Номер 11 - Коу Джонатан

— Мы не сможем зайти в лес, — добавила Лора, — его обнесли колючей проволокой.

Асфальт закончился, и они топали по грязной тропе с буйной порослью сорняков и полевых цветов по обочинам. Вооружившись палкой, Гарри азартно сбивал соцветия.

— Возможно, стоило огородить холм, — сказала Рэйчел. — Вы были правы, приезжать сюда — в этом есть что-то нездоровое.

— Почему вам так хорошо запомнился случай с Келли? — спросила Лора. — Вы ведь были очень молоды, когда это случилось.

— Мне было десять. Я приехала на каникулы к бабушке и дедушке и помню, как их потрясла смерть доктора Келли. Мой дед Тони Блэра терпеть не мог и был готов поверить самому худшему о нем. Но вряд ли даже он думал, что Келли убили, хотя и считал, что погиб он неспроста…

— Да, тогда все это выглядело очень… странно, — подхватила Лора, — но я не увлекаюсь конспирологическими теориями, и, как говорил Роджер… он думал, что к тому времени мы перешли некую грань, ужасную грань, и во всем, что ни происходило тогда, нам виделось нечто непонятное, таинственное, и это ощущение распространялось, как ударная волна.

Они миновали указатель «Река Темза, ¾ мили»; Рэйчел опешила, она и забыла о том, что Темза совсем рядом. Гарри явно подмерз. Еще несколько минут — и они приблизятся к вершине холма настолько, насколько позволит тропа, и роковой лес будет простираться слева от них.

— У него имелась своя теория, — продолжила Лора, — у Роджера было полно всяких теорий. Наверное, потому, что ему за это платили… Ладно, он полагал, что для каждого поколения наступает момент, когда оно теряет невинность. Политическую невинность. Для нашего поколения этим моментом стала смерть Дэвида Келли. До тех пор мы скептически относились к войне в Ираке и подозревали, что правительство не говорит всей правды. Но в тот день, когда умер Келли, мы будто окончательно прозрели: власть прогнила. Самоубийство ли, убийство, не важно. Погиб хороший человек, и убила его ложь об этой войне. Вот так. И с тех пор уже нельзя было делать вид, что страной управляют достойные люди.

— Убедительная теория, — сказала Рэйчел. — Но печальная.

— Что в ней такого печального?

— То, что вы потеряли невинность. Хуже ничего не может случиться. Разве «Потерянный рай» не об этом?

— Невинность сильно переоценена, — сказала Лора. — Когда кто-то рыдает по утраченной невинности… ну, я не доверяю таким людям. — Они добрались до кромки леса и теперь вглядывались вглубь, словно хотели найти некий смысл в хаосе листвы и зеленых побегов. Гарри дернул мать за полу куртки, пытаясь завладеть ее вниманием, без особой причины, инстинктивно. — Вот вам пример, — продолжила Лора, глядя на сына, по-прежнему смотревшего на нее просительно и по-прежнему без определенного повода. — Невинность пока при нем. Вы ему завидуете? Он верит, что рождественские подарки приносит здоровенный детина в красном наряде, который ездит в санях, запряженных оленем. Что в этом такого прекрасного?

Почти стемнело. Подняв воротник и сунув руки в карманы, Лора начала первой спускаться по тропе, ведущей в деревню.

— Я могла бы рассказать кое-что, — обронила она через плечо, — о том, что случается, когда человек слишком сильно тоскует по невинности.

Рэйчел взглянула на Гарри. Он тоже поднял на нее глаза и пожал плечами: обоим было невдомек, о чем говорит его мать. Рэйчел взяла мальчика за руку, и они зашагали вниз по склону холма.

В духовке их ждала приготовленная Кейшей еда, Лоре оставалось лишь сварить рис. Они поужинали на кухне, затем Лора повела Гарри наверх укладываться спать (эта процедура всегда длилась дольше, чем ей хотелось бы). Вернувшись в гостиную к Рэйчел, она обнаружила, что та сумела разжечь ровный огонь в камине, аккуратная пирамида дров пылала на подложке из щепок и старых номеров «Гардиан», а сама Рэйчел сидела в одном из двух продавленных, но удобных кресел у камина, неотрывно глядя на экран своего навороченного телефона.

— Жестковато. — Рэйчел на секунду подняла голову, чтобы поблагодарить Лору, когда та подала ей бокал красного вина. — «Фильм, который вызывает у вас желание выколоть себе глаза раскаленными вязальными спицами». И это рецензия из разряда благосклонных.

— Что вы цитируете? — спросила Лора, усаживаясь напротив.

— Читаю отзывы на фильм, о котором вы мне говорили.

— «Какая подстава!»?

— Да. Похоже, поклонников у него немного. Ваш муж принадлежал к очень маленькому меньшинству.

— Ну не сказала бы, что он обожал этот фильм. Мусор он опознавал с первого взгляда. Но к книгам и фильмам Роджер относился очень по-разному и часто противоречиво. И это мне в нем страшно нравилось. Хотя порой и раздражало. И конечно, ему как критику любое лыко было в строку. Погодите-ка, я вам кое-что покажу.

Лора вышла и вернулась с толстой тетрадью в кожаном переплете. Когда она открыла тетрадь, Рэйчел увидела, что страницы, одна за другой, исписаны убористым, похожим на паутину почерком. Это был каталог фильмов, составленный в более или менее алфавитном порядке, и к каждому фильму прилагалась короткая и довольно загадочная аннотация.

— Что он пишет тут о «Подставе»? — Лора передала ей тетрадь.

Рэйчел пролистала до раздела на нужную букву и нашла «Какая подстава!».

Неуклюжая британская комедия, прочла Рэйчел, о кучке битников, приезжающих на Лохнесс, чтобы построить модель чудовища.

1962 г. Продолжение фильма «Какое надувательство!» [10] (1961 г.)? Не совсем. Два актера играют и там, и там.

Сиквелы, которые на самом деле не сиквелы. Сиквелы с косвенными, обманчивыми связями с оригиналом.

— Что это значит? — спросила Рэйчел, показывая на звездочку в начале последней записи.

Лора заглянула в тетрадь:

— А-а, это значит, что ему пришла в голову идея для новой статьи. С ним всегда так было. Идеи возникали постоянно. Когда мы только поженились, я верила, что он гений и настанет день, когда он поделится своими тайными знаниями и напишет потрясающую книгу, академический шедевр. Я думала, это им движет. И не догадывалась, что мотивом может быть нечто более простое… например, ностальгия.

Переезд в этот дом — вот что открыло мне глаза, я начала понимать, какой он на самом деле. Я была беременна Гарри, и мы с Роджером оба пребывали в плену распространенного убеждения, будто ребенок должен расти на свежем воздухе, в деревне. Но, конечно, не слишком далеко от Оксфорда, где мы работали. Мы принялись искать дом и в начале 2006-го нашли это место. Помню, как утром в последнюю неделю января мы отправились на смотрины. Зима в тот год была суровой, накануне выпало много снега, и он лежал себе и не таял. На это мы и купились. Не только, разумеется, но все же. Представляете, какой прелестной выглядит деревня, укрытая снегом. А сам коттедж… он тоже был красив. Обворожителен. Хозяева нас обогрели, напоили кофе, показали дом. Мы оба… прониклись им, хотя и не до эйфории. Сами видите, внутри многовато перегородок, опять же сырость и еще кое-какие проблемы. Я видела, что Роджер колеблется и, во всяком случае, не намерен прекращать поиски. Но потом нас повели в сад…

Глядя на язычки пламени в камине, Лора улыбнулась своим воспоминаниям:

— Сад нам показали в последнюю очередь. Мы вышли вдвоем на террасу и взялись за руки, в основном тепла ради, потому что оба были без перчаток. Не прошло и нескольких секунд, как он сжал мою руку. Крепко сжал, до боли. Какая-то странная, мощная эмоция овладела им. Признаться, я даже испугалась и спросила: «Роджер, в чем дело? Что с тобой?» Он взглянул на меня и тут же отвернулся, снова уставился на лужайку и что-то пробормотал. Но обращался он не ко мне. Он разговаривал с самим собой. И в его шепоте я различила лишь «хрустальный сад». Тогда я в первый раз услышала эти слова. Но далеко не в последний.

Лора замолчала. И Рэйчел догадалась, что ее нужно подтолкнуть: