Невидимки - Чак Паланик

Вернемся к пластической хирургии. Перемещенный кусок кожи приживается на новом месте, прирастает к тому, что осталось от вашей челюсти.

Но без челюстной кости вам не обойтись. Без нее мягкая ткань, жизнеспособная и здоровая, может вскоре реабсорбцироваться.

Именно это слово употребляют пластические хирурги.

Реабсорбцироваться.

Перепоглотиться моим лицом. Как будто оно - губка, сделанная из кожи.

Перенесемся к плачущему Манусу и склоненной над ним, нежно теребящей его сексуальные волосы, воркующей Бренди.

В багажнике пара детских туфелек из бронзы, серебряный электротермос, картинка с изображением индейки.

- Знаете… - Манус всхлипывает и проводит тыльной стороной ладони под носом. - Сейчас я под кайфом, поэтому могу сказать вам все, что думаю.

Манус смотрит на склоненную над ним Бренди и на меня, сидящую на корточках у лужи грязи.

- Сначала, - говорит Манус, - родители дарят вам собственную жизнь. Но по прошествии времени пытаются навязать свои жизни.

Для того чтобы сделать вам челюсть, хирургам придется сломать вашу большеберцовую кость, которую питает артерия. Сначала они эту кость обнажат, потом прямо на ноге придадут ей нужную форму.

Это не единственный метод. Хирурги могут сломать и другие ваши кости, например, длинные трубчатые кости ваших рук или ног. Их внутренность наполнена мягкой губчатой массой.

Это слово применяют хирурги. И авторы специальных медицинских книг. Губчатая.

- Моя мама, - говорит Манус, - и ее новый муж - она часто выходит замуж, - они купили эту квартиру во Флориде. В кондоминиуме "Боулинг-Ривер". Люди, не достигшие шестидесяти, не имеют права приобретать в нем собственность. Таков действующий там закон.

Я смотрю на Бренди.

Она все еще играет роль чрезмерно остро реагирующей на разные глупости мамочки - стоит перед Ману-сом на коленях и гладит его по голове.

Я перевожу взгляд туда, где из-за ближайшего к нам утеса можно увидеть окна домов внизу, светящиеся синим телевизионным сиянием. Синий цвет Тиффани. Синий цвет валиума. Все люди сидят в плену.

Сначала моего жениха похищает у меня лучшая подруга. А теперь и брат.

- Я ездил к ним на Рождество в прошлом году, - продолжает рассказывать Манус. - Они любят свой кондоминиум. Моей маме и отчиму по шестьдесят исполнилось недавно, они в "Боулинг-Ривер" считаются юнцами. На меня все их соседи смотрели как на потенциального похитителя автомобилей.

Бренди облизывает губы.

- Согласно стандартам "Боулинг-Ривер", - говорит Манус, - я еще не родился.

Необходимо извлечь из кости это мягкое, пропитанное кровью костное вещество. Губчатую массу. Потом поместить ее и отдельные части кости в пересаженную на ваше лицо кожу.

Конечно, всем этим придется заниматься не вам, а пластическим хирургам. Вы в это время будете крепко спать.

Если куски костной массы приблизятся друг к другу на нужное расстояние, тогда образуется фибропласт.

Это слово тоже из книг.

Фибропласт.

На вышеописанное опять потребуются месяцы.

- Моя мама и ее новый муж, - говорит сидящий в багажнике "фиата спайдера" Манус, - на прошлое Рождество они подарили мне огромную коробку, завернутую в подарочную бумагу. Я надеялся, что в ней какая-нибудь классная стереосистема или телевизор с большущим экраном. Конечно, это могло быть и что-то другое, не менее нужное.

Он придвигается к краю багажника, ставит на землю одну ногу, потом другую, встает и поворачивается лицом к своему "фиату", нагруженному серебром и прочими безделицами.

- Так нет же! - говорит он. - В коробке оказалось вот это дерьмо.

Манус достает из багажника большой пузатый серебряный чайник и смотрит на свое искаженное отражение в его блестящей выпуклой стенке.

- Можете себе представить? Мне подарили целую коробку проклятых фамильных ценностей, которые никому не нужны!

Точно так же, как я швырнула в камин табакерку Эви, Манус забрасывает пузатую серебряную посудину куда-то во тьму.

Чайник пролетает мимо утеса, падает вниз и приземляется так далеко от нас, что мы не слышим ни единого звука.

Не поворачиваясь к машине, Манус хватает из багажника очередную фамильную ценность. Серебряный подсвечник.

- Мое наследство!

Заброшенный в темноту, подсвечник несколько раз бесшумно переворачивается в воздухе и исчезает из виду. Наверное, так же тихо летают искусственные спутники.

- Вы понимаете, - спрашивает Манус, загребая рукой из багажника пригоршню колец для салфеток, - что я имею в виду, когда говорю, что родители - это Бог? Ты, естественно, питаешь к ним любовь и хочешь знать, что они всегда рядом, но практически никогда их не видишь, если им от тебя ничего не нужно.

Серебряный электротермос взмывает вверх и летит ввысь, ввысь, ввысь, к самым звездам, потом - вниз. И приземляется где-то между домами со светящимися телевизионной синевой окнами.

После того как костные осколки срастутся внутри пересаженной на ваше лицо кожи, пластический хирург попытается создать из всего этого нечто такое, при помощи чего вы сможете разговаривать, есть, на что вы сможете наносить косметику.

За операцией последуют годы жутких мучений.

Годы надежды на то, что результат многочисленных экспериментов и страданий окажется лучше, чем лицо без челюсти.

Годы рассматривания себя в зеркале и опасений.

Манус хватает из багажника белую свечу.

- Моя мама, - говорит он, - преподнесла мне на прошлое Рождество еще один подарочек. Коробку с вещами, которые она хранила с первых дней моей жизни.

Только взгляните на это! - Он показывает нам свечу. - Моя крестильная свеча!

Манус зашвыривает свечку во тьму.

Вслед за ней летит туфелька из бронзы.

И крестильный наряд.

И горстка детских зубов.

- Будьте вы прокляты! - орет Манус. - Сказочные зубки!

Очередная жертва Мануса - локон светлых волос в медальоне на цепочке. Он вылетает из его руки и с приглушенным звоном исчезает во мраке.

- Она сказала, что дарит мне эти штуковины, потому что у нее нет для них места, - выкрикивает Манус. - Вовсе не потому, что желает от них избавиться.

Гипсовый слепок, сделанный руками ученика начальной школы, следует за кулоном.

- Знаешь ли, мамочка! - восклицает Манус. - Если вся эта дребедень больше не нужна тебе, мне она тоже ни к чему.

Перенесемся в те моменты, когда Бренди заговаривает со мной о пластической хирургии. Я сразу вспоминаю о лоскуте на питающей ножке. И о реабсорбции. И фибропласте. И губчатой костной массе. И о годах надежды и страданий.

Ну как тут не рассмеяться?

Смех - единственный звук, который я могу издавать своим горлом и значение которого понятно людям.

Бренди, ее королевское величество с лучшими побуждениями и огромными силиконовыми сиськами - настолько огромными, что ей сложно стоять прямо, - она говорит:

- Ты хотя бы вникни в то, насколько обширны возможности современной медицины.

Разве тут прекратишь смеяться? Я хочу сказать Шейну, что не нуждаюсь в столь заботливом к себе отношении.

Что намерена продолжать носить свои вуали. Если я не могу быть красивой, тогда буду невидимой.

Перенесемся к серебряному черпаку для пунша, улетающему в никуда.

К чайным ложкам, следующим за ним.

К табелям успеваемости ученика начальной школы, к рисункам с уроков рисования, упархивающим во мглу.

Манус мнет лист плотной бумаги.

Свидетельство о рождении. И рвет его на мелкие клочки.

И, обнимая себя, начинает раскачиваться, поднимаясь на пятки, на носки, на пятки, на носки.

Бренди смотрит на меня, явно чего-то ожидая.

Я пишу пальцем в грязи:

манус где ты сейчас живешь?

Я чувствую нежные прикосновения чего-то прохладного и влажного. Начинается дождь.

Бренди поворачивается к Манусу и говорит:

- Послушай, я не желаю знать, кто ты такой, но, если бы у тебя был выбор, кем бы ты стал?

Манус качает головой и отвечает:

- Единственное, что я знаю, так это то, что не старею. Что не хочу стареть.

Руки Мануса скрещены на груди, он раскачивается, поднимаясь на пятки, на носки, на пятки, на носки. Манус упирает подбородок в грудь и, раскачиваясь, смотрит на каменистую почву и осколки.

Дождь усиливается. Уже нельзя уловить ни запаха моих опаленных страусовых перьев, ни аромата "Лер дю Там" Бренди.

- Значит, ты будешь мистером Денвером Омлетом, - говорит Бренди. - Мистер Омлет, познакомьтесь с Дэйзи Сент-Пейшнс. - Рука Бренди, украшенная перстнями и кольцами, взмывает вверх и мягко опускается на сорокашестидюймовое силиконовое великолепие. - А это… Это Бренди Александр.

Глава двадцать первая

Перенесемся на одну из наших с Бренди встреч в кабинете логопеда. Бренди застает меня в тот момент, когда мои руки под вуалями и покровами. Я ощупываю остатки своих зубов, осторожно прикасаюсь к рельефной поверхности шрамов, сухой и туго натянутой, трогаю края горла с внутренней стороны, смоченные слюной.