В понедельник рабби сбежал - Гарри Кемельман

— Представляете, он вызывает доктора, получает лекарство и туда, и сюда, и доктор еще следит, чтобы он лег в постель. Мой доктор не стал бы так заботиться. Он осматривает тебя, выписывает рецепт и уходит. Ты хочешь поговорить с ним, спросить о чем-то? Он слишком занят. Пять минут — это его предел. И где ты получишь рецепт в шабат или в любой вечер после семи, его совершенно не касается. И после всего этого бедняга встает, наливает себе — и бах!

— Откуда они знают, что он вставал, чтобы выпить?

— Это было в газетах. Я видела это в «Ха-маарив». Когда его нашли, он все еще держал в руке бутылку. Они считают, что взрывом его ударило о мраморную полку в гостиной. Наверное, стоял рядом. Голова разбита вдребезги.

И, качая головами, они на минуту смолкали, размышляя о превратностях судьбы человеческой.

А в восточном Иерусалиме, где молодые арабы собирались в многочисленных кафе за чашкой кофе, картами и горячими дискуссиями о политике, и где сообщение о любой неудаче Израиля, какой бы незначительной она ни была, встречалось с большой радостью, весело шутили, что жертве взрыва больше подошло бы имя Ламавет, а не Мимавет — то есть, скорее «к смерти», чем «от смерти».

Конечно, террористы немедленно взяли ответственность на себя, практически все группировки. Аль Фатах, базирующийся в Иордании, выпустил заявление: «Наши храбрые коммандос продемонстрировали, что они могут проникать в самый центр еврейской крепости, и что ни один еврей, живущий в Палестине, не защищен от нашей мести. И так будет до тех пор, пока резолюция Организации Объединенных Наций не будет выполнена, и жители Палестины не добьются справедливости».

Интеллектуалы за арабскую независимость, находящиеся в Ливане, заявили, что в попытках завоевать симпатию мировой общественности израильское правительство прибегло к своим старым уловкам, выдавая жертву взрыва за невинное гражданское лицо. Хорошо известно, что Мимавет был связан с Еврейским Агентством и всего за несколько дней до взрыва находился с секретной миссией в Цюрихе.

Палестинский комитет в Сирии объяснил, что в доме 1 по Мазл Тов-стрит находилось секретное оборудование Армии Израиля, электронный центр управления, уничтоженный их храбрыми коммандос, и что смерть Мимавета была чисто случайной.

Каирская «Аль-Ахрам» утверждала, что израильское правительство скрывает истинные факты. Газета цитировала главу Организации освобождения Палестины, который сказал, что в это время на Мазл Тов-стрит, 1 проходило секретное стратегическое совещание, что там находилось много высокопоставленных израильских должностных лиц и что число смертельных потерь доходит до пятидесяти.

Лига англо-арабской дружбы в своем информационном бюллетене намекала на множество улик, доказывающих, что взрыв был организован израильтянами с целью вызвать к себе сочувствие в мире, что они уже делали такие попытки, взрывая пассажирские самолеты и обвиняя в этом арабов.

Рабби услышал новость по радио, в вечернем выпуске новостей. Первый шок от осознания того, что убит человек, которого он видел только этим утром, разговаривал с ним, тут же сменился ощущением, что он должен что-то предпринять. Он позвонил Стедману.

— Да, я услышал об этом раньше, в вестибюле отеля. Ужасно!

— Я думаю, мы должны пойти в полицию.

— В полицию? Зачем? Мы можем сообщить им что-то полезное, рабби?

— Мы можем передать его рассказ. Вы можете дать им прослушать свою запись. По поводу его врага…

— Простите, рабби, не вижу логики. Если бы убили этого, как его там — Резникова, эта история еще могла представлять хоть какой-то интерес для них. Но убили-то Мимавета.

— Думаю, они должны знать.

— Поверьте мне, они знают. А если нет, то достаточно скоро узнают. Как только спросят в той мастерской, где у него был стол, и…

— Откуда вы знаете, что он рассказывал там об этом?

— Полно, рабби, вы же слышали, что говорил механик. Сумасшедший старик всем рассказывал о своих проблемах — как он это назвал? — как заведенный. Уж не думаете ли вы, что мы трое, совершенно незнакомые ему, первыми услышали эту историю? Можете быть уверены, что он рассказывал ее любому, кто соглашался слушать.

— Но все-таки, я думаю, что… я хочу сказать, что хуже бы от этого не стало…

— Рабби, — убежденно произнес Стедман, — я очень много бывал за рубежом и усвоил одну вещь: не связывайся с полицией, если можешь этого избежать. Я знаю, вы думаете, что в Израиле все иначе, но поверьте мне: во всем мире полиция одинакова. И нам нечего сообщить им за исключением того, что мы видели его утром в тот день, когда он погиб. После нас у него могло быть сколько угодно гостей. Тот доктор видел его совсем незадолго до происшествия.

— Однако, я хотел бы обсудить это с вами. Завтра, например…

— Сожалею, рабби, но рано утром я на несколько дней еду в Хайфу. Встретимся, когда вернусь.

Рабби никак не мог успокоиться. Стедман, вроде бы, прав во всем, и все же он чувствовал, что они должны пойти. Но идти один он не мог. Сам собой возникал вопрос, почему об этом не сообщил Стедман, — а именно этого тот и старался избежать.

Глава XXX

— Эй, откуда такой загар, В.С.? Ты был во Флориде, или приобрел солнечную лампу?

— Во Флориде? Нет, мы с Кацем были в Израиле.

— Израиль? Без шуток? Эй, парни, В.С. был в Израиле. Когда вы вернулись?

— Позавчера. Мы ездили всего на десять дней — по делу.

Это был воскресный завтрак Братства, и народ стоял кучками в ожидании, пока члены комитета накроют столы, — в женской общине все бывало готово днем раньше.

Маркевича обступили.

— Ну, как там, В.С.?

— Как погода?

— В тебя стреляли арабы, В.С.?

— Ты открываешь отделение в Израиле, В.С.? Будешь международным финансовым магнатом?

— Как там люди? Боятся?

— Боятся! — громыхнул В.С.Маркевич — да в любом городе вы можете гулять в любое время дня и ночи. Мы с Кацем ходили по ночам в темноте, ни о чем не беспокоясь.

— Вы все осмотрели? Где вы были?

— Большую часть времени мы провели с ребятами из министерства развития промышленности. Они сопровождали нас и представили некоторым важным шишкам в правительстве. Это была классная поездка.

— А в Иерусалиме были? Видели рабби?

— Да, — сказал В.С., — мы его видели. Мы провели с ним почти целый день, он нас сопровождал.

— Он показал вам могилу Царя Давида?

— А витражи Шагала? Это было первое, что я увидел там.

— А в больницу «Хадасса» ездили?

— А в Меа Шеарим?

— На нас самое большое впечатление произвел «Яд Вашем». Вы там были?

Маркевич, усмехаясь во весь рот, поворачивался от одного спрашивающего к другому. Наконец он поднял руки.

— Правду сказать, парни, нам не удалось повидать ни одно из этих мест. Как я сказал, рабби сопровождал нас. Он решил, что мы хотели бы увидеть Стену, как оно и было. И он провел нас по Старому Городу, без которого мы могли обойтись. Я имею в виду, что как по мне, так это просто кучка маленьких вонючих улочек. А затем мы пошли смотреть на университет, и все это заняло у нас почти целый день. По правде говоря, — и он понизил голос до громкого шепота, — у меня создалось впечатление, что рабби не знает половины мест, о которых вы говорите, парни.

— Да? Я думал, что к этому времени он будет знать каждую щелочку и каждый камешек.

Маркевич пожал плечами.

— Мы тоже. Честно говоря, это была одна из причин, почему мы ему позвонили. Мы думали, он должен знать, что стоит посмотреть.

— Наверное, у него просто не было времени на осмотр достопримечательностей. Думаю, он целыми днями сидит в университетской библиотеке…

— Шутишь? — насмешливо спросил Маркевич. — Когда мы возвращались оттуда, он признался, что был там до этого всего пару раз.

— Так что же он там делает?

— Насколько мы смогли выяснить, он просто бездельничает, — по улицам ходит, кофе пьет — в таком духе.

— Я знаю, что он не больно-то бойкий, но думал, что уж в Иерусалиме… А он не говорил, когда вернется?

Маркевич медленно покачал головой.

— Ни слова. И если подумать, это немного странно. Я имею в виду, можно было надеяться при прощании на что-нибудь вроде: «До встречи в Барнардс-Кроссинге». Ни слова. Просто: «До свидания».

— К чему ты клонишь, В.С.?

— Помните мою идею, на последней встрече я говорил об этом — насчет того, чтобы у нас были два рабби-партнера. Так я вроде как прощупал его на этот счет.

— Не мог ты такое сделать, В.С.!

— Еще как мог. Вы знаете мой девиз: не спросишь, не узнаешь. Почему не спросить? Может, я и не совет директоров, но я полноправный член общины. Взносы у меня все уплачены.

— Ладно, спросил так спросил. И что?

— Ничего! — торжествующе сказал Маркевич. — Он не прыгал от счастья, но и не рассердился. Вообще никакого интереса. Спокойно и вежливо выслушал.