Спарринг- партнеры - Гришэм Джон

Так что они терпеливо пережидали в лесу, прятали свой товар в старых сараях и в брошенных домах и постоянно перетаскивали его по ночам с места на место. Труднее всего приходилось с телевизорами.

Самым ходовым товаром на рынке краденого, мгновенно приносившим наличность, было оружие. Когда им везло выпотрошить оружейный шкаф, они забывали обо всем остальном и весело волокли драгоценную добычу к себе в тайник в густых зарослях. Наивысшим их достижением стала «Беретта-686 сильвер пиджн». У владельца того дома был в оружейном шкафу десяток дробовиков, и шкаф почему-то оказался не заперт, хотя замки их, конечно, не остановили бы. Там были и «браунинги», и «ремингтоны», но при виде «беретты» Брайан аж присвистнул. Они прихватили по четыре дробовика и винтовки и по одному револьверу «Смит-энд-Вессон» каждый и поспешили на выход. Потом они три дня следили за домом, но там не было признаков жизни, только на подъездной дорожке накапливались газеты. Дом не был оборудован сигнализацией. До чего беспечны бывают люди!

Поскольку ограбление прошло незамеченным, они вернулись туда за остальным оружием. Судя по всему, хозяева уехали в длительное путешествие. Как-никак, был июль, сезон отпусков. Брайан торопился – вдруг кто-нибудь объявится? Они примчались в город на краденых великах и зарулили в свой излюбленный ломбард. Они хорошо знали хозяина и считали его достойным доверия, насколько вообще в сомнительном бизнесе торговли краденым можно говорить о достоинстве и доверии. В помещении для приема вещей всегда было людно, полки ломились от всего на свете – от саксофонов до пылесосов. Заднее помещение отводилось для главного – огнестрельного оружия. За револьверы им заплатили по 50 долларов. Когда Брайан сказал хозяину ломбарда о «Беретте-686 сильвер пиджн», тот вытаращил глаза.

– Да ладно! – изумился тот. – Это еще откуда? – Но тут же опомнился и прикусил язык. Никогда не спрашивай вора, откуда взялось ворованное.

Брайан со смехом заверил его, что у них и вправду припасена такая пушка, причем в отличном состоянии.

– Я поспрашиваю, – пообещал скупщик, явно приободренный.

Через неделю они принесли ему дробовик и ушли с 200 долларами наличными – рекордной для них суммой. За 30 долларов за ночь они сняли номер в старом мотеле на окраине, приняли там душ, выстирали одежду и поели чизбургеров в закусочной напротив. Два дня жили, как короли.

Когда пришло время, они вернулись к себе в лес и перенесли стоянку на несколько миль. Они выпотрошили в окрестностях немало домов, и полиция усилила патрули.

В 8.30 вечера Коди ходит туда-сюда по камере с закрытыми глазами, как зомби, дотрагиваясь то до полок с книгами, то до решеток. Вперед-назад, вперед-назад. Ему тревожно, он уже жалеет, что выбросил таблетки. С минуты на минуту он ждет последнего появления своего адвоката с ожидаемым всеми известием.

Обычно в последнюю минуту защитники ретиво строчат прошения и апелляции, запыхавшиеся адвокаты снуют из суда в суд. Но так бывает не всегда. Год назад Лемойн Рабли прошел весь путь до самого конца без лишнего шума. Он сидел через две двери от Коди, они дружили и часами болтали, пока тикали часы, хотя и не видели друг друга. За день до казни суды перекрыли весь кислород, и адвокаты Лемойна сдались. Это была самая мирная казнь за все четырнадцать лет, прожитых Коди в отсеке для смертников.

Откровенно говоря, сейчас, когда наступает его черед, он благодарен Джеку Гарберу, все еще продолжающему бой, хоть патроны уже на исходе. Не так уж он и ждет последнего визита своего адвоката.

Он ничего ему не платил. Последние десять лет Джек защищал его с вызывавшей изумление преданностью. Несколько раз ему не хватало в апелляционном суде всего одного голоса, чтобы добиться для Коди нового суда. Однажды Коди задал Джеку вопрос, зачем тот защищает приговоренных к смерти. Ответ был нечетким и коротким – что-то из области возвышенных представлений о безумии смертной казни. Тогда Коди спросил Джека, кто ему платит, и тот объяснил, что работает на некоммерческий фонд, неравнодушный к таким, как Коди, заключенным из отсека смертников.

От нового звука зуммера в конце коридора Коди вздрагивает, возвращаясь к реальности. Он подходит к решетке и ждет. Это Марвин.

– У меня добрые вести, Коди, – говорит тот с улыбкой.

– Так я и поверил! Сейчас добрые вести могут поступить только от моего адвоката.

– Эта новость не из таких, это кое-что другое. К тебе посетитель. Не адвокат, не капеллан, не какой-нибудь репортер, а настоящий посетитель.

– У меня не бывает настоящих посетителей.

– Знаю.

– Ну, и кто это?

– Милая леди из Небраски.

– Мисс Айрис?

– Мисс Айрис Вандеркамп.

– Да брось!

– Клянусь.

– Ей же восемьдесят лет, она в инвалидном кресле.

– А вот взяла и приехала. Начальник разрешил пустить ее к тебе на пятнадцать минут.

– Ишь, какой добряк! Мне прямо не верится, Марвин. Мисс Айрис, наконец, сюда добралась!

– Да, она здесь. – Марвин на несколько секунд исчезает, чтобы снова появиться, толкая перед собой инвалидное кресло с мисс Айрис. Оставив ее перед дверью Коди, он пропадает в тени коридора.

От потрясения Коди не находит слов. Он стоит вплотную к прутьям решетки и изучает улыбающееся лицо посетительницы.

– Не могу поверить, – тихо выдавливает он наконец. – Даже не знаю, что сказать.

– Почему бы не что-то вроде: «Здравствуйте, рад встретиться с вами после стольких лет». Пойдет?

– Здравствуйте, рад встретиться с вами после стольких лет.

– Я тоже рада. Ринулась сюда с максимальной для меня скоростью. Жаль, что на это потребовалось двенадцать лет.

– Я так рад, что вы здесь, мисс Айрис. Просто не верится.

Коди медленно просовывает правую руку сквозь прутья решетки. Она берет ее обеими ладонями и стискивает.

– И мне не верится, Коди. Неужели это происходит на самом деле?

Он кивает, медленно убирает руку и смотрит на нее. Она оказалась в инвалидном кресле, потому что, как сама объяснила в одном из множества своих писем, страдает от приступов острого бурсита коленей и других суставов. Ее ноги накрыты пледом. На ней зеленое платье в цветочек и много украшений: длинные ожерелья, широкие тяжелые браслеты. Коди обращает внимание на драгоценности, ведь он в свои золотые деньки немало их похитил. У нее круглое лицо, широкая улыбка, длинный нос, очки в красной оправе на кончике носа, искрящиеся голубые глаза. Копна густых, а вовсе не редеющих седых волос.

Она же видит тощего растрепанного паренька, которому ни за что не дашь двадцать девять лет.

Переписываясь на протяжении двенадцати лет, они раскрыли друг другу почти все свои тайны.

– Да, мисс Айрис, все это взаправду. Джек, мой адвокат, говорит, что мы уже «слизали всю соль». Я вычитал это выражение в одной из книжек с меткими фразами и метафорами, которые вы мне присылали.

– Ты используешь многовато расхожих фраз и метафор.

– Знаю, знаю, вы писали. Но мне нравятся хорошие клише, из тех, что нечасто применяют.

– Лучше старайся их избегать.

– Не могу поверить: я уже на самом краю, а вы по-прежнему оцениваете мои сочинения.

– Вовсе нет, Коди. Я здесь потому, что ты мне небезразличен.

Это как удар наотмашь, у него едва не подкашиваются ноги. Таких слов он еще никогда не слышал. Он подходит к решетке, хватается за два прута и пытается просунуть между ними голову.

– Вы тоже мне небезразличны, мисс Айрис, – шепчет он. – Не могу поверить, что вы здесь.

– Вот она я. Учти, времени у меня в обрез.

– Как и у меня.

– Ну, о чем мы будем разговаривать?

– Как вы здесь оказались?

– Уговорила Чарльза привезти меня. Он мой новый кавалер.

– А что случилось с Фрэнком?

– Умер. Кажется, я писала.

– Это вряд ли, хотя, если честно, уследить за всеми вашими романами – нелегкая задача. Помнится, вы души не чаяли во Фрэнке.

– О, я в них во всех души не чаю, во всяком случае, поначалу.