Принц и Нищин - Кондратий Жмуриков

— Ну что, поехали куда глаза глядят… — резюмировал он наконец.

Глаза глядели преимущественно в сторону мыскинского дома, из которого их, собственно, и завезли «погостить» у алкоголика Гришки. Но смотри не смотри, а ключей от квартиры не было. Так что приходилось ночевать или в машине (что было почти невозможно — здесь жутко и удушливо воняло) или на вокзале.

Порешив именно так, веселая и в таком буквально смысле спевшаяся парочка, отправилась на железнодорожный вокзал.

Но в эту ночь неприятности вцепились в них мертвой хваткой свирепого питбуля. Не доехав буквально двух кварталов до вокзала, они наткнулись на одинокий патруль ДПС. Малорослый и тощий, как будто он в детстве составлял основную статью экономии в бюджете детского сада, хмурый лейтенант сонным голосом потребовал документы. Стараясь не дышать на представителя власти, Мыскин начал лихорадочно соображать, что делать, а лейтенант сам навел его на мысль:

— Что пили, гражданин?

Никакие уверения в том, что, дескать, выпили у друга, живущего в соседнем квартале, по бутылочке пива, не помогли. Лейтенант окинул подозрительным взглядом лысый череп Аскольда и покореженную малопрезентабельную физиономию Алика Иваныча и покачал головой. А ведь ему еще предстояло узнать, что машина в угоне и на нее, разумеется, у Мыскина нет никаких документов.

— Но позвольте, — нахально вмешался Аскольд, — что это ты такой правильный, лейтенант? А сто баксов не спасут гиганта мысли и отца русской демократии?

— Сто пятьдесят долларов спасут гиганта мысли, — невозмутимо ответил продажный представитель власти.

— А сотня — нет?

— Ну-ка, предъявите, — официально проговорил патрульный, словно не взятку требовал, а водительские права и документы на автомобиль.

Денег, разумеется, не было, и потому Алик, выйдя из машины, предпочел уложить лейтенанта на холодный асфальт и, прыгнув в салон, дать по глазам так, что отчаянно завизжали шины.

…Машину Гришки они бросили в ближайшей подворотне, грязной и черной, как пренебрегающий элементарными правилами гигиены негр. Но идти на вокзал уже было нельзя. Бутылку водки Аскольд и Алик не бросили, как они это сделали с машиной. Напротив, они распили ее за какие-то две минуты, а потом решили, что стоит где-то упасть и заснуть. Как говорится, уколоться и забыться…

И они нашли, где. Наверно, никто из звезд отечественной эстрады никогда не ночевал — и не будет ночевать! — в огромном недостроенном гараже на груде каких-то рваных тряпок, пахнущих бензином…

А по пробуждении Аскольд понял, что он остался в городе роковой гастроли один. Без персонала и охраны. Что никого он не найдет — ни Романова, ни Фирсова, ни всего своего персонала. Ни того человека, который заменял его и играл Аскольда так же правдиво, как если бы это был сам знаменитый певец. Конечно, об актерских способностях Воронцова Аскольд не знал. Зато он знал, что ему нужно выбираться из провинции. Выбираться самому. В Москву. Этими оптимистичными мыслями в семь часов утра он поделился с Аликом Мыскиным, который также проснулся ни свет ни заря и начал ощупывать свою немилосердно гудящую словно с перепою голову.

— А ты вот что… позвони в Москву, — посоветовал ему Алик. — Тебя вытащат отсюда в два счета.

— Куда?

Этот вопрос откровенно озадачил Мыскина.

— То есть как это — куда?

— Куда звонить-то? — распространился Аскольд, потирая лысый череп и щупая угол рта, возле которого застыла струйка крови.

— Ну как… домой, что ли… или там в какую службу безопасности… ведь у тебя есть такая?

— И ты думаешь, что я знаю телефоны?

— Не понял шутки юмора… то есть как это — не знаешь телефоны?

— А я никому не звоню, — беспечно ответил Аскольд, — мне и без того слишком много названивают, чтобы я кому сам звонил. Я только три телефона помню наизусть… правда, один в Лондоне… студия звукозаписи там, второй — в Мадриде, а третий… м-м-м…

— А третий где?

— А третий где-то в Швейцарии… там домик у моего дядюшки… пятидесятипятикомнатный. Только сейчас там никого нет.

— Что, даже московского телефона… ни одного не помнишь? — ужаснулся Алик.

Аскольд пожал плечами:

— Да разве их все упомнишь? У меня всем этим отдельный человек ведает, в охране… он все номера и знает. Куда скажу, туда он и прозванивает.

— Чудны дела твои, Господи! — пробормотал Алик. — Ну вот ты сейчас упоминал своего дядю… что, не помнишь его телефона?

— А я никогда этих его телефонов и не знал, — ответил Аскольд. — Это секретная информация. Секретная не для меня, конечно, а вообще. Дядя Рома вообще человечек продуманный. Олигарх хренов! Он же у меня олигарх, Мыскин. Если до него дозвониться, через два часа личный самолет будет меня в аэропорту дожидаться. Только шел бы он в жопу со своими самолетами.

Последние слова Принц произнес с неприкрытой озлобленностью — почти ненавистью.

— Олигарх? — повторил Мыскин. — Это что, наподобие Березовского Борис Абрамыча, там… Потанина или Вишневского Роман Арсеньича?

— Почему наподобие? — пожал плечами московский «суперстар». — Он и есть Вишневский. Я же только на сцене Адриан. А по паспорту — Вишневский Андрей Львович.

Алик выпучил глаза. Звезда эстрады — это еще ничего, в Москве на один квадратный метр элитного жилфонда по дюжине корифеев козлиного баритона и фальшивого меццо-сопрано приходится. А вот близкие родственники олигархов — животные в природе куда реже встречающие и, можно сказать, вымирающие.

— Ни-чего се-бе! — выдавил он, глядя на разбитое, помятое лицо и лысый череп валяющегося на груде бензиновых тряпок человека. — Племянник… олигарха? Неплохо!

— А что — неплохо? Что неплохо-то? — с ожесточением выговорил Аскольд. — Племяш олигарха!! Да если ты хочешь знать, мне от того ни тепло, ни холодно. Олигарх, блин! Одни геморрои!

— Ну, знаешь ли, — решительно возразил Алик, — «ни тепло, ни холодно»! Это ты уже с жиру бесишься, братец. Я не думаю, что ты не помнишь ни одного телефона своего собственного родного дяди. Это же полный маразм! Так что не валяй дурака и звони… а не то нас, паче чаяния, задержат за угон автомашины, за оказание сопротивления представителю автоинспекции при исполнении, ну и — за пожар. А то, что не мы его учинили — так это еще докажи!

Аскольд долго молча, потом поднялся и сел на корточки.

Сжал губы так, что рот превратился в тонкую кожную складку серого цвета.

— Нравится мне все это. Да и ты прав: зажирел я. И хреново что-то. Пожрать бы не мешало. Но к дяде… нет, может я и смог бы вспомнить номер его личного спутникового, который он всегда с собой таскает… этот номер дай Бог что два десятка человек знает… да, если бы и вспомнил я телефон, все равно не позвонил бы. Не люблю быть обязанным. Особенно ему. Потому что я его ненавижу.

Это было сказано так, что Александр понял: решение Принца — окончательное и бесповоротное и обжалованию не подлежит, потому что даже если этот легкомысленный и склонный к самоцельному паясничанью избалованный любимец публики заговорил таким серьезным, твердым голосом…

Алик начал осторожно:

— Но ты уверен, Андрей, что твоя эта… труппа… группа… в общем, что они уже улетели из нашего города?

— Конечно! После такого скандала… если это, конечно, правда… наверно, правда. И еще, наверно, они подумали, что меня нет в живых. Все этот засранец Гриль… взял его на свою голову, идиот!

— Но как же теперь? Тебе остается только одно: поехать в Москву самому.

Аскольд улыбнулся:

— Ну что, значит, поедем.

— Пое-дем? — медленно переспросил Александр. — То есть ты хочешь сказать, что и я поеду?

— Разумеется. А что тебе тут делать? Ключей от собственной квартиры у тебя нет. Родители твои, ты сам говорил, приезжают только через несколько дней. К тому же твой друг тоже в Москве. Я говорю об этом… о твоем друге, который меня дублирует.

— Воронцове? Ты думаешь, что он в Москве? Почему ты так уверенно говоришь?

— А у них нет иного выхода.

— У кого — у них?

— У этих кривожопых… Романова и Фирсова. Ведь им нужно представить живого и невредимого Аскольда, так?

— Т-то есть?! — воскликнул Мыскин, который понял мысль Аскольда.

— Они выдадут Воронцова за меня, помяни мое слово, — уверенно произнес Аскольд, — и это прокатит. Твой друг хороший актер, ему по силам убедительно сыграть меня так, чтобы мой почтенный дядюшка поверил. Тем более что он не видел меня уже почти год и забыл, как выгляжу. Он со своим проклятым Борисом Абрамычем, с которым по Думе рассекает, в сто раз чаще видится, чем с единственным своим близким родственником. А, нет… Абрамыча-то из России еще в прошлом году двинули.

— Каким это еще Борисом Абрамычем? Березовским, что ли?!