Нейромант - Уильям Гибсон

Кейс провожал глазами трицикл Брюса, пока тот не скрылся из виду, затем отвернулся и прошел мимо огромного, залитого ярким светом, новостного стенда, обложки дюжин глянцевых японских журналов пестрели лицами новых симстим-звезд этого месяца. Прямо над головой, вдоль стемневшей оси, голографическое небо искрилось причудливыми созвездиями, напоминающими игральные карты, грани кубиков, цилиндрические шляпы, бокалы мартини. Перекресток Десидераты и Жюль Верна образовывал некое подобие узкого ущелья, балконные террасы обитателей отвесных склонов Фрисайда возвышались, постепенно переходя в поросшие травой плато другого комплекса казино. Кейс увидел, как дрон-микросамолет грациозно накренился в восходящем потоке воздуха над зеленым краем искусственной горы, на секунды осветившись мягким сиянием невидимого казино. Это была разновидность беспилотного биплана из сверхлегкого полимера, его крылья были разрисованы под гигантскую бабочку. Затем он исчез за горным склоном. Кейс увидел блик неона, отраженного от стекла, не то объектив, не то лазерная турель. Дроны были частью системы безопасности веретена и управлялись каким-то центральным компьютером. Из Блуждающего Огонька? Он продолжил путь, мимо баров с названиями «Вверх-Вниз», "Парадиз", "Ле Монд", «Крикетер», "Сёдзоку Смит", «Неотложка». Он выбрал «Неотложку», потому что помещение было самым маленьким и забитым народом, но ему хватило нескольких секунд, чтобы осознать, что это было место для туристов. Нет гудения биза, только тускло-пьяное сексуальное напряжение. Он мельком подумал о безымянном клубе над кабинкой Молли, но картина ее зеркальных глаз, прикованных к маленькому экрану, разубедила его. О чем там сейчас вещал Зимнее Безмолвие? О наземных планах виллы Блуждающий Огонек? Об истории Тессье-Эшпулов?

Он купил кружку «Карлсберга» и нашел себе место у стены. Закрывая глаза, он чувствовал узелок ярости, маленький чистый уголек его гнева. Он все еще был там. Откуда он взялся? Он мог вспомнить что-то вроде озадаченности, когда его покалечили в Мемфисе, совсем ничего, когда он убивал для защиты своих деловых интересов в Ночном Городе, и слабую тошноту и отвращение после смерти Линды в надувном куполе. Но не гнев. Вдали, на маленьком экране разума, видимость Диана ударилась в видимость стены офиса взрывом мозгов и крови. Теперь он понял: ярость пришла в аркаде, когда Зимнее Безмолвие отозвал симстимовый призрак Линды Ли, отняв простую животную надежду на еду, тепло и место для сна. Но он не замечал ее, пока не пообщался с голо-конструктом Лонни Зоуна. Это было странно. Он не мог измерить ее.

— Лишенный чувств, — сказал он.

Он был лишенным чувств долгое время, годы. Все его ночи там на Нинсэе, его ночи с Линдой, без чувств в постели и без чувств в холодном поту каждой наркосделки. Но теперь он нашел эту теплую вещь, этот осколок убийства. Мясо, сказала какая-то его часть. Это говорит мясо, не обращай внимания.

— Гангстер.

Он открыл глаза. Кэт стояла перед ним в черной сорочке, ее прическа все еще растрепана от езды в "Хонде".

— Думал, ты домой поехала, — сказал он, прикрывая свое замешательство глотком "Карлсберга".

— Я тормознула его возле магазина. Купила вот это. — Она провела ладонью по ткани, по изгибу талии. Он увидел голубой дерм на ее запястье. — Нравится?

— Конечно. — Он автоматически изучил лица вокруг, затем снова посмотрел на нее. — Ну и что ты здесь делаешь, дорогуша?

— Тебе понравился наш бета, Люпус? — Теперь она была очень близко, излучая жар и напряжение, громадные зрачки за щелочками глаз, и сухожилие на шее натянуто как тетива. Она трепетала, невидимо вибрировала от свежей дозы.

— Тебя вставило?

— Да. Но отходняк просто сучий.

— Так тебе надо еще раз.

— Ну и к чему это приведет?

— У меня есть ключ. На горе за Парадизом, просто офигительная нора. Люди из колодца сегодня занимаются делами, если ты следуешь за мной…

— Если я следую за тобой.

Она взяла его руку в свои, ее ладони горячие и сухие.

— Ты як, да, Люпус? Боец-гайдзин от якудза.

— Глаз-алмаз, а? — он отнял свою руку и нашарил сигарету.

— А почему тогда у тебя все пальцы на месте? Я думала, что ты должен отрубать себе по одному, каждый раз, когда впорешься.

— Я никогда не впарываюсь.

— Я видела ту девчонку, с которой ты вместе. В тот день, когда я тебя встретила. Ходит как Хидэо. Пугает меня. — Она улыбнулась слишком широко. — Мне это нравится. А ей нравится с девушками?

— Никогда не говорила. Кто этот Хидэо?

— 3Джейновский, она его зовет, слуга. Семейный слуга.

Кейс принудил себя безразлично разглядывать толпу «Неотложки», пока она говорила.

— Ди-Джейн?

— Леди 3Джейн. Она крутая. Богатая. Здесь все ее отцу принадлежит.

— Этот бар?

— Фрисайд!

— Да ну нафиг. Ты, выходит, тусуешься в классной компании, а? — Он поднял бровь. Положил свою руку поверх ее, его ладонь на ее бедре. — Ну и как ты встречаешься с этими голубокровыми, Кэтти? Ты вроде тайной дебютантки? Ты и Брюс — секретные наследники чьего-нибудь старого созревшего кредита? А?

Он растопырил пальцы, сжимая плоть под тонкой черной тканью. Она поежилась. Засмеялась.

— Ну, ты знаешь, — сказала она, приспустив веки в напускной скромности, — она любит вечеринки. Брюс и я, мы вращаемся на вечеринках… Ей там становится совсем скучно. Ее старик позволяет ей иногда выходить наружу, при условии, что она берет с собой Хидэо для охраны.

— Там становится скучно — это где?

— Блуждающий Огонек, так они это называют. Она рассказывала мне, о, там красиво, всё пруды да лилии. Это замок, настоящий замок, сплошной камень и закаты.

Она прижалась к нему.

— Эй, Люпус, слышь, тебе нужен дерм. И мы сможем быть вместе.

Она носила крохотный кожаный кошелек на тонком шейном ремешке. Ее ногти были ярко-розовыми на фоне усиленного загара и обкусанными до мяса. Она открыла кошелек и вытащила пузырек с бумажной подложкой и синим дермом внутри. Что-то белое упало на пол; Кейс нагнулся и поднял. Журавлик-оригами.

— Хидэо дал мне его, — сказала она. — Он пробовал меня научить, но до меня все никак не доходит. Шеи получаются вывернутыми назад.

Она заткнула сложенную бумагу обратно в кошелек. Кейс смотрел, как она разрывает пузырек, отклеивает дерм от подложки и разглаживает диск на его запястье.

— 3Джейн, у нее умное лицо, нос как у птицы? — Он смотрел, как его руки нарисовали силуэт. — Темные волосы? Молодая?

— Наверно. Но она же крутая, понимаешь? Деньги и все такое.

Наркотик ударил его как поезд-экспресс, раскаленная добела колонна света вросла в его позвоночник из области промежности, освещая швы его черепа рентгеновскими лучами короткого замыкания сексуальной энергии. Его зубы пели в своих индивидуальных гнездах, как камертоны, каждый из них безупречного тона и чистый, как этанол. Его кости, под дымчатой оболочкой плоти, были из полированного хрома, суставы смазаны пленкой силикона. Песчаные штормы бушевали в вычищенном изнутри черепе, порождая волны тонкой высоковольтной статики, которая лопалась за его глазами, сферами чистейшего хрусталя, расширяющимися…

— Пошли, — сказала она, беря его руку. — Теперь ты как надо. Мы как надо. Поднимемся на гору, у нас это будет целую ночь.

Гнев расширялся, неотступный, стремительно растущий, накатывающий позади бетафенетиламиновой гонки как несущая волна, сейсмический флюид, мощный и разрушающий. Его эрекция была свинцовым стержнем. Лица вокруг них в «Неотложке» были раскрашенными куклами, розовые и белые части ртов двигались, двигались, слова появлялись как отдельные пузыри звука. Он посмотрел на Кэт и увидел каждую пору на ее загорелой коже, глаза бессмысленные, как тусклое стекло, оттенок мертвого металла, слабое вздутие, самые незначительные ассимметрии груди и ключиц, и… что-то вспыхнуло белым за его глазами.

Он бросил ее руку и, спотыкаясь, пошел к двери, отталкивая кого-то с пути.

— Да пошел ты на хуй! — закричала она ему вслед, — говно обломное!

Он не чувствовал своих ног. Он пользовался ими как ходулями, безумно раскачиваясь на плиточной мостовой Жюль Верна, отдаленное громыхание в его ушах, его собственная кровь, бритвенно-острые плоскости света рассекали его череп под сотнями углов. И затем он застыл, в полный рост, вытянув стиснутые кулаки вдоль бедер, закинув голову, губы скривились, дрожали. Он смотрел на дрянной зодиак Фрисайда, созвездия ночных клубов на голографическом небе двигались, скользили, струились по оси темноты, роились как живые существа в мертвом центре действительности. Пока они не выстроили себя, каждое в отдельности и сотни их, в необъятный простой портрет, заштрихованный первичным одноцветьем, звезды на ночном небе. Лицо мисс Линды Ли.