Помпеи - Роберт Харрис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перед тем как взойти на корабль, Педий взял адмирала за руку:
— Плиний, я не стал говорить об этом раньше — но ты уверен, что с твоим здоровьем все в порядке?
— Разжирел, только и всего, — пропыхтел Плиний.
— А что говорят твои врачи?
— Врачи? Чтобы я подпустил к себе этих обманщиков-греков? Врачи — единственные, кому позволено безнаказанно сводить людей в могилу.
— Но ты выглядишь... твое сердце...
— «При болезнях сердца единственная надежда на облегчение заключена в вине — в том не может быть сомнений». Тебе стоило бы почитать мои книги. А это, милый мой Педий, то лекарство, которое я вполне способен прописать себе сам.
Сенатор посмотрел на него и решительно сказал:
— Император беспокоится о тебе.
У Плиния болезненно сжалось сердце. Он и сам входил в императорский совет. Почему же его не пригласили на совещание, на которое сейчас спешил Педий?
— На что ты намекаешь? Что он считает, будто я уже оттрубил свое?
Педий промолчал, и это молчание было красноречивее любых слов. Он порывисто распахнул объятия, и Плиний обнял его и похлопал сенатора по крепкой спине.
— Береги себя, дружище.
— И ты себя береги.
К стыду Плиния, когда они отпустили друг друга, щеки его были мокры. Он стоял на причале и смотрел вслед кораблям, пока они не скрылись из виду. Похоже, это все, что теперь ему осталось: смотреть, как уходят другие.
Разговор с Педием весь день не шел у него из головы, и Плиний размышлял о нем, бродя по террасе и время от времени заглядывая в библиотеку, чтобы взглянуть на написанные Алексионом аккуратные колонки чисел. «Император беспокоится о тебе». Эти мысли были неотвязны, словно боль в груди.
Убежище от них Плиний обрел, как обычно, в своих наблюдениях. Количество гармонических эпизодов, как он решил назвать эту дрожь, постепенно возрастало. За первый час она проявилась пять раз, за второй — семь, за третий — восемь, и так далее. Еще более поразительной казалась их увеличивающаяся продолжительность. Если с утра эти проявления были столь краткими, что даже невозможно было засечь продолжительность, то после полудня Алексион уже мог ее зафиксировать при помощи водяных часов; поначалу дрожь длилась десятую часть часа, потом — пятую часть, а под конец, к исходу одиннадцатого часа, уже и не прекращалась. Рябь на поверхности вина сделалась постоянной.
— Придется изменить название, — пробормотал Плиний, заглянув через плечо секретаря. — Понятие «эпизод» не отражает сути явления.
Одновременно с дрожанием земли возрастало чисто докладов о беспорядках в городе, как будто Человек и Природа были связаны незримыми узами: драки у общественных фонтанов, произошедшие с утра, после того как утренняя раздача воды завершилась, но не все желающие успели наполнить свои кувшины; беспорядки, вспыхнувшие у общественных бань, когда те не открылись, как полагалось, в седьмом часу; убийство, совершенное у храма Августа, — какой-то пьяница заколол женщину ради двух амфор воды — воды! Теперь вот пришло сообщение о том, что вокруг фонтанов околачиваются вооруженные шайки и ожидают вечернего отпуска воды.
Плиний никогда не испытывал затруднений, отдавая приказы. Это было сутью командования. Он велел закончить вечерние жертвоприношения Вулкану и немедленно разобрать поленницы на форуме, приготовленные для вечерних костров. Большие скопления народа — неизбежный источник неприятностей. И кроме того, это при любом раскладе неразумно: разводить большие костры посреди города, в котором нет воды, а дома из-за засухи сделались сухими, словно щепки для растопки.
— Жрецам это не понравится, — сказал Антий. Командир флагмана присоединился к Плинию в библиотеке. Вдовая сестра префекта, Юлия — она вела дом брата, — тоже зашла в комнату. Она принесла Плинию поднос с ужином: блюдо с устрицами и кувшин вина.
— Скажи жрецам, что у нас нет другого выхода. Я уверен, что ради такого случая Вулкан в своей горной кузне нас простит. — Плиний раздраженно помассировал руку. Рука занемела. — Собери всех своих людей, кроме тех, которые в патруле, и до наступления темноты запри в казарме. На самом деле, я хочу объявить в Мизенах комендантский час, от весперы до рассвета. Всякий, кого в это время застанут на улице, пойдет в тюрьму и будет оштрафован. Все ясно?
— Да, префект.
— Заслонки резервуара еще не открыли?
— Как раз сейчас должны открыть, префект.
Плиний задумался. Нельзя допускать повторения этого дня. Но все будет зависеть от того, на сколько хватит воды. Подумав, он принял решение.
— Я хочу взглянуть на воду.
Юлия встревоженно двинулась к нему с подносом в руках.
— Брат, ты уверен, что это разумно? Тебе нужно поесть и отдохнуть...
— Не ворчи, женщина!
Юлия сморщилась, словно собралась заплакать, и Плиний тут же пожалел о своем тоне. Жизнь и так обошлась с Юлией слишком сурово: сперва ее унижал это ничтожество, ее муж, вместе с его кошмарной любовницей, потом она осталась вдовой, с ребенком на руках...
Тут Плиния посетила идея.
— Гай! — мягко произнес он. — Прости, Юлия. Я был слишком резок. Я возьму с собой Гая, если тебе так будет спокойнее.
Уже направившись было к выходу, Плиний поинтересовался у второго своего секретаря, Алкмеона.
— Мы получили ответ из Рима?
— Нет, господин.
«Император беспокоится о тебе...»
Плинию не нравилось это молчание.
Плиний сделался слишком толстым для паланкина. Вместо этого он путешествовал в двухместном экипаже; второе место занял Гай. Рядом со своим краснолицым, тучным дядей юноша казался бледным и бесплотным, словно призрак. Плиний дружески похлопал его по колену. Он назначил мальчика своим наследником и устроил его к лучшим наставникам Рима; литературе и истории Гай учился у Квинтилиана, а риторике — у смирнийца Ницета Сакедроса. Это обошлось Плинию в кругленькую сумму, но учителя говорили ему, что парень — настоящее сокровище. Они прочили ему блестящую карьеру юриста.
С обеих сторон экипажа рысцой бежали вооруженные моряки — эскорт командующего. Они расчищали ему дорогу среди запруженной народом улицы. Кто-то плюнул вслед колеснице. Из толпы время от времени раздавались язвительные возгласы:
— Эй, так что с водой?
— Только гляньте на этого жирного ублюдка! Небось он от жажды не страдает!
— Дядя, может, я опущу занавески? — сказал Гай.
— Не надо, мальчик. Никогда не позволяй им заметить, что ты боишься.
Плиний знал, что сегодня вечером улицы будут кишеть обозленными людьми. И не только здесь, но и в Неаполе, и в Ноле, и в других городах — особенно во время празднества. Быть может, это земля наказывает нас за жадность и эгоизм, подумал префект. Мы постоянно мучаем ее железом и деревом, огнем и камнем. Мы вкапываемся в нее и сваливаем ее в море. Мы долбим в ней шахты и выволакиваем оттуда ее внутренности, и все ради того, чтобы надеть на чей-то красивый пальчик кольцо с драгоценным камнем. Так как же мы можем обвинять землю за то, что ее временами трясет от гнева?
Они проехали вдоль порта. У питьевых фонтанов уже выстроились огромные очереди. Каждому разрешалось наполнить всего один сосуд, и Плиний видел, что часа не хватит, чтобы все желающие успели набрать воды. Те, кто занял места в начале очереди, уже получили свою долю и теперь спешили прочь, прижимая к себе свои кувшины, словно те были из золота.
— Нам остается лишь растянуть запас воды на сегодня и надеяться, что наш молодой акварий выполнит свое обещание и починит акведук, — сказал Плиний.
— А если он не справится, дядя?
— Тогда завтра этот город будет в огне.
Они выбрались из толпы и въехали на дамбу; экипаж двинулся быстрее. Он прогрохотал по деревянному мосту, потом снова сбросил скорость — они начали подниматься вверх по склону, к Писцине Мирабилис. Когда экипаж, подскакивая на камнях, принялся огибать резервуар, Плинию показалось, что он сейчас потеряет сознание. Возможно, это он и сделал. Во всяком случае, на какой-то миг он впал в забытье, а когда пришел в себя, они уже въезжали во двор резервуара, через ворота, которые охраняли полдюжины обеспокоенных моряков. Плиний ответил на их приветствие и, пошатнувшись, опустился Гаю на руки. Если император отстранит меня от командования, подумал он, я умру так же верно, как если бы он приказал кому-нибудь из своих преторианцев срубить мне голову. Я так и не напишу новую книгу. Силы покинули меня. Я иссяк.
— Дядя, с тобой все в порядке?
— Да, Гай, вполне. Спасибо.
Глупец! — упрекнул он себя. Бестолковый, перепуганный, мнительный старик! Одна фраза, оброненная Педием Кассием, одно заурядное заседание императорского совета, на которое тебя не пригласили, — и ты уже разваливаешься на части! Рассердившись, Плиний отказался от помощи и самостоятельно спустился в резервуар. Уже стемнело, и вперед проскользнул раб с факелом. В последний раз Плиний заглядывал сюда много лет назад. Тогда колонны были почти полностью скрыты водой, а грохот Августы сводил на нет любую попытку разговора. Теперь же здесь царила гулкая тишина, словно в склепе. Размеры Писцины потрясали воображение. Уровень воды опустился так низко, что Плиний даже не мог ее разглядеть, пока раб не опустил факел почти к самой ее поверхности; лишь тогда адмирал увидел глядящее на него из воды его же собственное лицо, недовольное и идущее рябью. Резервуар тоже едва заметно дрожал, как и чаша с вином.