13 отставок Лужкова - Валерия Башкирова

Манеж

Московский Манеж, полыхавший в день президентских выборов, 21 марта 2004 г., сгорел удивительно вовремя. Потеряв, наконец, уникальный памятник архитектуры, московское правительство получило возможность сэкономить порядка $ 100 млн.

В катастрофе можно увидеть мистическое начало.

Манеж возник из пожара 1812 г., когда Москва выгорела и вокруг Кремля образовалось гигантское пустое место. Это был памятник триумфу над Наполеоном и памятник с особым смыслом. Строительная программа императора Александра I (то есть история развития русского ампира) заключалась, в частности, в том, чтобы внятно указать Наполеону, кто, собственно, является наследником Римской империи. Основные мероприятия на эту тему развернулись в Петербурге, но и в Москве было решено создать «классический» центр.

В предшествующую эпоху Екатерина Великая тоже собиралась материализовать в Москве имперские амбиции России и даже хотела ради этого снести Кремль, но при Александре концепция поменялась.

У стен Кремля архитектор Осип Бове построил грот, выглядевший так, будто это небольшой раскоп, в котором удалось найти остатки колонн, капителей, карнизов. Рядом расположился Манеж. Как раз в то время все были увлечены раскопками Помпеи. Получилось, будто вот копнули под Кремлем, а там, оказывается, был фантастический римский форум, наш «Капитолийский холм», где позднее на развалинах античности построили средневековую крепость. Русский Капитолий «не сохранился», зато рядом, пожалуйста, гигантский античный храм.

Символически Манеж – это московский Парфенон, причем даже не один Парфенон, а целых два (он в два раза длиннее, чем это принято по канонам античного храма). В центре Манежа еще находилась церковь Святого Николая, апсида которой выходила в Александровский сад (ее снесли в 1930-е гг.), и получалось так, что к этой церкви пристроены два огромных античных храма.

Это было зримое доказательство происхождения Российской империи от Римской, что в начале XIX в. означало доказательство нашей цивилизованности, нашей причастности к общеевропейским ценностям.

Из пожара эта причастность возникла, в пожар и ушла, увенчав гигантским фейерверком победу на выборах президента, чья программа вряд ли может быть охарактеризована как просвещенный европеизм. Наш принцепс, конечно, не слишком подходит на роль Нерона, любующегося пожаром столицы под крики восхищенного народа, его артистизм проявляется в другом. Но для романтически настроенных натур тут есть где усмотреть массу мистических совпадений и тем острее погрузиться в переживание одной из величайших национальных культурных катастроф.

Центр Москвы в тот момент выглядел как после авианалета: слева полуразрушенная сталинская гостиница «Москва», символ азиатской империи, справа сгоревший Манеж, символ империи европейской, в центре лужковский «Охотный ряд». Более зримой и глубокой победы русского центризма не придумаешь.

Это если говорить о символическом порядке. В пространстве более приземленном дело обстоит так. Мэр Москвы Юрий Лужков уже на пожаре объявил о том, что здание будет реконструировано и расширено вдвое. Это прозвучало странно. Все-таки редко вечером в воскресенье на пожар люди приезжают с готовым проектом восстановления, в котором предусмотрены дополнительные площади.

Но все дело в том, что Манеж сгорел необыкновенно удачно: как раз тогда, когда московское правительство вплотную подошло к его реконструкции, было даже выпущено постановление правительства о «реставрации и приспособлении» Центрального выставочного зала к современным функциям. Слово «реконструкция» в отношении памятников архитектуры употреблять было запрещено (этот вид работ не предусмотрен законом «Об охране памятников»), поэтому вместо него используется эвфемизм «приспособление».

По постановлению московского правительства инвестором работ выступила австрийская фирма M. S. I. (Messe Service International), один из крупнейших выставочных операторов на русском рынке. Фирма оплачивала расходы на реконструкцию, а взамен получала время – 75% выставочного времени сроком на 15 лет. Город фактически терял на этот период всякую прибыль от выставок в здании: оставшихся 25% едва хватило бы для проведения там бесприбыльных муниципальных мероприятий вроде выставки Школы акварели Сергея Андрияки, которая должна была открыться в Манеже как раз на той неделе, когда случился пожар.

В соответствии с заданием на проектирование, помимо реставрации Манежа и в особенности его перекрытий, предполагалось углубление выставочного комплекса на один этаж для собственно выставочных пространств, а также сооружение под ним подземной парковки на 200 машин (фактически на всю площадь здания). Кроме того, в здании должны были быть созданы офисные площади для администрации зала, а также кафе и рестораны.

Именно об этом плане Юрий Лужков и рассказал на пожаре: увеличение площадей в два раза и подземный паркинг. Все было решено, но надо сказать, что решение далось московским властям нелегко. Мысль хозяйственная входила в жесточайший конфликт с мыслью культурной, и впереди инициаторов проекта ждала масса сложностей.

Деревянные перекрытия Манежа, созданные гениальным инженером Августином Бетанкуром, швейцарцем на русской службе, – памятник инженерного искусства. Бетанкур придумал, как перекрыть 47 м деревянными конструкциями без опор, но за 150 лет конструкции подпортились. В свое время для лучшей сохранности деревянные балки укутали и засыпали солдатской махоркой, от которой жук-древоточец дох на месте. В военные годы махорку выкурили, и жуки воспряли духом.

В хрущевское время, когда Никита Сергеевич вывел из Манежа кремлевский гараж и устроил там выставочный зал, началась реконструкция, но бревен такой длины и качества больше в СССР не произрастало. В результате под балки были подведены железные опоры, а сами перекрытия зашили фанерой – получилось выставочное пространство, которое тот же Хрущев навсегда обессмертил радикальнейшей критикой современного искусства (он там указал на гомосексуальную природу авангарда в самых скандальных выражениях).

Получалось, что из-за культурных проблем необходимо, во-первых, открывать все перекрытия и реставрировать, чистить и защищать от пожара весь этот полуистлевший памятник инженерного искусства. Во-вторых, подводить под перекрытия компенсирующие металлоконструкции, которые бы все это держали. В-третьих, строить подземные выставочные пространства и парковки, как-то так подкапываясь под все это, чтобы оно не пострадало. Просто глаза на лоб лезли от такого финансового нестроения, и еще неизвестно, что бы из этого вышло.

Дело в том, что Манеж – памятник федерального значения, находящийся в городской собственности. Когда московские власти хотят реконструировать федеральные памятники, они по закону должны проходить согласования в Минкульте, который как раз и требует отдать памятники в федеральную собственность на том основании, что московские власти вместо реставрации занимаются их уничтожением. Легко предположить, что идея паркинга, подземного выставочного комплекса, кафе и ресторанов была бы мгновенно квалифицирована как пример злостного надругательства над памятником и получить эти согласования было бы чудовищно трудно. Ну не было у Осипа Бове подземного паркинга для гужевого транспорта, и офисных помещений не было, и ресторанов тоже.

И вот счастье – полыхнуло.

У нас, кстати, такое счастье уже случалось. Как раз тогда, когда готов проект реконструкции и уже вроде бы пора к ней приступать, вдруг памятник раз – и загорается, и сразу все проблемы отпадают. Даже термин возник – «реанимация методом кремации».

В Замоскворечье, где ценные инвестиционные площади занимали домики купчих позапрошлого века, в 1990-е гг. просто постоянно полыхало, причем, что интересно, всегда именно везло: ни одного уголовного дела о поджоге не было. Короткое замыкание – и стоимость реконструкции понижается в два-три раза.

Легко рассчитать, что в случае с Манежем, проект реконструкции которого можно оценить в сумму $200–300 млн (около 20 тыс. кв. м в трех получившихся уровнях при цене в районе $1 тыс. за метр, как в соседнем «Охотном ряду»), сумма экономии составляет порядка $100 млн. Учтем при этом, что после пожара все согласовательные проблемы с реконструкцией будет решать гораздо проще.

Ведь Манеж сгорел, и необходимость что-то с ним делать очевидна и для Минкульта, а чтобы что-то сделать, нужны дополнительные инвестиционные площади.

Словом, произошла большая инвестиционная удача. Когда кому-то так (на такую сумму) повезло, невольно думаешь, что, может быть, этот кто-то удачу подтолкнул. Но беспристрастный наблюдатель все же должен склониться к мысли о чистом везении. Судите сами. Предположим, кто-то решил по экономическим соображениям сжечь Манеж. Стал бы этот человек поджигать его непосредственно в момент торжества Владимира Путина? Это и с точки зрения бизнеса как-то неаккуратно. Люди, оперирующие такими суммами, в целом не склонны идти на неоправданные риски, а, говорят, Путин очень интересуется, на кого бы обидеться за этот пожар. Но тут судьба, а с судьбы что же возьмешь? Можно попенять на выбранное ею время, но какой удачный итог!