Безвременье и временщики. Воспоминания об «эпохе дворцовых переворотов» (1720-е — 1760-е годы) - Евгений Анисимов

Из семи пашей, состоявших под упомянутым сераскиром, остался токмо один в живых, а именно комендант крепости Очаковской, а между других пленников иного знатного чиновника не было, кроме Осман-бея, сына погибшего паши герцеговинского. Сей, имея от роду не больше тринадцати лет, командовал уже тремя тысячами человек босняков. Приятный его вид и веселый нрав побудили отца моего взять его к себе, по возвращении своем в Санкт-Петербург представить императрице, которая, по прекрещении его в христианский закон, возвысила в дворянское достоинство с проименованием воина и, пожаловав ему земли, определила пажом ко двору. Добыча, полученная при завоевании Очакова, была весьма знатная, не смотря, что многое огнем истреблено, так что солдаты понесли с собою полные шляпы турецких червонцев. Отец мой выкупил у них множество драгоценных вещей, как-то: золотых и бриллиантами осыпанных саблей, кинжалов, конских приборов и часов для поднесения императрице, королю польскому и обер-камергеру Бирону в подарок, что после и исполнено.

На другой день после взятия Очакова, или паче после сражения, отправлено благодарственное молебствие на гласисе крепости. Армия выступила вся в строй и произвела обыкновенный троекратный беглый огонь. После сего повели сераскира мимо всего фронта в шатер отца моего, который пригласил его к своему столу. Пришед сюда, вопросил его отец мой, как российские войска ему кажутся? Он отвечал, что лучших во всю жизнь свою не видал. И как первый на сие сказал, что господин сераскир, по мнению его, не имеет причины пожаловаться на их храбрость, то сей дал в ответ: «Если б они не столь храбрые люди были, то не уповательно, чтоб я в сей день имел честь свидетельствовать мое почтение российскому господину генерал-фельдмаршалу».

С известием о сей важной одержанной победе отправил ко двору отец мой своего тогдашнего генерал-адъютанта и родного племянника подполковника Вильдеманна, который произвел тамо чрезвычайную радость, ибо там вовсе не знали еще, что армия под Очаков пришла. Придворные не оставили отцу моему приложить известное речение: «Veni, vidi, vici», то есть: «Пришел, увидел, победил». Вестник пожалован от императрицы полковником и получил две тысячи рублей в подарок. Что до меня касается, я награжден, в день отправления при дворе торжества о сей победе, камергерским ключом, которого семь лет дожидался.

Сколь ни велико было отца моего желание предпринять еще какое-либо важное действие против неприятеля, однако невозможно было иначе приступить к неприятелю, как либо пойти под Бендеры, на что долговременное по степи странствование требовалось; либо, высадя войска на берегах Черного моря, искать его далее внутри земли. Первое почиталось неудобным, как за неполучением еще потребной к осаде артиллерии, так равно и по причине описанного в сие время года случающагося загорания иссохшей травы, а на другое надлежало бы употребить флотилию, но суда оные столь плохо были построены, что по учиненным опытам нельзя было на них ходить, а кольми паче действовать на Черном море. Почему отец мой, учинив все нужные распоряжения для починки Очаковской крепости, заложив вне оной множество редутов и оставя тут генерал-майора Бахметева с шестью тысячами человек войска, с полугодовым провиантом и нарочитою амунициею, принужден был решиться с остальною армиею предпринять возвратный поход в Украину. На сем походе, где многие кровопролитные происходили сшибки с высланными из Бендер для разведывания турками, приказал он для свободнейшей коммуникации не токмо заложить большой шанец неподалеку от того места, где Буг в Днепр впадает, но еще поделать несколько редутов вдоль большой дороги даже до российских границ.

Едва токмо войска на зимних квартирах расположились, как пришло известие, что корпус турок и татар числом до сорока тысяч человек под предводительством Гензия-паши, приблизясь к Очакову, приступил к осаде оного. Возвратиться туда с армиею было невозможно по причине наступившей зимы и за чрезмерною отдаленностию. Почему наилучшее средство оставалось токмо единое: чтобы в самой скорости отправить туда по Днепру, на котором судоходство еще открыто было, сильное вспоможение на подкрепление гарнизона в Очакове. Отец мой сделал было уже все нужные к тому приготовления и намеревался сам туда поехать, как получил от храброго генерал-майора Штоффеля, который незадолго пред сим вместо генерал-майора Бахметева туда переведен, радостное донесение, что неприятель, осаждая две недели крепость без всякаго успеха и по потере нескольких тысяч людей, принужден был, оставя свое предприятие, отступить назад, покинув на месте почти всю свою амуницию.

Сие происшествие заслуживало тем большего уважения, что от усилившихся болезней, к которым и язва даже присоединилась, из всего гарнизона не больше как полторы тысячи человек в состоянии были носить оружие. Отец мой особенную имел причину радоваться сему случаю, ибо таковое неудачное неприятельское покушение ясным служило доказательством, что завоеванное им место немаловажно для турок или и не простое гнездо было. Приехавшего к нему с сим известием курьера, сына генерал-майора Штоффеля, отправил он неукоснительно в Санкт-Петербург, да и сам туда же отъехать приготовился. Двор, как казалось, доволен был нынешним его походом. От императрицы принят он весьма благосклонно, а обер-камергер Бирон, новоизбранный герцог Курляндский, не преминул обласкать его всеми признаками почести.

Учрежденный в Немирове, небольшом местечке в Подолии, конгресс[51] по желанию турок разъехался опять без всякого успеха, а римско-императорские войска, имевшие сначала счастливый в Венгрии поход, окончали оный столь неблагополучно, что фельдмаршал граф Секендорф отозван в Вену к отчету. И потому необходимо нужно было со стороны России принять наиудобнейшие меры к открытию нового похода.

Граф Остейн, римско-императорский министр, равно как и нарочно для того отправленный в Санкт-Петербург генерал-поручик маркиз де Ботта, настояли, чтобы к их армии в Венгрию отправить корпус вспомогательного войска. Но когда о сем деле предложено к рассуждению, то отец мой утверждал, что полезнее для России неприятеля в двух различных местах атаковать и чрез то понудить его большую часть силы своей от австрийцов отвлечь, нежели здешнюю армию отделяемым от нее корпусом ослабить. Мнение его принято и определено воинские операции не токмо в Крыму продолжать, но также обратить оные против Молдавии, а чтобы кратчайшую и способнейшую взять туда дорогу, и именно чрез Польшу, оное для некоторых частных видов на сей раз еще не дозволено, но надлежало, по примеру израильтян, пустынею проходить в обетованную землю, то есть поход предпринять туда чрез обширную степь.

Прежде нежели я приступлю к описанию сего похода, за нужное считаю вкратце упомянуть о том, что в сие время с самим мною происходило.

Родившаяся во мне склонность к придворной фрейлине баронессе Анне Доротее Менгден довела меня до того, что я просьбою своею утруждал монархиню о милостивом дозволении взять ее себе в замужество, и вскоре потом приключившаяся со мною болезнь от простуды заставила меня проситься на теплые воды в Аахен. Как первое, так и другое разрешено от императрицы всемилостивейше, и отец мой, давно уже желавший видеть меня супругом, в рассуждении первого был чрезвычайно доволен и рад.

Немного дней спустя потом отец мой отправился в Украину, а я остался на несколько еще недель в Петербурге и выехал не прежде как в исходе февраля 1738 года. Откланявшись монархине, получил я у себя на дому две тысячи рублей на дорогу в подарок.

Что касается до похода в сем году под предводительством отца моего, имею объявить, что войска шли при всех прежних и вышеописанных распоряжениях вторично чрез степь и прямо к Днестру. На той стороне Днестра и неподалеку от Бендер собралась многочисленная турецкая армия с намерением воспрепятствовать переправе российских войск. По долговременном походе, на котором частые и сильные, особливо при некоторых забираниях фуража, стычки с неприятелем происходили, достиг отец мой берегов упомянутой реки. Но запорожские казаки, которые одни на ту пору проводниками были, вели его по незнанию своему так дурно, что он не токмо встречал весьма неудобные дороги, но и вышел прямо на глаза расположившегося на другой стороне реки лагерем неприятеля. Тамошний берег в длину на несколько миль простирался, сплошь весьма крутой и каменистый; а турецкий лагерь прикрывался из камня высеченным ретраншаментом, и сверх того многочисленною снабжен был артиллериею.

Когда за сим казалось невозможно иметь здесь какой-либо успех в предприятии, то отец мой, после нескольких для виду в ретраншамент учиненных пушечных выстрелов, поворотил вправо и подвинулся вдоль реки повыше. Намерение его было, чтобы, частию встретив узкое место для переправы и частию заманить неприятеля, перебраться чрез реку и вступить в сражение. Последнего ожидал он с тем большим основанием, что нарочно сделал вид, будто бы поход свой прямо к Хотину направил. Но думать должно, что турки на сей раз не имели охоты драться; ибо без всяких дальних предприятий следовали они за российскою армиею на другом берегу, пересылая на сию сторону одних токмо татар для обеспокоивания наших войск. Однажды толпа янычар в ночное время отважилась на маленьких судах чрез реку переехать и при выступлении армии в поход атаковать арьергард, однако столь хорошо от сей приняты, что, по потере нескольких сот человек, едва успели остальные кое-каким образом убраться на другую сторону.