Вперед в прошлое 4 (СИ) - Ратманов Денис

Пожалуй, сегодня я его достаточно удивил рассуждениями, потому ответил:

— Да как-то сами.

— Что ж вы сами натренируете? Давай я проведу, и разомнусь заодно.

Ого, дед-то у меня с сюрпризами!

— О, круто. А ты боксер? Или ММА? Или каратэ какое?

— Ушу, направление саньда, у меня коричневый пояс. Я, конечно, уже не великий боец — возраст вносит коррективы, да и заниматься стал уже зрелым, когда в Москву переехал. Но мне есть что рассказать и чему научить.

— Так это ж танцы…

Дед снисходительно улыбнулся.

— Ну, потанцуете. Кто выживет — молодец. Заодно и узнаете, чем отличается таолу от саньда.

В восточные единоборства я не вникал, слышал от армейцев, что эффективности в уличной драке — ноль. Но, во-первых, каждый кулик свое болото хвалит, во-вторых, даже если практической пользы не будет, мы разнообразим физическую подготовку, и от шаолиньства все будут в восторге, особенно младшие.

Ну а если толстяк Тим пожалует, в чем я сомневаюсь, ему такая нагрузка будет в самый раз.

— Авансом спасибо! Вот это будет круто!

Но главное «круто» не в этом, а в том, что дед получит целую толпу мальчишек, с которыми можно делиться опытом. Пусть они не заменят сына, но здорово отвлекут и разнообразят его жизнь, послужат той самой апельсиновой шкуркой.

— Идем домой? — предложил дед и невесело улыбнулся. — Надеюсь, Оля не прогонит.

Когда мы вернулись, уже начались сумерки. Мама успокоилась и хлопотала на кухне, Наташка ей помогала, Борис рисовал. Масляков в телевизоре объявлял очередной конкурс моей пустой кровати.

Раньше это фоновое бормотание казалось нормальным, только теперь я понял, что оно бесит и создает звуковое загрязнение, потому я подошел и выключил телек — он благодарно затрещал, остывая. Никто и не заметил перемен.

Дед вошел в кухню объясняться с мамой, попросив оттуда Наташку. Она глянула на телек, и я заговорил, переключая ее внимание:

— Прикиньте, наш дед — мастер ушу, у него коричневый пояс, и завтра он устроит нам Шаолинь.

Борис развернулся ко мне вместе со стулом.

— Ушу — это каратэ?

— Не, кунг-фу — оно боевое.

Сестра покосилась на дверь:

— Дед? Тренировку? — И добавила шепотом: — Он же старый!

Я взрослый встречал стариков, которые могли дать фору молодым офисным хомячкам. Наш дед выглядит вполне бодрым, и я был уверен, что всем понравится его тренировка.

— Он еще о-го-го, — поручился за него я.

— Он точно не опозорит? — шепнула Наташка, косясь на дверь.

— Не нравится — не иди, — буркнул Борис и отвернулся.

Дед вышел из кухни, заговорщицки мне улыбнулся и кивнул — все, мол, в порядке.

— Павел, идем ужинать.

Похоже, конфликт разрешен. Жаль, что не получилось помирить отца с сыном, который пришел повидаться со своими детьми и принес полную коробку шоколадных плиток.

Мама забрала их, «чтобы не слиплось», и к чаю выделила одну, разломав на разные по размеру куски.

Глава 16

Рыба моей мечты

В новостях все утро понедельника говорили про реформу. Показывали осаду сберкасс паникерами, километровые очереди, плачущих женщин. На других каналах нас уверяли, что все в порядке и под контролем, и можно спокойно класть деньги на депозит, их обменяют позже, но никто не верил после того, как накопления на книжках заморозили.

Даже спустя десятилетия, когда жизнь стала сытой и стабильной и страна изменилась, люди, которые помнили, как их обокрало государство, никогда не чувствовали себя в безопасности, не доверяли ему и предпочитали хранить деньги под подушкой или сразу же тратить, вкладывать в видимое и осязаемое — а вдруг опять кинут?

Что там на рынке и на улицах, я старался не представлять. Мы, как говорится, в домике (во всех смыслах), у нас все прекрасно. Мы жарим самый настоящий шашлык из бройлера на дальнем диком пляже! Там, где сосны спускаются по склону огромной горы почти к морю, поблизости ни души и цикады звенят на тысячи голосов. Пусть этот стрекот — и не голоса, а звуковая мембрана на брюшке, представлялись все равно тысячи поющих насекомых.

Было ветрено, и дед соорудил кострище между камней, но не учел, что, раскаляясь, они начинали трескаться и выстреливать осколками, потому нас к мясу не подпускали.

На этом безлюдном берегу частенько отдыхали нудисты и, дабы не смущать простой люд видом голых задниц, из плоских камней сооружали домики без крыши — и тень тебе, и защита от любопытных глаз. Когда строители уходили, сооружением пользовался тот, кто первым его займет.

Один такой домик достался нам. Мама и дед прятались от солнца в нем, Наташка и Борис бродили по берегу, собирали доски, палки и бревна, что прибило к берегу — часть пойдет на крышу нашего домика, часть — в костер. Потому что кто же тушит костер, когда есть хворост? Он должен до последнего гореть!

А я отогревался после неудачного заплыва за крабами. Из-за легкого волнения вода была мутноватой, и никак не удавалось их разглядеть. Но судя по обломкам панцирей, которые крабы сбрасывают, линяя, они тут были в немалом количестве.

В принципе, можно было не идти в такую даль, к самому мысу, а сделать, как изначально предлагала мама: отправиться на пустырь. Но тут все по-другому: сосны спускаются к самому обрыву, тянет смолой и лесом, нагретым солнцем, и я отлично понимал людей, готовых претерпевать трудности, тащиться в горы, чтобы испытать единение с природой и радость от созерцания.

Брат с сестрой принесли очередную партию досок, и Наташка полезла делать крышу, а Борис, воровато оглядевшись, шмыгнул ко мне, снова огляделся и зашептал с таким видом, словно собирается подбить меня на ограбление банка:

— Пашка, прикинь, там нудисты! Две бабы… — Он аж слюной подавился, кашлянул, — голые! Совсем голые!

— Где? — просил я, скользнул взглядом вдоль берега и никого не увидел.

— Там! В такой же каменной штуке. — Залившись краской до кончиков ушей, он покосился на мамины ноги, торчащие из домика; дед боялся обгореть на солнце и полностью спрятался в тень. — Давай типа за дровами сходим туда?

— Что вы там шепчетесь? — спросила Наташка, закончившая громоздить доски на крышу. — Помогли бы лучше.

— Идем?

Наверное, раньше мне было бы интересно, я ощущал бы себя разведчиком, и нервы щекотал бы не столько вид голых женских тел, а факт, что мы причастны к запретному. Но так случилось, что я дамских прелестей насмотрелся и потому сказал:

— Иди один.

Он шумно сглотнул.

— Не… Сам — не.

Я развалился на солнышке, слушая звон цикад. Гораздо интереснее было поймать краба, зажарить на углях, м-м-м! Как долго об этом мечтал я-взрослый! Вот так беззаботно лежать, и чтобы пахло жареным мясом, дымом, и кожу пощипывало от соли.

Согревшись, я снова взял ласты, маску с трубкой и гарпун на резинке, потопал в воду, сел на камень, поплевал на стекло, чтобы не запотевало, ополоснул водой, экипировался и занырнул. Качнулись навстречу бурые водоросли, прыснули в сторону мальки, а я погреб на глубину, всматриваясь в камни, где на водорослях могут кормиться крабы.

Все-таки вода тут мутноватая, плавает взвесь, которую намывает многочисленными реками. Взрослому мне доводилось охотиться в Крыму — прозрачность воды не сравнить. Но, как говорится, другого моря у меня для вас нет, спасибо сегодня хоть что-то видно.

Мне не везло, ни кефали не попадалось, ни горбылей под камнями, только россыпь серебряной хамсы. Вот когда плывешь без гарпуна — даже пеламида встречается, а тут рыба как будто знает, что на промысел вышла ее смерть, и бьет в свои рыбьи колокола: «Шухер, пацаны! Опять плывет по наши души кожаный мешок!» — и пусто.

Ни краба завалящего, аж зло берет! Всплыть. Выдохнуть. Вдохнуть. Нырнуть. Проплыть над камнями. И так много раз подряд. Я доплыл аж до официального нудика, развернулся назад, сделал нырок, и перед моим лицом махнул хвостом… Осетр⁈

От неожиданности я чуть воды не нахлебался. Вынырнул, вдохнул, набрав побольше воздуха, натянул резинку рогатки.