннею осенью, – сообщает Маев в своем путеводителе, – запасаются в Самаре тарантасами, и только весьма немногие, при крайней скудости своих денежных средств, решаются ехать степью на перекладных»[173].

Купив тарантас, его следовало оборудовать для переезда по Дикому полю. «Если тарантас открытый, без верха, то приделывают холщовый навес для предохранения от летнего зноя, а зимою – верх из плотных кошем; в Оренбурге же покупают или заказывают несколько чек и больших гвоздей, гаек, берут запасные оглобли, хомут, а если можно, то и два запасных колеса, веревок толстых (для постромок) и тонких для перевязки в случае надобности сломавшихся частей экипажа. Запасаются также салом для смазки колес»[174].

В Оренбурге начинались настоящие трудности, и путешественники готовились во всеоружии встретить любую дорожную неприятность. Ехавший в Ташкент в 1866 г. по казенной надобности чиновник и одновременно публицист П.Н. Пашино поступил весьма предусмотрительно: «Бывалые люди в Оренбурге объясняют, что в степи на станциях ничего не найдешь. Это последнее обстоятельство я принял к сведению и поторопился завести себе гвозди, веревки, пилу, топор, молоток, долото, бурав, терпуг и пр. Словом, я выезжал из Оренбурга в возке, нагруженном всякою всячиною, как мелочная лавочка: тут были и аптека, и книги, и писчие принадлежности, чай, сахар, всякое копченое, печеное и вареное. Был и погребец, и чайник медный и таган железный. Не забыты дрова и угли. Было все, чего недоставало Робинсону на необитаемом острове»[175].

А вот В.А. Полторацкий, служивший по военному ведомству, взял с собою в тарантас «два ящика с посудой, десять пар различных сапог Лаубе и 15 тысяч папирос Лаферма. а еще белье, платье…»[176]. Как при такой загрузке в экипаже помещались сами путешествовавшие (в одиночку не ездили), остается загадкой.

Дорога была отчаянно плохой, хотя называлась дорогою, – приходилось ехать по сплошному разливу рек и ручьев, причем вода достигала высоты колес. Плохие, измученные лошади едва волокли тяжелые тарантасы.

Почтовые станции содержали киргизы (так называли тогда казахов), не имевшие представления о ямщицком деле. Сами станции были тесными, низкими мазанками, порой без мебели. Случалось, что истомленные путники не находили на месте, указанном в путеводителе, долгожданной станции: выяснялось, что станционный смотритель вместе со станцией откочевал верст за двадцать от установленного контрактом пункта: «Лоша все кушал здесь, – гайда другое место»[177]. Для кочевников это было так естественно.

Опасаться приходилось и зверей, в частности тигров, и лихих людей. «Нужно знать положение человека, – писал Пашино, – проезжающего в Ташкент во время военных действий, когда две станции между Чимкентом и Ташкентом сняты, когда киргизы шалят: можно попасть в плен, а там, пожалуй, пятки срежут да конских рубленых волос положат; мало ли какого свинства ожидать можно от азиатцев»[178]. Впрочем, этим самым «азиатцам» с их свинством Пашино сочувствовал и даже ради них впоследствии совершил должностное преступление.

Путешествовавшие таким образом, как Пашино и Полторацкий, добирались до Ташкента обычно за два месяца, однако курьеры пролетали этот путь в два, а то и в три раза быстрее: свежие лошади, «запчасти» к тарантасам для них находились – это была первейшая забота станционных смотрителей.

Кауфман выбрал самый долгий, кружной путь в свой «престольный град» Ташкент. В начале сентября он отправился с большой свитой в Оренбург, затем в Омск, оттуда в укрепление Верное (нынешняя Алма-Ата) и далее в Ташкент. На то были веские причины – нужно было обсудить будущее взаимодействие с оренбургским и западносибирским генерал-губернаторами и познакомиться по возможности с большей частью вверенного его управлению края, занимавшего в то время площадь 14 947 квадратных миль, или 38 712 квадратных километров.

Исключительно важной была его встреча с Крыжановским, который к приезду Кауфмана подготовил договор об отношениях с Бухарой. Документ определял русско-бухарскую границу по хребту Кашгар-Даван, по Нуртынским горам до песков Кызыл-Кум, оттуда к Букан-Тау и к устью Сырдарьи. Россия и Бухара обязывались вести непримиримую борьбу с разбойничьими шайками, открывали свободный доступ купцам в города России и Бухарского эмирата, гарантировали равенство русским и бухарцам в платеже различных сборов; русские получали право строить свои караван-сараи в любом населенном пункте эмирата, иметь на его территории любую недвижимость: суд и расправа в отношении российских подданных оставались в руках русских властей; эмир обязывался защищать русские караваны и русское имущество.

Кауфман счел необходимым добавить к трактату пункт о сношениях эмира с российским правительством только через туркестанского генерал-губернатора, что подчеркивало, с одной стороны, неравноправность правителей России и Бухары, а с другой – исключительные полномочия наместника Туркестана. Крепость Яны-Курган Кауфман решил вернуть бухарцам, тем более что она оказывалась за линией, занятой русскими, и только провоцировала эмира на продолжение борьбы.

14 сентября 1867 г. трактат, подписанный Кауфманом, был вручен бухарскому послу, который к тому времени добрался до Оренбурга. Из Бухары он ехал не торопясь, ведя попутно антирусскую агитацию, подстрекая к дезертирству солдат из татар, а казахов – к разорению русских почтовых станций и укреплений.

Еще не доехав до столицы своего обширного владения, Кауфман получил возможность убедиться в правоте тех старых туркестанцев, которые на многочисленных примерах доказывали ненадежность и коварство должностных лиц среднеазиатских ханств. Впрочем, для русского генерала, сделавшего свою карьеру на Кавказе, это было не внове. В то самое время, когда два генерал-губернатора вели мирные переговоры с бухарским посольством в Оренбурге, бухарцы захватили в плен на проезжей дороге русского офицера и трех солдат.

Вместе с трактатом о мире и сотрудничестве между Российской империей и Бухарой Кауфман отправил эмиру копию Царского манифеста о его назначении туркестанским генерал-губернатором и данных ему полномочиях. Так он поступал и в дальнейшем, известив о том же ханов Хивы и Коканда.

Весь октябрь Кауфман инспектировал новое генерал-губернаторство, по нескольку дней останавливаясь в укреплениях на территории нынешнего Казахстана. В укреплении Верное, ставшем через два десятилетия городом Верным, а затем Алма-Атой, он провел неделю. Тогда Верное было административным центром Семиреченской области. По свидетельству очевидцев, Кауфман занимался делами области, крепости и гарнизона с утра до позднего вечера, «принимал всех и выслушивал каждого и тотчас делал свои распоряжения, посылал курьеров в Ташкент с приказаниями для исполнения его распоряжений. К его приезду доклады, делаемые служащими, казались нескончаемыми. И только под вечер он со своею свитой и с обычным конвоем, сотнею казаков, выезжал из крепости обозревать окрестную местность»[179].