Дороги, которые мы выбираем - Александр Чаковский

Наверное, нет человека, который не видел бы, как строятся дома. Но, как правило, они сооружаются в старых, давно обжитых районах. Такие новостройки как бы вкраплены в привычный городской пейзаж. Здесь же все было иначе. Я не видел поблизости обитаемых домов. Все строилось, все было в движении, все тянулось, стремилось вверх — туда, к раскаленным желто-красным лучам прожекторов.

Чувство тревожного ожидания, страстного нетерпения на минуту "заглохло. Я стоял неподвижно, захваченный грандиозными масштабами развернувшейся вокруг стройки.

Да, это был еще неуютный, еще холодный, пахнущий известью, окруженный снегом и строительным мусором мир, но мне он был по душе. Я любил все это: рокот буксующих автомашин, груды кирпича, железобетонные панели, стеклянные листы будущих окон, в которых отражаются снопы искр электросварки, уходящие ввысь металлические конструкции. Это был мой мир, и я любил его.

И то, что Светлана жила именно здесь, а не в каком-либо тихом, уютном арбатском переулке, радовало меня.

Я стоял у глубокой колеи автомобильной дороги и думал о том недалеком, наверное, времени, когда сюда придут люди, для которых строятся эти дома. Там, в центре Москвы, было совсем не холодно, а здесь дул стремительный ветер. Он менял направления, завывал в пустых глазницах домов, в переплетах металлических конструкций, поднимал на дороге маленькие снежные смерчи, совсем как у нас в Заполярье, сбивал с ног.

Я посмотрел вверх и увидел, как подъемный кран несет куда-то в темное поднебесье целый штабель огромных прямоугольных серых плит, и мне показалось, что я там, наверху, на этих плитах, и что это меня уносит ввысь подъемный кран, и впервые за много часов я вдруг почувствовал, как стало легко мне, как неимоверно тяжелый груз, который я ощущал все это время, исчезает и я йогу вздохнуть глубокоглубоко, всей грудью.

Я обернулся и увидел прохожего — невысокого человека в резиновых сапогах, ватной, забрызганной известью куртке, туго перетянутой солдатским ремнем, и в шапке-ушанк,е. Он шагал в сторону одного из недостроенных домов.

— Послушайте! — крикнул я. Человек обернулся.

— Не подскажете ли, где здесь номер семнадцать? Тут я ни одного жилого дома вокруг не вижу.

— Семнадцать? — переспросил человек в ватнике. — Прямо идите! Прямо! Метров триста пройдете — и направо.

— А вы не ошибаетесь? Тут еще и похожего нет ничего на жилой дом.

— Как это похожего нет? — с неожиданной обидой в голосе возразил он. — Через три месяца все это заселять начнут! — Он ткнул пальцем куда-то в темноту. — А семнадцатый дом я знаю. Инженерно-технические работники живут. Сам тот дом строил. Ясно?

Утопая в рыхлом снегу, я пошел в указанном направлении. Справа и слева от меня высились недостроенные дома. Я шел и думал о том, где же теперь работает Светлана, если получила здесь квартиру. «Квартиру»! — повторил я. Комнату, наверное. Но где же, в каком все-таки доме она живет?

И вот я увидел, где-то справа от меня, замелькавшие огни. Это светились окна домов. Здания — длинные восьмиэтажные громады, видимо, стояли под углом к дороге, по которой я шел, поэтому огни были плохо различимы отсюда.

Здесь тоже еще не было улицы, не было тротуаров. Узкие протоптанные тропинки вели к подъездам. Яркие фонарики освещали номера домов.

Где же я все-таки нахожусь? Я посмотрел на номерной фонарик дома/мимо которого проходил, и прочел надпись: «Боровское шоссе, 21». Значит, еще три дома… Кровь застучала в моих висках.

Я вдруг почувствовал, что мне трудно идти. Ноги мои отяжелели. Совсем недавно мне казалось, что будет все очень, очень просто: я подойду к подъезду, отыщу квартиру… Но теперь, когда всего лишь десятки шагов отделяли меня от дома, в котором жила Светлана, когда я отчетливо осознал, что все, о чем я мечтал так часто, все, что так ясно, до мельчайших подробностей представлял в мыслях своих, случится теперь наяву, — мне стало страшно.

Я понял, что мечты кончились, что неожиданности, может быть горькие неожиданности подстерегают меня. И, может быть, воспоминания о Светлане — это все, что мне осталось? Может быть, только в них, в этих мечтах, я создал себе утешительную иллюзию нашей встречи? Может быть, Светлана давно забыла меня? Может быть, не раз повторяла себе, что поступила правильно, дальновидно, благоразумно, не связав свою судьбу с моей? Ведь если бы все это было не так, то она написала бы мне, не ограничилась бы теми ничего, в сущности, не говорящими строками, которым я пытался придать совсем иное значение.

Может быть, мне лучше уйти отсюда?.. Еще несколько шагов, и я уже не найду в себе силы уйти.

Падали редкие снежинки. На противоположной стороне улицы дворник расчищал дорожки, ведущие к подъездам. Маленький мальчик, наверное сын, помогал ему, подметая снег метелкой. Я посмотрел на номер дома, мимо которого Сейчас проходил: «19». Значит, я все же иду туда1

«Зачем? — спросил я себя. — Ведь я не знаю, что с ней, одна ли она и чья это квартира, в которой она живет! Ее? Родителей? Или, может быть…»

Я вздрогнул и на мгновение остановился. Но тотчас же пошел еще быстрее, точно стремясь наверстать время, потерянные секунды.

«А, к черту все! — сказал я себе. — Да, я иду к ней, к ней, и никто не вправе помешать мне увидеть ее. Я хотел этого все эти долгие месяцы. Я хочу ее видеть!»

«17». Большой серый дом. В окнах уже горят огни. Вот этот подъезд.

Вбегаю, и первое, на что смотрю, — черный стеклянный квадратик на ближайшей ко мне двери. Белая цифра «12». Значит, восемнадцатая квартира где-то здесь, близко, на втором или третьем этаже.

Лифт… Нет, мне страшно подумать, что я хоть на короткое время останусь один, в бездействии, в тесной клетке лифта. Бегом поднимаюсь вверх, на второй этаж. Свет на лестничной площадке горит настолько тускло, что я не различаю номеров квартир. Как жаль, что у меня нет спичек! Сердце мое стучит так, что хочется придержать его рукой. Это оттого, что я бежал вверх по лестнице. Что же делать?

Останавливаюсь у какой-то двери. Звоню наугад. «Простите, какая это квартира?» Дребезжащий, старушечий голос отвечает из-за двери: «Шестнадцатая…» Выше!

Я буквально взлетаю на следующий этаж. Вот! Теперь я стою в темноте перед дверью и чувствую, что не в силах сделать ни одного движения. Даже постучать у меня нет сил. Мне кажется, что там, за дверью, должны слышать мое шумное дыхание. «Сейчас ты увидишь ее. Ну, что же ты медлишь?»

Я громко стучу. Никакого движения там, за дверью. Снова стучу. Слышу: кто-то идет. Шаги издалека. Вот они ближе. У самой двери. Вот щелкает замок….

В узкой полосе света передо мной стоит Светлана. Я не разбираю черт его лица, но я знаю — это она.

— Света!

Она протягивает ко мне руки, я делаю шаг вперед…

И вот мы стоим в полутемном узком коридоре и держим друг друга в объятиях. Она что-то говорит, но я не, слышу, не разбираю ее слов. Я чувствую, что лицо мое мокро, но не знаю, кто плачет: я или Светлана. Потом мы идем в какую-то комнату. Садимся на диван. Я не вижу ее лица: оно на моих коленях, — пальцы гладят ее волосы. Я молчу. Я ни о чем не спрашиваю ее. Зачем? Ведь она здесь, рядом со мной! Это и есть счастье.

Наконец она поднимает голову. Я не могу понять, говорит ли она, шепчет ли, но мне слышатся слова:

— Ты пришел, Андрей, пришел! Я знала, что ты придешь, знала…

Она плачет. Я кладу руки на ее мокрые от слез щеки.

— Не надо, Света, не надо! — говорю я. — Зачем же теперь плакать? Ведь мы вместе!

Я смотрю на ее лицо. Глаза еще полны слез, и я не могу уловить их выражения…

Она была все той же, так хорошо знакомой мне Светланой — и чем-то незнакомой, другой.

— Как я ждала тебя… все время… Боже мой, неужели я не видела тебя почти год!.. Ты похудел, повзрослел…

— Ты тоже изменилась…

— Постарела?

Она пытается улыбнуться.

— Нет, другое… Ты такая же молодая, красивая… Даже еще красивее, чем была… Вот только глаза стали другими…

— Какими?

— Не знаю… Не могу еще понять… Впрочем, это мне, наверное, только кажется…

Счастье переполняет меня. Я задыхаюсь, не могу. говорить. Целую ее глаза, лоб, волосы…

Она не плачет. Она смотрит на меня своими широко раскрытыми, сухими уже глазами и говорит:

— Прости меня, Андрей, прости за все, что я сделала.

— Ах, Света, не будем об этом! Лучше скажи мне: как ты жила все это время? С кем ты? Живешь с родителями?

— Нет, нет, тут никого нет, я одна! — поспешно сказала она.

В этой поспешности мне почудился испуг, — наверное, она хотела успокоить меня, рассеять мои подозрения.

— Тебя не было все это время, — продолжала Светлана, — ты не писал мне, ты даже не написал мне после того, как получил то письмо… я знаю, ты прочел его. А мне, мне все казалось, что мы с тобой… вместе… никогда не расставались… Как я люблю тебя!