Антология поэзии русского зарубежья (1920-1990). (Первая и вторая волна). В четырех книгах. Книга первая - Дмитрий Мережковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1926
Париж
Владислав Ходасевич
«Большие флаги над эстрадой…»
Большие флаги над эстрадой,Сидят пожарные, трубя.Закрой глаза и падай, падай,Как навзничь — в самого себя.
День, раздраженный трубным ревом,Небес раздвинутую синьЗаворожи единым словом,Одним движеньем отодвинь.
И, закатив глаза под веки,Движенье крови затая,Вдохни минувший сумрак некий,Утробный сумрак бытия.
Как всадник на горбах верблюда,Назад в истоме откачнись,Замри — или умри отсюда,В давно забытое родись.
И с обновленною отрадой,Как бы мираж в пустыне сей,Увидишь флаги над эстрадой,Услышишь трубы трубачей.
26 июня — 17 июля 1922
Рига — Берлин
У моря
1. «Лежу, ленивая амеба…»
Лежу, ленивая амеба,Гляжу, прищуря левый глаз,В эмалированное небо,Как в опрокинувшийся таз.
Все тот же мир обыкновенный,И утварь бедная все та ж.Прибой размыленною пенойВзбегает на покатый пляж.
Белеют плоские купальни,Смуглеет женское плечо.Какой огромный умывальник!Как солнце парит горячо!
Над раскаленными песками,И не жива, и не мертва,Торчит колючими пучкамиБелесоватая трава.
А по пескам, жарой измаян,Средь здоровеющих людейНеузнанный проходит КаинС экземою между бровей.
15 августа 1922
2. «Сидит в табачных магазинах…»
Сидит в табачных магазинах,Погряз в простом житье-бытьеИ отражается в витринахШирокополым канотье.
Как муха на бумаге липкой,Он в нашем времени дрожитИ даже вежливой улыбкойЛицо нездешнее косит.
Он очень беден, но опрятен,И перед выходом на пляжДля выведенья разных пятенУпотребляет карандаш.
Он все забыл. Как мул с поклажей,Слоняется по нашим дням,Порой просматривает дажеСтолбцы газетных телеграмм,
За кружкой пива созерцает,Как пляшут барышни фокстрот, —И разом вдруг ослабевает,Как сердце в нем захолонет.
О чем? Забыл. Непостижимо,Как можно жить в тоске такой!Он вскакивает. Мимо, мимо,Под ветер, на берег морской!
Колышется его просторныйПиджак — и, подавляя стон,Под европейской ночью чернойЗаламывает руки он.
2 сентября 1922
3. «Пустился в море с рыбаками…»
Пустился в море с рыбаками.Весь день на палубе лежал,Молчал — и желтыми зубамиМундштук прокуренный кусал.
Качало. Было всё немило:И ветер, и небес простор,Где мачта шаткая чертилаПетлистый, правильный узор.
Под вечер буря налетела.О, как скучал под бурей он,Когда гремело, и свистело,И застилало небосклон!
Увы! он слушал не впервые,Как у изломанных снастейМолились рыбаки Марии,Заступнице, Звезде Морей!
И не впервые, не впервыеОн людям говорил из тьмы:«Мария тут иль не Мария —Не бойтесь, не потонем мы».
Под утро, дымкою повитый,По усмирившимся волнамПоплыл баркас полуразбитыйК родным песчаным берегам.
Встречали женщины толпоюОтцов, мужей и сыновей.Он миновал их стороною,Угрюмой поступью своей
Шел в гору, подставляя спинуСтруям холодного дождя,И на счастливую картинуНе обернулся, уходя.
9 декабря 1922 — 20 марта 1923
4. «Изломала, одолевает…»
Изломала, одолеваетНестерпимая скука с утра.Чью-то лодку море качает,И кричит на песке детвора.
Примостился в кофейне где-тоИ глядит на двух толстяков,Обсуждающих за газетойРасписание поездов.
Раскаленными брызгами брызжа,Солнце крутится колесом.Он хрипит сквозь зубы: «Уймись же!» —И стучит сухим кулаком.
Опрокинул столик железный,Опрокинул пиво свое.Бесполезное — бесполезно:Продолжается бытие.
Он пристал к бездомной собакеИ за ней слонялся весь день,А под вечер в приморском мракеЗатерялся и пес, как тень.
Вот тогда-то и подхватило,Одурманило, понесло,Затуманило, закрутило,Перекинуло, подняло:
Из-под ног земля убегает,Глазам не видать ни зги —Через горы и реки шагаютСемиверстые сапоги.
10 декабря 1922 — 19 марта 1923
«Гляжу на грубые ремесла…»
Гляжу на грубые ремесла,Но знаю твердо: мы в раю…Простой рыбак бросает веслаИ ржавый якорь на скамью.
Потом с товарищем толкаетЛадью тяжелую с песковИ против солнца уплываетДалеко на вечерний лов.
И там, куда смотреть нам больно,Где плещут волны в небосклон,Высокий парус трёхугольныйЛегко развертывает он.
Тогда встает в дали далекойРозовоперое крыло.Ты скажешь: ангел там высокийСтупил на воды тяжело.
И непоспешными стопамиДругие подошли к нему,Шатая плавными крыламиМорскую дымчатую тьму.
Клубятся облака густые,Дозором ангелы встают, —И кто поверит, что простыеТам сети и ладьи плывут?
19–20 августа 1922
Берлинское
Что ж? От озноба и простуды —Горячий грог или коньяк.Здесь музыка, и звон посуды,И лиловатый полумрак.
А там, за толстым и огромнымОтполированным стеклом,Как бы в аквариуме темном,В аквариуме голубом —
Многоочитые трамваиПлывут между подводных лип,Как электрические стаиСветящихся лениво рыб.
И там, скользя в ночную гнилость,На толще чуждого стеклаВ вагонных окнах отразиласьПоверхность моего стола, —
И, проникая в жизнь чужую,Вдруг с отвращеньем узнаюОтрубленную, неживую,Ночную голову мою.
14–24 сентября 1922
«Сквозь облака фабричной гари…»
Сквозь облака фабричной гариГрозя костлявым кулаком,Дрожит и злится пролетарийПред изворотливым врагом.
Толпою стражи ненадежнойВеликолепье окружа,Упрямый, но неосторожный,Дрожит и злится буржуа.
Должно быть, не борьбою партийВ парламентах решится спор:На европейской ветхой картеВсё вновь перечертит раздор.
Но на растущую всечасноЛавину небывалых бедНевозмутимо и бесстрастноГлядят: историк и поэт.
Людские войны и союзы,Бывало, славили они;Разочарованные музыПрипомнили им эти дни —
И ныне, гордые, составитьДва правила велели впредь:Раз: победителей не славить.Два: побежденных не жалеть.
4 октября 1922 — 11 февраля 1923
«С берлинской улицы…»
С берлинской улицыВверху луна видна.В берлинских улицахЛюдская тень длинна.
Дома — как демоны,Между домами — мрак;Шеренги демонов,И между них — сквозняк.
Дневные помыслы,Дневные души — прочь:Дневные помыслыПерешагнули в ночь.
Опустошенные,На перекрестки тьмы,Как ведьмы, по троеТогда выходим мы.
Нечеловечий дух,Нечеловечья речь —И песьи головыПоверх сутулых плеч.
Зеленой точкоюГлядит луна из глаз,Сухим неистовствомОбуревая нас.
В асфальтном зеркалеСухой и мутный блеск —И электрическийНад волосами треск.
Октябрь 1922 — 24 февраля 1923
