Посредники - Тара Смит

— О чем ты? Обязаны сделать что?

— Я понятия не имею, что происходит, так же как и ты, но кое-что я все же знаю. Все это имеет отношение к Мотыльку и этому… этой вечеринке в канун солнцестояния, о которой все говорят. — Никс отвел глаза, борясь со смущением. — К «Кольцу огня». Я знаю. Я понимаю, это звучит смешно, но мы должны сидеть тут тихо, пока…

Ундина внимательно посмотрела на него, ее покрасневшие глаза, казалось, распахнулись во всю ширину лица.

— Пока что? — прошептала она.

— Пока мы не получим ответы. Смотри. Я свалю отсюда. Ты вернешься к своей обычной жизни. Постарайся забыть обо всем этом ненадолго, и через три недели…

— Нет! — Ее задыхающийся голос разнесся по всему двору. — Нет! Я хочу, чтобы все стало по-прежнему, как до отъезда родителей. Я не понимаю, что происходит…

Никс обнял ее крепче, пытаясь успокоить.

— После «Кольца огня» все станет ясно.

— Откуда ты знаешь? Он промолчал.

Она провела рукой по волосам и глазам.

— Ты останешься здесь, — сказала она.

— Здесь?

— До «Кольца огня». Ты останешься со мной.

Ундина притянула к себе Никса и положила голову ему на плечо. Тепло его тела давало ей ощущение надежности, защищенности.

Она плакала… впервые в жизни… и ей нужно было утешение.

— Поживем — увидим.

Никс кивнул, хотя больше не знал, что правильно, а что — нет. Он просто вспомнил слова Мотылька: ему нужно будет привезти туда Ундину, потому что она может заблудиться.

— Я остаюсь, — сказал он, прижав ее крепче.

И они еще долго стояли так.

ГЛАВА 8

Следующие несколько недель прошли спокойно. Вечеринка у Ундины оказалась, как и предсказывала Моргана, вечеринкой года, но наступило лето, дни стали длиннее, и портлендские подростки разъезжались кто куда: в горы, в Калифорнию, или поработать на прибрежных курортах или рыболовецких судах Аляски. Моргана позвонила Ундине и извинилась — она ведь так напилась, сказала она, — и Ундина простила ее. Однако новых встреч девушки не планировали, и если все же пересекались в классе у Рафаэля Инмана, у Морганы регулярно находились отговорки. То ей надо было работать, то помогать матери по дому, и Ундина оставила все как есть. Ей тоже требовалось собраться с мыслями. Как сказал Никс, незачем снова и снова задавать одни и те же вопросы, когда ответов на них все равно нет. Она работала над своими картинами и помогала Никсу готовиться к сдаче теста. О его привычке употреблять «пыльцу» она не упоминала и также не считала за грех выпить бокал вина — во время приготовления еды, или за ужином, или после ужина, когда они с Никсом болтали на заднем дворе, погасив в доме свет, под колышущимися на ночном ветерке листьями клена.

В темноте они шепотом обменивались своими историями и не огорчались, если слушатель заснет. Никс рассказывал, о том, как рыбачил с дедом, а Ундина поведала, как мать впервые взяла ее в Италию, в Венецию. Они спали на одной кровати; иногда нос к носу, иногда отвернувшись. Иной раз Ундина забрасывала руку ему на спину; иной раз он устраивался позади нее, так чтобы вдыхать запах ее волос. Бывали времена, когда Ундина глядела на гибкое тело распростершегося рядом Никса, одетого в одни только боксеры, и ей хотелось потянуться к нему и притянуть его на себя сверху, но что-то всегда удерживало ее. Она могла поклясться, что Никс чувствует то же самое — доказательство тому она видела воочию. Но он никогда не делал первого шага и не обнимал ее, пока физическое напряжение не спадет. Их целомудренная любовь была не такой, как у брата и сестры, и не такой, как у Ромео и Джульетты. Скорее было похоже, словно каждый обрел в другом вторую половину, второе крыло, и вместе они могли летать.

Они и летали — во сне. Рядом с Никсом Ундина видела головокружительные сны, полные невероятной силы. Ее путь пролегал через красочные пространства, через поля, цветы, леса. Невообразимые по своей сложности и красоте звери и твари то появлялись, то исчезали. Рождались целые миры — не те, что Ундина видела в реальности, но те, что населяли ее видения. Города, полные людей, которых она никогда не встречала, говорящие животные, плачущие деревья и неподвижные, словно камень, люди. Все это было абсолютно лишено смысла. Но все же — или это только так казалось? — какой-то смысл все-таки складывался. Словно Ундина изучала природу вещей, как в те времена, когда она еще только училась рисовать. Ее идеи, ее мысли и странные образы получали объяснение, обретали смысл и форму.

Во сне она чувствовала себя всевидящей, светлой, совершенной, а проснувшись, знала, что это Никс направлял ее и помогал приблизиться к ощущению цельности. Это были и его сны тоже, которые, передаваясь Ундине, выливались в формы, свойственные ее сознанию.

Проснувшись, они ни слова не говорили об этом.

Для Никса эти три недели, проведенные с Ундиной перед солнцестоянием, были самыми мирными с тех пор, как он покинул Ситку.

Близкое присутствие девушки успокаивало его, дарило ощущение безопасности, защищенности, придавало жизни смысл. Пока он был с ней, ночные кошмары обходили его стороной, мантии света не попадались на глаза. Он почти прикончил «пыльцу», которую взял у Мотылька, но новой больше не покупал. Ему даже удалось выкинуть из головы Джейкоба, вот только не получалось стереть из памяти образ Нив, хрупкой маленькой Нив, раскачивающейся на коленях у Тима Бликера. Он считал, что виной тому его беспокойство за Джейкоба, и надеялся, что если «Кольцо огня» и общение с Мотыльком поможет ему разобраться со всем этим, то он сумеет помочь не только Джейкобу, но и Нив заодно.

Весь он был полон образом Ундины — переменами ее настроения, ее запахом и даже тем, как она плела свои косички. Он спал возле нее, вдыхая ее аромат, и у него было чувство, что во сне он сливается с ней, почти становится ею. Он никогда не рассказывал ей о Блике и Джейкобе, о Беттине и свечении, но, когда однажды утром они с Ундиной проснулись, Никс понял, что они общались во сне и что-то разделили в течение этой ночи: что-то глубокое, чего никто из них не понимал.

Это все походило на единение влюбленных и все же было чем-то другим. Мейсоны звонили дочери ежедневно. Они добрались до Чикаго, поселились в большом доме в Эванстоне с террасой и садовыми качелями. Ральфу нравились его коллеги в «Зеликсе»; Макс уже приступил к занятиям в консерватории. Если Ундина передумает и приедет, для нее готова спальня.

Она ничего не говорила родителям про Никса, а рассказывала только о том, как идут занятия по рисованию и поиск работы на лето. Ундина практически не воспринимала Никса как отдельного человека, скорее, он становился частью ее, а она — частью его. Несколько раз они приглашали К. А. и Нив посмотреть кино. Моргану они приглашали тоже, но она ни разу не пришла. В другое время Ундина рисовала и слушала Никса, а он готовил еду.