Магазин работает до наступления тьмы (СИ) - Бобылёва Дарья

***

На приклеенном к двери листе бумаги было размашисто написано:

УЧЁТ

Матильда не обратила на это внимания — когда Хозяину надоедали люди, он мог закрыть магазин под любым предлогом. Она постучала по деревянному ромбу чуть выше надписи.

— Входите, — глухо донеслось изнутри.

Дверь оказалась не заперта. Матильда пропустила вперед Славика, потом Женечку и последней, убедившись, что никто уже не сбежит, вошла в магазин, волоча за собой большой коричневый чемодан.

***

Навстречу им из полумрака безмолвно выдвинулись фигуры, похожие скорее не на людей, а на клубы сгустившейся пыли. Славика, шедшего первым, весьма неучтиво схватили за плечи, но он даже не успел испугаться или рассердиться. Он зачарованно наблюдал, как в неверном свете круглых ламп Матильда, отбросив чемодан, одним прыжком взлетает на прилавок, проносится по нему на четвереньках, выдергивает из карандашницы рядом с древним кассовым аппаратом канцелярский нож и, соскочив обратно на пол, одним движением выпрямляется, словно и не было этой кошачьей иноходи, давшейся ей так легко, как будто она всю жизнь — или, по крайней мере, значительную ее часть — передвигалась подобным образом. И как спина к спине с Матильдой, неумело сжимая узкие ладони в кулаки, становится Женечка. Хрупкое создание, кажется, само было безмерно удивлено своей готовностью к драке.

Фигуры расступились, и к прилавку вышел Хозяин. Он был немного бледнее обычного, но казался вполне спокойным.

— Ради всего святого, веди себя прилично, — устало сказал он. — И не подавай дурного примера Женечке. Наши гости в своем праве.

Матильда присмотрелась к «гостям»: плотные, широкоплечие фигуры, неприметные лица. Шляпы, кепки и вязаные шапочки — у всех были покрыты головы. Тот, что стоял поближе, приподнял руку, демонстрируя перстень-печатку на безымянном пальце. Серебряный перстень-печатку с вензелем Начальства. Хуже не бывает, подумала Матильда, уж лучше бы пришли те, кто носит золото. Они принимают решения, а обладатели серебра занимаются устранением проблем. Золото портится от крови — так они говорят.

— Хозяин, вы их приглашали? — спросила Матильда.

Честного ответа она не ждала — все и так было понятно. Начальство обо всем узнало, а их хитрый план по сокрытию улик оказался не более чем попыткой расколотившего дорогую вазу ребенка замести осколки под ковер.

Магазин стал проблемой.

— Матильда, брось нож, — повысил голос Хозяин. — Адана!

— Адана, — эхом повторил стоявший рядом посланник Начальства.

Матильда, помедлив, все-таки опустила канцелярский нож на прилавок. Посланники Начальства двинулись к ней, а дальше произошло нечто странное: безо всякой на то причины Матильда закатила глаза и, будто мгновенно выключившись, повисла у них на руках.

— Надо ложку в рот, а то опять язык прикусит! — вспомнил Славик, который уже видел подобный обморок, но на его слова никто не обратил внимания. Незнакомцы ухватили его покрепче, пригляделись, и один озадаченно спросил у другого:

— А этот откуда?

***

Бесконечные коридоры со скучными желтоватыми дверями. На дверях буквы и цифры, которые расплываются, если сосредоточить на них внимание. Начальнику районного отделения полиции Захару Семеновичу Полоротову всегда снятся или рабочие будни, или детство. Сны Захара Семеновича о детстве подернуты золотистой закатной дымкой и полны дорогих сердцу полузабытых предметов: шершавая раковина с юга, в которой, если поднести к уху, шумит курортное море, крохотные гирьки от бабушкиных кухонных весов, полотенце с олимпийским мишкой, пепельница в форме ежика, забитая раздавленными папиными окурками, расписное блюдечко, из которого так вкусно было есть варенье — мейсенский фарфор, ценное, а он тогда и не знал… В эти сны так удобно заглядывать, а потом как бы невзначай предлагать гонцам Захара Семеновича искомые вещи. Бывает, что и сам товарищ Полоротов заходит в магазин. Он давно пристрастился к прошлому, он смутно, почти бессознательно верит, что предметы оттуда вернут ему легкое детское счастье, которое некогда обрамляли. Товарищ Полоротов на короткой ноге с Хозяином, он сообщает о странностях, происходящих на подведомственной территории, и не спрашивает лишнего. У Хозяина свои дела, у Захара Семеновича свои, и зиждется их дружба на молчаливом родстве душ двух немолодых ценителей старины. Товарищ Полоротов полагает, что вещи из детства материализуются в магазине сами собой. Проснувшись, он ничего не помнит. Следы присутствия легко устраняются при необходимости, это умеет любой сноходец. Проще простого, хоть и лень иногда. Если бы вдруг проявились все цепочки посторонних следов в пространстве сновидений, люди посходили бы с ума. Сколько всего в этом мире держится на обыкновенном забвении… Но сейчас все наоборот, сейчас надо, чтобы товарищ Полоротов запомнил.

В это время он обычно дремлет у себя в кабинете после позднего обеда. И ему снится его кабинет. Захар Семенович убежден, что на самом деле он не проваливается в сон окончательно, а лишь балансирует на его краю, следя за происходящим вокруг из-под неплотно сомкнутых ресниц — черных и густых, в маму. Он был бы сильно удивлен, если бы узнал, что кабинет, который он в это время созерцает, целиком и полностью соткан из материи сна.

— Захар Семенович, подъем! В магазине беда, высылайте наряд!

Захар Семенович пребывает в весьма легкомысленной позе: он откинулся на спинку кресла и возложил ноги на свой письменный стол, и от дерзких ковбоев его отличает только то, что ботинки все же сняты и поставлены на коврик. Захара Семеновича окутывают какие-то дополнительные грезы, и этот нехитрый кокон, который обыкновенно снимается легко, как шелуха с луковицы, неожиданно прочен. После нескольких попыток достать его из кокона товарищ Полоротов открывает безмятежные, как у мертвой рыбы, глаза.

— Захар Семенович, магазин грабят! Пожар!

— Все хорошо. Так и надо, — умиротворенно чмокает губами Захар Семенович. — Все по плану…

Здесь кто-то был. Кто-то уже приходил и обработал товарища Полоротова очень грубо, но эффективно. Теперь он проснется нескоро, а проснувшись будет долго недоумевать, по какой причине он так счастлив. Необъяснимая приподнятость духа будет сопровождать его еще несколько недель, а потом он начнет постепенно впадать в маразм. Так грубо с ними нельзя, они ломаются.

Неприлично говорить «маразм», сейчас надо говорить… Как надо говорить?

Кто-то опять здесь. Тянет. Лучше ухватиться за стол. Тянет-тянет-тянет. Ухватиться за кресло. За прочный кокон сонного счастья.

— Захар Семенович! Пустите к вам! Подвиньтесь, жалко что ли? Товарищ Полорото-о-о-в!..

***

— Не припоминаю, чтобы видел этого юношу прежде…

— Я здесь работаю.

Хозяин и Славик заговорили одновременно и взглянули друг на друга с плохо скрываемой неприязнью. Славик тут же пожалел, что брякнул вот так, не подумав, но все его внимание до этой секунды было поглощено манипуляциями, которые один из визитеров проводил над распластанным на полу телом Матильды. Прижимая пальцем к ее лбу пятиконечный кулон-звездочку с прозрачным камнем, он что-то бормотал, сохраняя такое скучное выражение лица, словно ехал в вагоне метро или ждал своей очереди у кассы. Пару раз Славику удалось разобрать в бормотании уже знакомое, но не ставшее от этого понятным слово «адана».

— Не припоминаю, чтобы видел этого юношу прежде, — с нажимом повторил Хозяин. — Но с таким нахальством он, безусловно, далеко пойдет.

Высокий человек в кепке наклонился к Славику, легонько клюнув его козырьком в щеку, и втянул носом воздух. Славик тоже машинально принюхался, на мгновение всерьез испугавшись, что после всего произошедшего от него как-то особенно мерзко воняет. Человек в кепке оглянулся на остальных, молча покачал головой и отступил в сторону. Его лицо показалось Славику каким-то странным — а может, всему виной было плохое освещение и тень от козырька.