Здравствуйте, мистер Бог, это Анна - Финн

Я буквально видел, как мистер Бог подвигается вперед на самый краешек своего золотого трона и вперяет взор в расстилающиеся внизу облака, слегка тревожась и гадая, какую новую форму ему придется принять сегодня. Меня так и подмывало глянуть вверх и сказать: «Расслабьтесь, мистер Бог! Просто расслабьтесь, вы в надежных руках». Думаю, мистера Бога и так уже немного достали все эти разнообразные обличья, которые человечество заставляло его принимать за последние несколько дюжин тысячелетий, а им ведь ни конца ни краю не видно.

— Он ведь не может быть светом, правда? Ведь не может, Финн?

— Не знаю, Кроха. Не знаю.

— Нет, он не может, потому что как тогда с маленькими волнами, которые мы не можем видеть, и с большими, которые тоже не можем? Как с ними?

— Я понимаю, о чем ты. Ну, думаю, если бы мы могли видеть волны такой частоты, все выглядело бы совсем по-другому.

— Я думаю, что свет у нас внутри. Вот что я думаю.

— Может быть. Может быть, ты и права, — сказал я.

— Я думаю, это потому, что мы понимаем, как это — видеть, — она кивнула головой в подтверждение своих слов. — Вот что я думаю.

— Там, наверху, мистер Бог — да простят мне такую картинку — стукнул себя ладонью по коленке и повернулся к своей ангельской свите: «Каково, а? Нет, каково!»

— Да, — продолжала тем временем Анна, — свет мистера Бога внутри у нас нужен для того, чтобы мы могли видеть свет мистера Бога снаружи нас, и… и. Финн, — она аж запрыгала от волнения, пытаясь закончить мысль, — свет мистера Бога снаружи нас нужен для того, чтобы мы увидели свет мистера Бога внутри нас, вот.

Она еще раз проиграла всю мелодию про себя в полном молчании. С улыбкой, которая пристыдила бы Чеширского кота, она промурлыкала:

— Здорово, Финн. Разве это не здорово? Вслух я согласился, что это здорово, даже очень здорово, но сам уже начинал подумывать, что для одной ночи, пожалуй, достаточно. Кажется, я переел, и мне требовалось какое-то время, чтобы переварить все события, на которые так богата была эта ночь. Но не тут-то было: Анна как раз села на любимого конька.

— Можно мне мелки. Финн? Я порылся в карманах в поисках жестянки. Наши с Анной прогулки можно было разделить на три разные категории. К первой относилось «брожение», типа как сегодня ночью. Требования к данной категории были предельно просты: две небольшие жестянки с цветными мелками, веревочками, очками разноцветной шерсти, резинки, одна-две небольшие бутылочки, бумага, карандаш, булавки и несколько других пустячков, штучек и фиговинок.

Вторая называлась «пойти прогуляться». Тут все было немного сложнее. Помимо двух «бродильных» жестянок для «прогулки» нам требовались, например, складная рыболовная сетка, банки от варенья плюс полный набор разных коробочек, жестянок и мешочков. По большому счету, нам не помешал бы пятитонный грузовик, нагруженный всем необходимым для «прогулки», который тихо ехал бы себе следом за нами, не мешая гулять. Пели бы Мать-природа была чуть добрее ко всем жучкам, паучкам, гусеницам, головастикам и всему прочему, что Анна неизменно притаскивала домой с «прогулок», жизнь в Лондоне просто остановилась бы: мы бы сидели по уши в жуках и лягушках.

Третья категория предполагала «прогулку с четко заданной целью». Как правило, это были жуткие приключения, любого из которых хватило бы, чтобы обеспечить вас ночными кошмарами до конца дней. Чтобы быть готовым к любым непредвиденным обстоятельствам, какие могли случиться во время «прогулки с четко заданной целью», понадобились бы где-то три — а лучше с полдюжины — грузовые фуры. Все это — только для перевозки мелких предметов, вроде парочки нефтяных вышек, воздушных компрессоров, стофутовой складной лестницы, водолазного колокола, подъемного крана, или лучше двух, и прочих мелочей. Говорить об этом слишком больно.

После трех таких «прогулок» я неделю не мог разогнуться.

Носить с собой мелки уже давно было так же естественно, как и дышать. Они всегда лежали у меня в кармане. Из этого у нас родилась даже вот такая фантазия. Иду я, скажем, в оперу или на променадный концерт, и действие вдруг останавливается, на сцену выходит какой-то мужик и говорит: «Есть ли у кого-нибудь в зале кусок мела?», а я встаю и отвечаю: «У меня есть. Вам какого цвета?» Буря аплодисментов! Овации! На самом деле никто, кроме Анны, никогда не просил у меня мелок. Ей же они были нужны не для того, чтобы баловаться фантазиями, а для того, чтобы объяснять мне самые фантастические материи. Я протянул ей мелки. Она встала на колени на тротуар и нарисовала большой красный круг.

— Вот это как будто бы я, — сказала она. За пределами круга она понаставила кучу точек.

Примерно столько же заняли свое место внутри круга. Она поманила меня пальцем, я соскочил с парапета и опустился рядом с ней. Поглядев вокруг, она ткнула пальцем в дерево:

— Вот это, — сказала она, — пусть оно будет, — она показала на одну из точек вне круга и отметила ее крестиком. Потом она показала на одну из точек внутри круга со словами:

— Вот это та точка снаружи круга и дерево тоже. Оставив палец на «точке дерева» внутри круга, и продолжала:

— А это дерево внутри меня.

— Кажется, это мы уже проходили, — пробормотал я.

— А вот это, — воскликнула она торжествующе, уставив палец в другую точку внутри круга, — это… это… летающий слон! Но где он будет снаружи? Где он будет, а, Финн?

— Таких зверей не бывает, так что снаружи его быть не может, — объяснил я.

— Тогда откуда он взялся у меня в голове? — она уселась на пятки и испытующе уставилась на меня.

— Как все попадает к тебе в голову, я не знаю, но летающие слоны — это продукт воображения, не основанный на фактах.

— А мое воображение разве не факт, а, Финн? — вопрос был подкреплен лукавым наклоном головы.

— Разумеется, твое воображение это факт, но то, что оно порождает, совсем не обязательно тоже будет фактом.

Я уже начинал слегка путаться.

— Тогда как оно попало внутрь, — она постучала пальцем по точке в круге, — если его нет снаружи? Откуда оно тут взялось? — Еще несколько ударов.

Слава богу, на этот вопрос мне отвечать не пришлось. Анна была в ударе. Она встала и принялась ходить вокруг схемы своей вселенной.

— Там, снаружи, есть много всего, чего нет тут, внутри.

С края мира она одним прыжком перескочила внутрь себя и встала там на колени.

— Финн, тебе понравился мой рисунок?

— Ужасно понравился, — сказал я. — Думаю, он действительно очень хорош.

Она закрыла рот ладошками и спросила:

— А где он?

Я показал на точку за пределами круга:

— Наверное, вот тут?

Она отползла назад, так, чтобы видеть всю диаграмму, и уставила палец в самый центр круга, отмечая им каждое сказанное слово:

— Вот оно, вот где я нарисовала его — внутри меня.

Довольно долго она молчала, а потом протянула руки и положила ладошки на рисунок.

— Иногда я не могу понять, — сказала она, и голос ее звучал озадаченно, — то ли меня заперли внутри, то ли снаружи.

Притрагиваясь поочередно к внешним и к внутренним точкам, она продолжала:

— Это очень забавно: иногда ты смотришь внутрь и находишь что-то снаружи, а иногда смотришь наружу и находишь что-то внутри. Это очень забавно.

Пока мы стояли на коленях где-то в юго-восточной части Анниной вселенной, на северо-востоке неожиданно появилась пара начищенных ботинок двенадцатого размера, которые насмешливо изрекли:

— Так-так. Никак, это мастер Пак и леди Титания собственной персоной?

— Чтоб мне провалиться, если это не Оберон, — пробормотал я, поднимая глаза и обнаруживая полисмена.

— У вас что, нету дома? И что это вы о себе возомнили, рисовать мне тут картинки на тротуаре?

— Дом у нас есть, — возразил я.

— Это вовсе не картинка, мистер, — возразила Анна, все еще стоя на коленях на тротуаре.

— Что же это такое? — вопросил полисмен.

— На самом деле это мистер Бог. Вот это я, вот это внутри меня, а это — снаружи. Но все это вместе — мистер Бог.

И т— ем не менее, — не согласился с ней полисмен, — это остается картинкой мелом на тротуаре, а делать это запрещено.

Анна уперлась руками в оба двенадцатых размера и выпихнула их за пределы своей вселенной. Полисмен с некоторым удивлением опустил глаза.

— Вы только что раздавили пару миллиардов звезд, — любезно объяснил я.

Может быть, здесь, на земле, полисмен и представлял порядок и закон, но он имел дело с Анной, которую интересовали исключительно высшие законы и высшие порядки.

— Вот это вы, мистер, — Анна явно не была намерена останавливаться ни перед чем, — а вот это вы внутри меня. Да, Финн?

— Точно. Это точно вы, констебль, зуб даю, — согласился я.

— Только на самом деле вы выглядите не так. Вы выглядите вот так, — она отпрыгнула на несколько футов в сторону и нарисовала еще один большой круг и заполнила его точками.