Наследник имения Редклиф. Том первый - Шарлотта Йондж

— Да, былъ. Филиппъ принялъ меня очень — очень….

— Милостиво, докончила Эмми.

— Именно такъ. Но вышло то, что мы никакъ другъ друга понять не могли. Онъ готовъ былъ, кажется, простить меня. Одно, въ чемъ я никакъ не могъ его разувѣрить — не понимаю, съ чего онъ это взялъ — это въ томъ, что я остался дома вовсе не въ пику кому нибудь. Онъ не соглашался даже объяснить мнѣ, съ кѣмъ именно я поссорился, чтобы пикироваться. Какъ я къ нему ни приставалъ, онъ твердилъ свое: сами знаете, съ кѣмъ.

— Ахъ, какъ досадно! На кого же онъ намекалъ?

— Рѣшительно не понимаю. Подозрѣвать даже ничего не могу. Какъ я передъ нимъ ни распинался, увѣряя, что меня ровно никто не оскорбилъ, но онъ несъ свое, настаивалъ, что знаетъ все, даже лучше меня, и предлагалъ свои услуги, говоря, что можетъ примирить насъ.

— Этого не доставало! Ахъ! какой онъ гадкій!

— Эмми, не потакайте мнѣ. Онъ вѣрно имѣлъ оснонаніе, чтобы такъ говорить, а я вышелъ изъ себя, вспомнилъ старую привычку. Онъ спокойно меня уговаривалъ, а я злился, какъ съумасшедшій. Мы едва не дошли до серьезной ссоры. Боже мой! Боже мой! Я вѣчно останусь тѣмъ же — безумцемъ, взбалмошнымъ Морвилемъ!

— Гэй, вѣрно у васъ ужъ такая натура. Какъ только васъ кто нибудь подожжетъ, вы тотчасъ выходите изъ себя. Я увѣрена, что Филиппъ взбѣсилъ васъ своимъ хладнокровнымъ тономъ авторитета! замѣтила Эмми.

— Да, чѣмъ больше меня подзадориваютть, тѣмъ тяжелѣе мнѣ бороться съ собою, сказалъ Гэй.

— Но вы и теперь вѣрно боролись. Вѣдь вы сказали же, мы едва не дошли до серьезной ссоры, значитъ, вы разстались друзьями. Не правда ли?

— Ну, да, конечно, плохо было бы кончить иначе, — За что жъ вы себя браните? вѣдь вы вышли побѣдителемъ?

— Да, побѣдилъ наружно, а внутренно-то, не совладалъ съ собою.

— Совладаете современемъ. Разскажите, какъ у васъ обошлось дѣло съ полковникомъ Дэномъ?

— Онъ очень добродушный господинъ, и кончил бы всю исторію смѣхомъ, но на бѣду, Филиппъ пришелъ вслѣдъ за мною, держался очень величественно и просилъ оффиціальнымъ тономъ предать все забвенію. Будь я одинъ — я повелъ бы дѣло лучше, но Филиппъ былъ такъ внимателенъ, такъ милостивъ, какъ вы сказали, что я не посмѣлъ ему отказать въ посредничествѣ.

— По моему, заключила Эмми, — вы всѣмъ намъ показали примѣръ огромнаго самоотверженія, отказавшись отъ бала. Я никогда бы этого не сдѣлала на вашемъ мѣстѣ: у меня не достало бы характера.

— Да вамъ и не нужно приносить такихъ жертвъ, возразилъ Гэй:- у васъ условія жизни совсѣмъ другія. Если бы я зналъ, что мое отсутствіе огорчитъ кого нибудь изъ васъ, конечно, я бы ни за что не остался дома.

Эмми хотѣла сказать: «А меня вы забыли?» но дѣвичья скромность удержала ее, и она, слегка покраснѣвъ, прибавила: «мы всѣ считали вечеръ испорченнымъ.»

— Вотъ въ чемъ я виноватъ! Доставлять радость другимъ есть высшее наслажденіе на землѣ; нужно умѣть все переносить, только бы не отравлять удовольствія ближняго.

— Правда! сказала Эмми. Я сегодня была свидѣтельница, какъ Мэри Россъ качалась на качеляхъ до дурноты, не желая огорчить Шарлотту и Элленъ, которыя вообразили, что ей это нравится.

— Вся бѣда наша въ томъ, что мы постоянно думаемъ прежде о себѣ и о своей пользѣ, а потомъ ужъ о другихъ.

— Гэй, скажите, не будетъ это дерзко съ моей стороны, если я вамъ сдѣлаю одинъ вопросъ: отчего вы нашли для себя вреднымъ ѣхать на балъ? робко спросила Эмми.

— Я не считалъ для себя вреднымъ собственно балъ, отвѣчалъ Гэй:- но я замѣтилъ, что у меня голова пустѣетъ отъ того, что я все верчусь на паркетѣ и болтаю всякій вздоръ. Я началъ положительно отвыкать отъ серьезныхъ занятій. Вотъ я въ послѣднее воскресеніе и рѣшилъ, не съѣздить ли мнѣ куда нибудь провѣтриться, чтобы съ новыми силами приняться за науки? Я не съумѣлъ оторваться такъ скоро, какъ Лора, отъ разговоровъ въ гостиной, вотъ я и задумалъ лишить себя бала вмѣсто наказанія и, отрѣзвивъ себя хорошенько, — усѣсться за работу.

— Не браните себя за суетность и пустоту, возразила Эмми. Вѣдь этимъ вы бросаете и въ нашъ огородъ камни. Мы всѣ, кромѣ Лоры, очень лѣнились все это время.

— Вамъ и ненужно работать столько, сколько мнѣ.

— Напротивъ, слѣдуетъ. Дайте Эвелинѣ уѣхать, и я перестану сидѣть, сложивъ ручки.

— Не лучше ли бы было и мнѣ не торопиться? Лэди Эвелина впрочемъ такая веселая, что съ ней совсѣмъ выбьешься изъ колеи, да потомъ и не попадешь въ нее. Лучше ужъ заранѣе побороть искушеніе.

Въ то время, какъ они оба разговаривали, мистриссъ Эдмонстонъ вышла къ нимъ на терассу. Гэй передалъ ей все свое затрудненіе и вообще гораздо спокойнѣе говорилъ о случившейся исторіи. Мистриссъ Эдмонстонъ согласилась съ нимъ, что человѣку не слѣдуетъ забывать и другихъ, когда онъ начинаетъ заботиться о себѣ, но ее крайне удивило то, что Гэй не понималъ, почему люди совершенно ему посторонніе такъ дорожили его присутствіемъ на балѣ.

— Ну, Гэй, если бы не вы это говорили, — сказала она:- я бы сочла ваши слова за вызовъ комплимента. Вы забываете, что значитъ состояніе и общественное положеніе въ Англіи. За людьми, обставленными какъ вы, всѣ гоняются.

— Да, пожалуй, что такъ, задумчиво возразилъ онъ. Но по моему, это очень унизительно!

— Не всѣ люди одинаковаго съ вами мнѣнія!

— А какъ же? Послѣ этого нельзя вѣрить ни одной любезности? Одному Филиппу только и можно жить, его любятъ, уважаютъ ради его личныхъ достоинствъ, а не ради титула.

— Отчего жъ бы вамъ не подчиниться общественнымъ условіямъ той страны, гдѣ вы живете?

— Отъ того, что я привыкъ жить одинъ, я забываю о существованіи другихъ. Научите меня быть внимательнымъ къ обществу, мистриссъ Эдмонстонъ, а покамѣстъ, посовѣтуйте, какъ мнѣ выйдти изъ бѣды?

— Не думайте объ ней. Вы извинились передъ всѣми, и пусть дѣло замолкнетъ само собою. Странно, что изъ мухи сдѣлали слона. Не мучайте себя больше этой исторіей. Вы хоть и провинились, но имѣли все таки основаніе такъ дѣйствовать. При первомъ же удобномъ случаѣ я поѣду съ визитомъ къ мистриссъ Дэнъ и посмотрю, нельзя ли съ ней дѣло уладить.

Раздался первый звонокъ къ обѣду. Эмми побѣжала одѣваться и мимоходомъ завернула въ комнату Лоры, чтобы узнать, весело ли ей было кататься съ Эвелиной и Чарльзомъ.

— Не знаешь ли ты, Лора, спросила она между прочимъ:- съ чего это Филиппъ выдумалъ, что Гэй чѣмъ-то, или кѣмъ-то обиженъ?

— Развѣ Гэй самъ не догадался? отвѣчала Лора, приглаживая щеткой свои волосы, чтобы скрыть, что она сконфузилась.

— Положительно нѣтъ! хоть Филиппъ и увѣрялъ его, что онъ долженъ знать, въ чемъ дѣло. Какой онъ несносный!

— Кто? Филиппъ? а развѣ Гэй жаловался тебѣ на него?

— Нѣтъ, онъ напротивъ досадовалъ на себя, что принялъ близко къ сердцу его слова. Не понимаю, какъ это Филиппъ позволяетъ себѣ такъ много!

— Тсъ! Эмми, ты ровно ничего не понимаешь, торопливо прервала ее сестра. У него есть на то свои причины…

— Знаю! съ негодованіемъ возразила Эмми, но развѣ онъ имѣетъ право не довѣрять Гэю? Мы должны судить людей по ихъ собственнымь дѣйствіямъ, а не по жизни ихъ предковъ. Гэй овечка въ сравненіи съ древними Морвилями. Чего жъ Филиппъ тутъ тоскуетъ.

— Филиппъ неумѣетъ лгать, — сказала Лора. Онъ всегда справедливъ, ты не смѣешь осуждать его, Эмми.

— Зачѣмъ же онъ дѣлаетъ намеки, а не говоритъ Гэю прямо въ глаза, что онъ объ немъ думаетъ?

— Вѣроятно, ему иначе нельзя было выразиться.

— А ты знаешь, въ чемъ дѣло?

— Да, твердо отвѣчала Лора, хотя внутренно она очень испугалась такого настойчиваго допроса сестры.

— Ты можешь мнѣ разсказать?

— Не думаю.

— А Гэю — сказать?

— Ни за какія блага въ мірѣ, воскликнула Лора въ ужасѣ.

— Ну, такъ уговори Филиппа объясниться съ нимъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, Эмми! Лучше объ этомъ и не поминать, пусть все дѣло забудется. И чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше!

— Странная вещь, сказала Эмми, пристально взглянувъ на сестру. «Однако мнѣ пора одѣваться,» промолвила она и убѣжала къ себѣ въ комнату, теряясь въ догадкахъ. «Что это за тайны между сестрой и Филиппомъ?»

Оставшись одна, Лора призадумалась. Ей было даже досадно, зачѣмъ она не призналась сестрѣ, что Филиппъ уговаривалъ ее не поощрять ухаживанье Гэя. «Ну, а какъ Эмми стала бы смѣяться надо мною и спросила: почему это Филиппу не нравится?» подумала бѣдная Лора. «Нѣтъ, ужъ лучше не выдавать его. Будь, что будетъ, а я ему не измѣню.»

Съ этихъ поръ въ жизни семьи Эдмонстонъ произошла перемѣна. По вечерамъ было очень весело, оживлено, между тѣмъ по утрамъ каждый занимался своимъ дѣломъ. Лора задумала какую-то трудную картину и возилась съ лексиконами нѣмецкаго языка; Ѳмми изучала исторію и усердно играла на фортепіано; Чарльзъ, не подымая головы, читалъ и пересталъ на время давать уроки сестрѣ и Гэю. Лэди Эвелина занималась со всѣми поочередно, и постоянно жадовалась Лорѣ, что дома ей возможности нѣтъ «раціонально» изучать какую бы то ни было зауку. Лора давала ей много полезныхъ наставленій и совѣтовала посвящать каждое утро, но крайней мѣрѣ, одині часъ, на серьезное чтеніе, говоря, что она на себѣ испытала благотворное вліяніе правильныхъ занятій, къ которымъ ее пріучилъ Филиппъ. Ему одному старалась она приписать всѣ свои достоинства и знанія. Лора далеко не чувствовала себя счастливой все это время. Съ Гэемъ она держалась неестественно холодно и осторожно. Видѣть Филиппа постоянно было ея пламенной мечтою, а между тѣмъ при первомъ его появленіи она конфузилась и краснѣла. Ее очень мучило то, что послѣ бала онъ ни разу не заглянулъ въ Гольуэль.