«Уродливое детище Версаля» из-за которого произошла Вторая мировая война - Сергей Лозунько

Как видим, отнюдь не третий рейх, но межвоенная Польша — пионер в деле «окончательного решения еврейского вопроса».

Этнические чистки и полонизация активно проводились на захваченных Польшей литовских землях. С 1924-го польский язык был объявлен официальным языком Виленского края. В массовом порядке закрывались непольские учебные заведения. К 1937 году, если руководствоваться польскими данными, на этих землях проживало только 0,8 % литовцев! Хотя еще в 1930-м таковых было 25 %. Прямо противоположная картина с поляками — 35 % в 1930-м и 66 % в 1937-м (большинство среди остальных составили евреи — 28 %)![170].

Особую ненависть Польши вызывало все, что напоминало о России. Здесь доходило до актов вандализма, несвойственного цивилизованным нациям. В 1921 году в Варшаве был взорван построенный перед Первой мировой войной (возводился 16 лет) кафедральный собор Александра Невского — творение рук великого русского зодчего Леонтия Бенуа, имевший в своем собрании более десяти тысяч произведений и предметов мировой художественной ценности.

Газета «Голос Варшавски» по этому поводу писала: «уничтожив храм, тем самым мы доказали свое превосходство над Россией, свою победу над нею»[171].

Расправа над православной церковью продолжилась массовым разрушением храмов или переделкой их в католические соборы. К примеру, только в одном Люблинском воеводстве за период 1918–1938 гг. было уничтожено 119 православных церквей, а 141 православный храм преобразован в римско-католические костелы.

Так Польша «исполняла» свое обязательство обеспечить право любого жителя пользоваться религиозной свободой.

Когда в июне 1919-го верховный совет Антанты позволил Польше временную оккупацию Восточной Галиции, то создание там польских органов гражданской власти было обусловлено заключением с союзными и объединившимися странами «соглашения, которое гарантировало бы, насколько возможно, автономию данной территории, равно как и политические, религиозные и личные свободы населения». Кроме того, Антанта оговаривала, что «это соглашение должно основываться на праве свободного волеизъявления, к которому жители Восточной Галиции могут прибегнуть как к последнему средству для разрешения вопроса о своей принадлежности к тому или иному государству»[172].

В начале 1923 г. Польша поставила перед союзниками вопрос о полном признании за собой прав на Восточную Галицию. Правительство УССР в ноте от 13 марта 1923-го на имя правительств Франции, Великобритании и Италии высказало протест. В числе прочего обратив внимание на то, что условия, созданные в Восточной Галиции польскими оккупационными властями, даже хуже, чем были во времена габсбургской монархии: «после победы союзников, объявивших себя сторонниками самоопределения наций, свыше 4 миллионов украинцев, пользовавшихся при реакционно-клерикальной габсбургской монархии политической, административной и культурной автономией, были волей союзников поставлены в худшие политические условия, чем до войны»[173].

Тем не менее 14 марта 1923 г. Конференция аккредитованных в Париже послов Англии, Италии и Японии (посол США присутствовал в качестве наблюдателя) под председательством МИД Франции установила восточную границу Польши, закрепившую за ней Виленскую область, Западную Белоруссию, Западную Волынь и Восточную Галицию.

Однако и это решение сопровождалось оговоркой, в которой было указано: «Польша признала, что Восточная часть Галиции по своим этнографическим условиям требует установления автономии»[174]. Кроме того, на тот момент Польша и так была связана условиями договора о национальных меньшинствах, о котором шла речь выше. Но несмотря на все свои обязательства, Польша, как констатирует Ллойд Джордж, «пустила в ход самые жесткие меры угнетения, чтобы ополячить украинцев, распространяя преследования даже на церковь. Большинство украинцев принадлежало к униатской или православной церкви, поляки же были католики. Нечего и говорить, что со стороны Польши не делалось ничего, чтобы выполнить обязательство о предоставлении Восточной Галиции местной автономии, являвшееся условием передачи ей этой провинции»[175].

18 марта 1923-го во Львове прошла 40-тысячная демонстрация протеста под антипольскими лозунгами против решения Парижской конференции.

По отношению к украинцам и белорусам поляки подходили по сути с нацистских позиций «неполноценных народов». Формулировалось это несколько иначе, но суть примерно та же. Достаточно ознакомиться с теориями лидера польских эндэков, уже фигурировавшего в нашем повествовании Романа Дмовского. Например, с его сочинением «Мысли современного поляка» («Mysli nowoczesnego Polaka», Warszawa, 1934), в котором украинцы и белорусы как «цивилизационно отсталые» народы (тем более по сравнению с таким «цивилизационно передовым» народом, как поляки!), а потому полонизация-де — это для них благо, т. к. повышает их культурный уровень.

Польское «окультуривание» вылилось в самые отвратительные формы национального, языкового, религиозного гнета. С 1924 года начал действовать закон о запрещении использовать любые языки, кроме польского, в государственных и муниципальных учреждениях. Массово полонизировались учебные заведения. Если в 1918 г. на Западной Украине было 3600 украинских школ, то за годы польского правления их количество уменьшилось в 8 раз — до 461[176].

Кампания по полонизации доходила до идиотизма, когда, например, украинцев Галиции заставляли брать новые фамилии (звучавшие на польский манер) — чаще всего в привязке к территории проживания.

Неудивительно, что раз за разом возникали волнения, вызываемые как дискриминацией по национальному признаку, так и полной неспособностью польской администрации наладить хозяйственную жизнь на аннексированных территориях и обеспечить более-менее приличный уровень социально-экономического положения украинцев.

Во второй половине 1930-го, предваряя широкое восстание, неизбежное при том отвратительном отношении, которое Польша позволяла себе к украинцам, Варшава начала акцию «пацификации» (от лат. pacificatio — усмирение), сопровождавшуюся принудительным переселением украинцев с мест постоянного проживания. Отряды польской полиции при поддержке военной кавалерии окружали села и проводили то, что теперь называется «зачисткой». В такой способ было «зачищено» около 800 сел. Арестовано в ходе акции около 5000 участников антипольского движения или подозревавшихся в нелояльности. 50 человек убито. 4000 ранено или покалечено. Были сожжены свыше 500 украинских домов.

Министр внутренних дел Польши Славой-Складовский позже признает: «Если б не пацификация, то в Западной Украине мы имели б вооруженное восстание, для подавления которого необходимы были бы пушки и дивизии солдат». Настолько «хорошо» была устроена жизнь украинского 6,5-миллионного меньшинства в Польше!

Зверства поляков в ходе «пацификации» возмутили даже их союзников в Европе. Как отметит Ллойд Джордж, «польские преследования в Восточной Галиции приняли такую жестокую форму, что под давлением английского общественного мнения перед Советом Лиги был поставлен вопрос о так называемом „умиротворении“ этой страны. Но докладчик Совета, японец, оттянул рассмотрение вопроса более чем на год (Польша впоследствии отблагодарит Японию, когда в Лиге Наций будут ставиться вопросы о японской агрессии и зверствах в Китае. — С. Л.), после чего была принята невразумительная резолюция, которая совершенно не меняла положения в Восточной Галиции и даже ухудшала его»[177].

Однако антипольские выступления не могла остановить никакая «пацификация». В июне 1932-го вспыхнуло Лисское восстание на Львовщине, в котором приняло участие 19 сел Лисского, Турковского, Сокальского и Добромильского поветов, всего около 30 000 человек. На подавление восстания польским правительством брошено 4000 солдат (3 пехотных полка, 4 кавэскадрона), 1500 полицейских, бронемашины, авиация.

В июле 1932-го произошло крестьянское восстание на Волыни, охватившее Ковельский, Любомльский, Сарненский и Луцкий поветы, а также южные поветы Полесского воеводства. Только на Ковельщине партизанами разгромлены полицейские участки в селах Нова Руда, Кайдановка, Бахов, Дубов и др. В августе 1932-го — забастовка 2600 рабочих коммунальных предприятий во Львове. В сентябре того же года — всеобщая стачка 16 000 рабочих нефтяной промышленности на Западной Украине.

В январе — феврале 1934-го — забастовка 80 000 крестьян Луцкого, Ковельского, Владимир-Волынского, Ровенского и Дубновского поветов.

Понимая, что ситуация выходит из-под контроля, но упорно не желая отказываться от политики силового подавления нацменьшинств, в 1934 году Польша официально отказалась от договора о национальных меньшинствах. Т. е. окончательно развязала себе руки. Варшава и до этого не особо утруждала себя исполнением взятых на себя обязательств, но время от времени ее «допекали» попреками насчет неисполнения договора, подписанного в 1919-м. Теперь Польша как бы лишала своих критиков формальных оснований для предъявления претензий, касающихся недопустимой политики по отношению к представителям непольских народов.