Моя сто девяностая школа (рассказы) - Владимир Поляков

- Ну да! - рассердился Павел Кириллович. - Вот у меня фикус стоит. Растет безо всякого кислого рода.

Чепуха это все. Сказать можно что угодно. Все от бога.

- А зачем же тогда учиться?

- А и не надо. Читать и писать надо уметь - вот и все. Для того и школа.

- Но ведь должен я быть кем-нибудь, когда вырасту?

- Человеком будь. Че-ло-ве-ком.

- А специальность?

- А ты кем быть решил?

- Еще не знаю. Мама хочет, чтобы я был врачом...

- Не надо. Бог дал жизнь - бог и возьмет. И никакой врачеватель не поможет. Это ведь все выдумки - скорлатина там, либо дифтерит, или онгина, или инфлуэнция. Это все просто болезнь. Как ее ни называй.

Захочет бог, ты выздоровеешь, не захочет - помрешь.

- Бога нет, - сказал я. - Это все сказки. Религия - это опиум для народа.

- А я не курю, - сказал он. - Ни табак, ни этот твой опиюм. А если бога нет, откуда же ты взялся?

- От мамы, - сказал я.

- А мама?

- От своей мамы.

- А она?

- От (своей.

- Ну, а первая мама откуда?

- От обезьяны, - сказал я.

- А обезьяна?

- От своей мамы.

- А первая обезьянья мама?

Я не знал, что ответить.

- Без бога и обезьяны бы не было.

- Наверно, я буду инженером, - сказал я. - Электриком. Потому что у нас сейчас век электричества.

- Электричество, электричество! Нет никакого электричества. От создания мира была молния, и она зажигала такую иллюминацию, что безо всякого электричества светло было. И был гром, и была божия гроза, и никаких тебе киловаттов.

- Молния - это электрический разряд, - сказал я. - Вы ведь сами, Павел Кириллович, пользуетесь электричеством.

- С чего ты взял?

- Да вот у вас лампочка висит.

- А что же мне делать, ежели провели мне лампочку. Не-ет, инженером не надо.

- А математиком?

- Это совсем лишнее Что это за А плюс Б? Я хочу жалованье получать. Больше пятидесяти рублей все равно мне не дадут. Что же мне считать? Больше ста я и не умею. А икс плюс игрек я получать не хочу. Мне математика не нужна. Я ее не уважаю.

- А вот Булка Майковокий собирается быть артистом. И Таня Хлюстова хочет.

- Это позор. Будет девушка на сцене ногами дрыгать. Кто ее замуж возьмет. Или этот Мойковокий. Бог дает человеку смех и слезы. Бог сделал людей добрыми и злыми, пугливыми и храбрыми. Такими и быть должно. А изображать из себя другого человека никому не дозволено. Это грех большой.

- Тогда я стану естествоиспытателем.

- Еще хуже. Бог создал и человека, и льва, и обезьяну, и лягушку. А ваша Собунаева на уроке вчера лягушку резала. Лягушка - живая тварь Ей скакать и квакать положено, а она ее в разрезе показывает. На что это похоже? Вот ты про обезьян говорил. Это вам ваша Собунаева объясняет и говорит, что это открыл какойто иностранец по фамилии Дарвин. Я о таком иностранце не слышал. Может, этот иностранец и произошел от обезьяны. За границей, может, это бывает, но русские люди произошли от господа бога, и не случайно он пишется с большой буквы. Нет, я не одобряю это ваше учение.

- А вот меня за то, что плохо учился по химии, из класса и выставили.

- И не огорчайся. Это тебе господь бог зачтет на том свете Непременно в рай попадешь. Песнопения ангелов слушать будешь, блаженство испытаешь, вечный покой обретешь.

- Хорошо, - оказал я - Если есть бог, почему он меня не наказывает за то, что я его не признаю?

- А почему ты знаешь, что не наказывает? Может, поэтому ты таким дураком и вырос. Это и есть тебе его наказание.

- Не верю я в эти предрассудки, Павел Кириллович.

- А не веришь, дак и иди отсюда, и нечего ко мне в кабинет ходить! Давай, давай отсюда, хулиган, химик! Чтоб духа твоего здесь не было! Провались ты в тартарары, несчастный!

И Павел Кириллович распахнул дверь и подтолкнул меня к выходу.

В комнату влетела, как обезумевшая, худая серая кошка.

- Кис, кис, кис, - сказал Павел Кириллович, - иди сюда, кошка, мы с тобой понимаем друг друга.

Я услышал эти слова и вернулся.

- Кошку вы понимаете, - сказал я, - а человека понять не можете. И ваш господь тоже вам не поможет.

В это время на улице прогрохотал гром и сверкнула молния.

- Вот! - сказал Павел Кириллович. - Понял?

РЕЛИГИЯ И ЖИЗНЬ

В Ленинграде, вернее, на его окраине, в Старой Деревне, пропив парка культуры и отдыха, на берегу Невы, находился буддийский храм. Этот храм был построен императором Николаем Вторым, и это, кажется, единственный буддийский храм в Европе. Его настоятелем был буддийский монах, почему-то по фамилии Теннисон, ходивший с красной бородой и гигантской палкой по городу. В храме стоял (вернее, сидел) огромный Будда с жемчужиной во лбу. Сюда приезжали монахи из Японии, Китая, Монголии и Тибета и совершали службу, ударяя в гонги и тряся колокольчиками. Но это бывало редко, а в остальное время храм пустовал.

Я и Миша Гохштейн увлекались естествознанием и каждое воскресенье с сачками отправлялись на пруды Каменноостровского парка ловить жуков-плавунцов, водяных паучков, улиток и зеленых лягушек, завезенных сюда еще во времена Екатерины. И однажды, возвращаясь со своим уловом из парка, мы зашли в буддийский храм.

Нам в нем очень понравилось Понравилась тишина храма, огромный Будда и статуи маленьких Будд, гонги, запах каких-то благовоний. Что мы знали о буддизме? Почти ничего, кроме того, что буддисты стремились к состоянию нирваны, в котором они пребывали в полном покое, ни о чем не думая, наслаждаясь этим состоянием.

К нам подошел Теннисон. Очень странно, но он был не японец, не китаец, не монгол, никогда не бывал в Тибете, а вот стал буддистом и даже жил при храме. Он и рассказал нам об этой религии.

И мы с Мишей решили стать буддистами. Ведь это же действительно здорово - ни о чем не думать, не готовить уроки, не слушать нотации родителей и педагогов. Мы давно .стремились к нирване.

Во дворе храма мы нашли два куска мрамора и унесли их с собой.

В понедельник, придя в школу, мы легли в классе, подложив под головы эти куски мрамора.

- Встать! - крикнул староста класса Лебедев.

Но мы лежали не шелохнувшись. В класс вошла преподавательница истории Ольга Ефимовна.

- Что с Гохштейном и Поляковым? - спросила она испуганно.

Класс молчал. Никто ведь не знал, в чем дело.

- Вам плохо? - спросила она.

- Нам хорошо, - ответил я. - Мы находимся сейчас в нирване.

- Что это значит?

- Это значит, что с сегодняшнего дня мы буддисты, - оказал Миша.

- Мы имеем право на свободу вероисповедания, - сказал я.

- Встаньте и выйдите из класса, - сказала Ольга Ефимовна.

Мы подобрали свой мрамор и вышли.

Назавтра вызвали наших родителей. Пришел Мишин отец и моя мама.

Разговаривала с ними Ольга Ефимовна. Не знаю, что она им говорила, но вечером отец пришел ко мне в комнату и оказал:

- Ты живешь в трудовой семье. Твои отец и мать всю жизнь работают, чтобы принести пользу людям. Государство тратит большие деньги на образование таких оболтусов, как ты. Оно это делает для того, чтобы ты чему-то научился и стал человеком, чтобы ты не жил как инфузория, а что-то делал для людей, для своей родины. А вы с Мишей захотели стать тунеядцами - ни черта не делать и жить на шее у своих родителей.

Буддизм - это философия. Я не верю в нее, но знаю, что буддисты учатся, и работают, и слушают своих родителей и учителей. Я не знаю, как поступают в этом случае у буддистов, но в кино ты на этой неделе не пойдешь. И в гости к Вержбинокому тоже. Ты будешь сидеть дома и (готовить уроки.

Не знаю, что оказал Мишин отец, но знаю, что Мише почему-то два дня было (больно сидеть.

КРАСНАЯ ШАПОЧКА И СЕРЫЙ ВОЛК

Любовь Аркадьевна задумала поставить силами нашего класса спектакль для младших классов. Было решено взять сюжет "Красный Шапочки" - сказки Перро.

Сказку инсценировал Ваня Лебедев. У него был литературный талант, и надо сказать, что получилась вполне приличная пьеса.

Бстал вопрос о распределении ролей.

- Красную Шапочку будет играть Аня Труфанова, - сказала Любовь Аркадьевна, и все согласились.

- Ее маму я бы дала сыграть Ире Кричинской.

- Мне еще рано играть маму, - сказала Ира.

- Но ты очень подходишь, - заявил Навяжский. - У тебя и рост годящийся, и голос серьезный.

Уговорили.

- А кто же бабушка?

- Мне кажется, что бабушку может сыграть Нюра Безрукова, - сказал Старицкий.

- Какая же я бабушка?! - возмутилась Нюра. - Сам ты бабушка!

- Очень хорошо, - сказал Старицкий, - я с удовольствием сыграю бабушку.

- Какая же ты бабушка?! - закричал Штейдинг. - У тебя же мужской голос.

- У моей бабушки тоже мужской голос, - сказал Павка.

- Попробуем, - согласилась Любовь Аркадьевна. - А кто же будет у нас Волком?

- Было бы хорошо, если бы эту роль сыграл наш директор Александр Августович, - сказал Старицкий.

- Ты с ума сошел, Старицкий! - аж вскрикнула Любовь Аркадьевна. - Не можешь обойтись без своих неуместных шуток...

- Могу, - сказал Павка. - Пусть тогда Волка играет Поляков. У него волчий аппетит, он умеет щелкать зубами, и вообще он очень похож на волка.