Мистерии доктора Гора и другое… - Александр Половец

Стукачи

В том, что корабельное начальство следит за членами экипажа, нет ничего удивительного. Такая у них служба…

Но, параллельно обычной системе надзора старшего комсостава за матросами, существует и другая — система тотальной слежки членов экипажа друг за другом, которая, в общем-то, лишь в деталях отличается от принятой в повседневной жизни. В жизни, которая окружала Чернова вот уже двадцать шестой год.

Откуда берутся корабельные стукачи? Да из своих же матросов. Чаще всего из числа тех, кто каким-то образом проштрафился на берегу или в очередном рейсе — повздорил с начальством, например, или принял лишнего в чужом порту. Или заговорил с иностранцем, не имея на то санкции начальства.

К концу каждого рейса на всех членов экипажа составляется характеристика — как работал, как вел себя, были ли какие проступки. И если были — велика вероятность, что с морем придется проститься… А кому охота терять загранвизу? После разбора на партийной комиссии в порту такому горемыке обычно заявляют: «Подумаем, закрывать ли тебе визу. А на всякий случай, зайди-ка ты завтра в комнату номер такой-то к товарищу Иванову, он с тобой побеседует, может быть, чем-то поможет…»

И назавтра товарищ Иванов, принявший личное участие в судьбе проштрафившегося, говорит ему: «Хочешь ходить в море — сотрудничай с нами. Каждый раз по возвращении будешь докладывать нам (не на корабле, а здесь, у меня), кто и как вел себя во время рейса, о чем говорят матросы, с кем встречаются в иностранных портах, сколько денег и на что тратят. Ну, и так далее..»

А потом друзья этого морячка, знающие его много лет и прошедшие с ним не один дальний рейс, поражаются — откуда начальству становятся известны малейшие детали их поведения на берегу, их разговоры в кубрике? Естественно, из их числа появляются новые кандидаты на задушевную беседу с «товарищем Ивановым», а корабельная команда пополняется новыми и новыми соглядатаями. Бывалые матросы хорошо знают эту систему и, прежде чем сойтись с кем-то из членов экипажа, прежде чем довериться кому-то, долго к нему приглядываются, пытаясь определить — не из команды ли он «товарища Иванова».

В общем, сторонятся матросы друг друга в обычном рейсе, и видимость всеобщего их единения возникает лишь в походах, рассчитанных на показуху. Или во время «дружеских» заходов в иностранные порты.

К примеру, готовится корабль к визиту в западногерманский порт. Все, что можно надраить, блестит ярче обычного. На палубах и в каютах развешаны плакаты, лозунги, призывы. Экипаж улыбчив, гостям долго трясут руки, водят по корабельным помещениям. На все возможные вопросы заготовлены «правильные» ответы. Вот наша столовая, вот библиотека, вот комнаты отдыха, вот кинозал… А вот это мы едим, а вот здесь спим…

Зато, когда корабль отчаливает из иностранного порта, все быстро становится на свои места. «Здорово мы их надули!» — перемигиваются матросы. Еще бы! Половина из них, допущенных в этот рейс, прошла через кабинет «товарища Иванова»… И уж все сто процентов — комсомольцы или члены партии.

Скажете — исконный российский патриотизм? Или российское же, взращенное столетиями убогого существования, чувство неполноценности перед любым завалящим иностранишкой?.. Чернов определяет это коротким и жестким словом — цинизм! Он тоже был комсомольцем. Даже — дважды комсомольцем. Потому что когда-то потерял он свой членский билет… и забыл про него. Но нужно было открывать визу для загранплавания. Тогда он пришел в комсомольский комитет Калининградского порта и, не упоминая о том, что состоит уже в комсомоле, попросил принять его. Без долгих расспросов выдали ему новый билет… Знал, в общем, Чернов, как становятся комсомольцами его сверстники.

Чернов:

— Вернулся я из этого рейса совсем не таким, каким когда-то уходил в первый. От многих иллюзий помогли мне избавиться три года плавания. И этот рейс — на Кубу — немало добавил к моему пониманию жизни, той, которая окружала меня и на берегу, и в море. Вернулся я в Калининград, остановился у своих друзей. Помню, почти сразу сел за письма. Написал матери — и вскоре она приехала ко мне с сестрой. Для них Калининград выглядел почти «заграницей»: в магазинах рыбу можно было купить, захочется мясного — ну, колбасы, например, — Литва рядом, можно туда мотнуть. Дал я им еще деньжат в дорогу — 1200 рублей.

Заработали мы в тот рейс неплохо, так что смог я им помочь. Уехали они, а я остался жить у друзей. Место было хорошее — не в центре города, где суета, машин грузовых тысячи и тысячи, где милиция особо «неравнодушна» к морякам и норовит найти повод, чтобы задержать кого-нибудь из них, зная, что будет чем поживиться. Нет, мы жили на самой окраине. Лес вокруг, воздух свежий… А надо в город — садился на дизель — и к себе в контору.

В один из таких приездов поставила меня инспектор в очередь на плавание, в экипаж суператлантика «Гефест»…

Предстоял очередной рейс — похожий на все, в которых я уже плавал — та же рабочая рутина, та же трепка нервов, когда что-то не ладится в механизмах, а начальство подгоняет, потому что горит план, та же штормовая качка, когда палуба уходит из-под твоих ног и даже бывалого моряка начинает мутить… А кругом — море, на сотни, на тысячи миль. И чувствуешь, порою, такое одиночество — хоть вроде бы и люди рядом, экипаж, — выть хочется…

Меняются районы лова, меняются сезоны, а ощущение такое, что календарь остановился. Только время все равно идет… И все больше и больше начинаешь сознавать — годы-то уходят, а на что? Ну хоть дом бы купил, семью завел… так нет. И деньги, все, что ни заработаешь — как сквозь пальцы. А ждать в очереди квартиру от государства — ну, лет, может, через 12–15 получишь… если до того не уйдешь со службы. Хорошо, если ты сумел войти в доверительные отношения с инспектором, от которого зависит твое направление на рейс — она тебе может и корабль хороший подобрать, и время. Ну, а ты, вернувшись из рейса, соответственно, везешь ей гостинец — одеколон французский, юбку джинсовую, жвачку.

И, конечно, наоборот: повздорил с инспектором — не видать тебе хорошего рейса. А что такое хороший рейс? Говорят, нужно 12 раз побывать в дальнем плавании, чтобы знать — куда следует идти, с каким капитаном, где можно заработать. И еще многое зависит от матросов — будут они работать или не будут. А от этого уже зависит зарплата всего экипажа. Словом, надо знать район промысла и людей, которые будут в рейсе — тогда можно с большей или меньшей вероятностью рассчитывать на хороший заработок.

С другой стороны, как бы ни трудно доставалось в море, на берегу-то лучше, что ли? Те же стукачи, то же начальство. А ведь называют себя коммунистами!..

Коммунисты

Какими путями становились коммунистами портовые начальники, Чернова не очень занимало. Но что они собою представляли — об этом он был осведомлен в достаточной степени. И из собственного опыта, и по рассказам старых горожан. Вот, например, вспоминает он некоего Беспалова — работника отдела так называемой профилактики с плавсоставом Калининградской базы тралового флота. Любой моряк, серьезно нарушивший дисциплину на родном берегу или попавший в медвытрезвитель, знал — предстоит беседа с Беспаловым.

Равно как и знал, чем она кончится: после долгих нравоучений и выговоров обычно следовал непрозрачный намек на то, что, хотя дело выглядит достаточно скверно, но можно его и поправить… Можно, конечно, если… И после солидной денежной взятки или какого-либо, по советским масштабам, дорогого сувенира — транзистора, например, или позолоченной зажигалки — дело провинившегося закрывалось, не доходя до партийной комиссии базы. Моряк уходил в очередной рейс, а Беспалов уже занимался следующей своей жертвой.

Так продолжалось годы — пока не попался он на очередной взятке. И речь-то шла о какой-то пустяковине — пепельнице, что ли — но сел он в тюрьму прочно, на много лет, поскольку совпало это с очередной правительственной кампанией по борьбе с должностными преступлениями. Нужна была жертва, а имя Беспалова стало к тому времени настолько одиозным, что лучшей кандидатуры было не придумать…

Тогда же, примерно, застрелился начальник Калининградской автоинспекции, разоблаченный в спекуляциях с легковыми автомобилями. И тогда же был уволен с должности 1-й секретарь Калининградского обкома партии Коновалов, обвиненный в том, что заставил один из совхозов области полностью перейти на обслуживание — то есть на поставку сельскохозяйственных продуктов — работникам этого обкома.

— А сколько их, не разоблаченных и не уволенных, продолжают разорять и без того полунищую страну! — размышлял Чернов. — Вот, к примеру, коммунист по фамилии Бодряга, заслуживший у всех, кто слышал о нем, прозвище «Бродяга» — руководитель отдела снабжения Калининградской базы тралового флота. На глазах Чернова машинами вывозил он с территории базы дорогостоящие сети для изготовления рыбных тралов. Бог знает, что еще крал он в подведомственных ему складах — только и по сей день остается он руководителем. И крадет, наверное, по сей день все, что может быть пригодным в домашнем хозяйстве или в коммерции…