Коулун Тонг - Пол Теру

Риск, связанный с женитьбой на Мэйпин, — не чета риску при игре в тотализатор в Ша Тинь, где тот, кто не выигрывает, обязательно проигрывает. Браков без хотя бы малой толики счастья не бывает. Он попросит Монти составить брачный договор, чтобы в случае развода не лишиться всего имущества. Если совместная жизнь не заладится, они разойдутся в разные стороны. Но Чеп чувствовал, что никогда не перестанет любить Мэйпин; решающим доводом стало то обстоятельство, что она была ему нужна не только для секса. Ему хотелось увезти ее с собой в Англию — пусть станет его женой, пусть будет рядом до самой его смерти.

Едва вернувшись в свой кабинет, он попросил мисс Лю найти Мэйпин.

— Что стряслось? — спросил он, когда они остались наедине. Мэйпин сидела на диване, Чеп — за столом.

— Я видела мой кошмар, — проговорила она. Исхудавшая и прелестная, с печатью горя на лице…

Чепу опять захотелось крепко обнять Мэйпин, овладеть ею и остаться с ней, лечь с ней на одну кровать — а домой не возвращаться вовсе. Раньше, когда она казалась сильной и спрашивала: «Вам меня?», Чеп требовал от нее интимных услуг, а сам рассеянно смотрел сверху, как она усердно ласкает его тело.

Теперь же, бледная, тоненькая, с огромными, словно от голода или хвори, глазами, горящими на заострившемся лице, ломая руки, слегка сутулясь, Мэйпин почти сияла: кожа больных людей часто светится подобным голубоватым светом. Рядом с такой Мэйпин Чеп чувствовал себя могучим и властным. Его подмывало приказать ей лечь на спину и раздвинуть ноги; он явственно воображал, как, прикрыв глаза, она улыбнется от наслаждения, когда он войдет в нее, растормошит, поделится с ней своей энергией.

— Пожалуйста, — взмолилась она, как только Чеп попытался взять ее за руку.

Дверь кабинета Чеп захлопнул ногой. Мисс Лю печатала. Из комнаты управляющего, мистера Чуна, доносился скрип стула — значит, и Чун на месте. Слышно было, как во дворе экспедиции швыряют коробки в кузова грузовиков. В швейном цехе стрекотали машинки, а в закройном время от времени клацала, рубя материю, гильотина.

Самому Чепу не казалось, что он пьян, хотя с Бэби в «Киске» он просидел несколько часов. Однако из того, что Мэйпин уворачивалась, Чеп вывел: она считает, что он пьян — что от него можно и нужно улизнуть, а он даже не заметит.

— Я хочу объяснить мистера Хуна, — заявил Чеп. Выбрался из-за стола, опустился рядом с ней на диван, взял ее за руку, точно заботливый друг. Мозги у него еле ворочались. Но ведь о Хуне она вообще не спрашивала. Наступила пауза. Чеп завел разговор с самим собой, привел сам себе ряд доводов… и вспомнил. Наконец он спросил:

— Вы сказали «кошмар»?

Она попыталась оттолкнуть его потную руку; а когда Чеп воспротивился, схватила эту руку и положила ему же на колени — так кидают краба в корзинку.

— Я все время вижу кошмар, — проговорила она. — «Счастливая долина». Кого-то наказывают.

— Как наказывают?

— Наказывают по-китайски. Они вывели человека на ипподром. У него завязанные глаза. На трибунах полно людей — китайских людей, — но скачек нет. Нет лошадей, нет веселья. Одни китайские мужчины в форме на большом экране, как в телевизоре. Я вижу: этот человек встает на колени.

Чеп кивал, а его рука, окончательно уподобившись крабу, потихоньку поползла с его коленей к бедру Мэйпин.

— Сегодня ночью этот человек была А Фу.

Рука Чепа замерла, онемела. Он сказал:

— Об этом я и собирался с вами поговорить.

— Солдаты подошли к ней сзади и застрелили в затылок, и все люди в «Счастливой долине» хлопали, — договорила Мэйпин. — Это наказание по-китайски.

Чеп ужаснулся. Перед ним явственно встала вся картина: телеэкран, толпы на трибунах, флажки, красные знамена, стоящая на коленях А Фу, казнь на зеленой траве в центре скакового круга.

Мысль о том, что Мэйпин видела эту кошмарную картину поздно ночью, одна, сжавшись на своей узкой кровати в комнате в Лай Чжи Коке, вселила в него жалость, и он вновь возжелал Мэйпин. Его пальцы, вспорхнув в воздух, прикоснулись к ее руке.

Мэйпин отпрянула, сложила руки на груди, прикрыв второй рукой ту, к которой он прикоснулся. Потом пересела на другой конец дивана — вновь словно отбиваясь от него — и спросила:

— Что вам мистер Хун сказал об А Фу?

— Только то, что он ее не видел.

— Мистер Хун врет, — поникла Мэйпин. — Я думала, может быть, она в его квартире. Вы там ее не видели?

— Нет.

Чеп сам знал, что это прозвучало неубедительно — поскольку он утаил все детали, которые подметил: пропавшие ковры, дверца с выбитым стеклом, опустевшая горка, где раньше хранился фарфор, сломанные часы с голым циферблатом.

— А Фу в беде, — заключила Мэйпин. — Полиция разберется.

— Послушайте. Если совершено преступление, в полицию лучше не ходить. Просто всем сделаете еще хуже, вот и все.

— Не хуже для А Фу.

В своем простодушии Мэйпин смотрела на вещи здраво. Возразить на ее замечание было нечем. Чеп не знал, что и сказать.

— Они найдут человека, который это сделал, — сказала она.

— Возможно, они заподозрят вас. Вы — последняя, кто ее видел.

— Последний — это мистер Хун.

— Да, но он наврет с три короба. Подозрение падет на вас. Неужели не понимаете?

Хотя Чеп не заготовил этот довод заранее и не считал его убедительным, но, высказав его вслух и увидев испуг Мэйпин, сам поверил в вероятность такого оборота событий.

— Я не виновата, — возразила Мэйпин.

— Ну конечно же, — произнес Чеп, а потом набрал в грудь воздуха, собираясь произнести ту речь, которую, наоборот, отрепетировал. — Но послушайте. Возможно, ее больше нет. Возможно, что-то стряслось. Возможно, к этому причастен мистер Хун. Но у вас есть я.

Готовясь к сцене, он видел ее так: после этой реплики Мэйпин улыбается сквозь слезы и падает ему в объятия. Но ожидания не оправдались: ее лицо сморщилось, и она горько зарыдала — совсем как рыдала вчера, с ножницами в руке. Чеп смотрел на нее, обмирая от вожделения. Ему хотелось ее обнять.

Он поднял было руки, но прежде чем успел схватить ее и спасти, она быстро и не очень ловко вскочила — ей, видно, было нехорошо — и выбежала из комнаты.

Чеп понадеялся, что никто не заметил, как она покинула его кабинет в слезах; чтобы не привлекать внимания к ее уходу, он выждал несколько минут, а затем вальяжно — через силу вальяжно — прошел к лифту и спустился на ее этаж, в ее цех.

Девушки с защитными сетками на головах — чтобы волосы не попадали во вращающиеся маховики — сидели, склонившись над кусками ткани. Одна табуретка пустовала. Какая-то швея вытаращила на Чепа глаза, дивясь, что начальство пожаловало в цех второй раз на дню.

— Мэйпин?

— Нет ее.

Чеп сделал вид, что ему все равно. Улыбнулся пустой табуретке. Неспешно прошел к двери и осторожно прикрыл ее за собой. А затем, спотыкаясь, сбежал по лестнице и помчался со всех ног в полицейский участок района Коулун Тонг, где, как он живо себе вообразил, Мэйпин уже выкладывает все без утайки; дорогу Чеп нашел, ориентируясь по «Юнион Джеку» на крыше, который развевался на крепчающем ветру — такой внезапный бриз с моря часто предвещает дождь.

Полицейский участок пробудил в нем чувство гордости. Этот Гонконг не был безумным скоплением коммерсантов и дебилов, треплющихся по сотовым телефонам; тут правил закон, тут царили благопристойность и порядок. Солидное здание с неулыбчивыми подъездами и хмуро глядящими окнами, сплошные решетки и сетки, темные форменные мундиры, черные ботинки, чистый пол, ряд стульев, еще один флаг — уже внутри — и портрет королевы на стене над головой сидящего за столом сержанта.

— Да? — спросил сержант, подняв глаза от журнала происшествий.

— Я кое-кого ищу.

— Хотите заявить о пропавшем без вести?

— Нет, ничего подобного, просто ищу приятельницу — она упомянула, что, может быть, заглянет сюда.

Едва произнеся эти слова, Чеп понял, что зря употребил глагол «заглянуть» — кто будет заглядывать мимоходом в полицейский участок, тем более такой зловещий?

— У нее кошка пропала. Такая, тигровой расцветки.

Вообще-то Чеп предпочитал говорить правду, и потому лжец из него был никакой — с бедным воображением, неубедительный, недальновидный; и, что хуже всего, он вечно уснащал свою ложь лишними подробностями. Про тигровую расцветку он ляпнул зря.

— Мы не ищем пропавших кошек.

— Она думает, что ее, может быть, украли. Кражами вы ведь занимаетесь?

— Краденая кошка, — протянул сержант. И больше ему ничего не нужно было говорить, чтобы вогнать Чепа в краску. Сержант вернулся к своему журналу, что-то бурча по-кантонски.

Когда Чеп вышел из полицейского участка на улицу, дождь уже начался. Его мать утверждала, что любит дождь, — он якобы напоминал ей о ненастных воскресеньях в коттедже дяди Рона в Уортинге; но мать имела в виду ливни на ее маленьком участке Пика, где на обрыве прямо под домом блестела крыша пожарной части. На Пике выпадали атмосферные осадки. А в Коулун Тонге дождь обрушивался на землю как божья кара; гром протискивался между зданиями, раздирая белье на шестах, колотя по тентам, прикрывающим лотки. Дождь лил и лил, отбеливая плесень на стенах доходных домов, блокируя дорожное движение, подгоняя прохожих — заставляя их толкаться и пихаться, бурля китайской похлебкой в грязных канавах.