Криминальные сенсации (Часть 1) - Гюнтер Продьоль

Между тем Бруно Людке начинает понимать, что не попадет к Рождеству домой, как постоянно заверял его комиссар Франц, если будет сознаваться в новых убийствах. Он отказывается давать показания и все чаще сопротивляется ежедневным экспериментам, применяя силу. Каждый день Бруно требует, чтобы его друг Хейнц (Франц) забрал его в Берлин. Для последнего эксперимента в Вену специально командируют двух бывших членов специальной комиссии.

В конце марта 1944 года Бруно Людке предстает перед комиссией, состоящей из сотрудников прокуратуры, РСХА, министерства юстиции и врачей. Директор Венского института, профессор Шнейдер, говорит Людке доброжелательным тоном: "Ну, Бруно, расскажи господам, что ты там такое делал с женщинами".

Однако никакая доброжелательность, к которой приходится прибегать еще раз, не в состоянии ободрить запуганного, возможно, боящегося смерти слабоумного человека, робеющего перед таким количеством незнакомых лиц.

Бруно Людке уже давно забыл то, что в толстых папках запротоколированы его собственные показания. Его память сохраняла сложные детали отдельных убийств, которые Франц вдалбливал ему каждый раз, только в течение одного допроса, и даже тогда приходилось все время исправлять допущенные им ошибки. Здесь, в Вене, Людке воспроизводит лишь путаные, бессвязные фразы, относящиеся больше к выездам на места преступлений со специальной комиссией, а не к самим, якобы им совершенным убийствам.

Опытные работники прокуратуры, суда и следственных органов быстро понимают, какую злую шутку сыграли с этим человеком, и им сразу становится ясно, что открытый судебный процесс над Людке может кончиться только грандиозным скандалом. Бруно Людке, вероятно, замечает, что в нем разочарованы, так как он не предоставил господам того, чего от него ожидали. Он впадает в ярость, начинает размахивать связанными руками и кричать: "Да все это вы и так знаете, я все рассказал Хейнцу, и он это записал. А теперь я хочу отсюда выбраться, хочу домой, и если вы меня не выпустите, я вообще ни слова больше не скажу!"

Когда он распаляется и начинает звать во весь голос комиссара Франца, два дюжих вахмистра хватают его и кладут на кожаную лежанку. Один из присутствующих врачей делает ему укол.

В этот раз шприц наполнен успокаивающим средством, однако через несколько дней, 8 апреля 1944 года, в нем будет десять кубических сантиметров раствора цианистого калия, которые и введут Бруно под каким-то предлогом.

Последний лживый протокол комиссара Франца датирован 14 апреля 1944 года. Он гласит: "По сообщению советника уголовной полиции Краузе, Людке умер 8 апреля 1944 года в 15 часов в тюрьме управления уголовной полиции после непродолжительной болезни. Имперское управление уголовной полиции ходатайствует о прекращении дела Людке".

Родственникам Бруно отказывают в выдаче тела для захоронения. Под квитанцию им выдают свидетельство о смерти в закрытом конверте, двадцать шесть рейхсмарок и пятьдесят два пфеннига наличными из тюремной кассы и некоторые предметы одежды. Дело Людке приобретает статус "секретного дела имперского значения" и исчезает в стальных шкафах министерства юстиции, пока двенадцать лет спустя не попадает темными путями в руки беззастенчивого, жаждущего наживы западногерманского журналиста Шницлера. Совершенно не считаясь с действительными фактами и извратив их до неузнаваемости, он написал повесть "Ночью, когда пришел дьявол" - страшную, вызывающую отвращение сказку о величайшем убийце-маньяке всех времен! А поскольку люди готовы платить за то, чтобы их пугали жуткими историями, он вместе с кинематографистами живо состряпал сценарий.

То, что миллионы людей немного позже увидели на экранах кинотеатров, не имеет ничего общего с "секретным делом Бруно Людке", которое, впрочем, используется в качестве вывески, чтобы придать этому поистине дьявольскому надувательству видимость документальности. Дельцы от искусства используют имя Бруно Людке и его не лишенную трагизма фигуру для создания образа убийцы-маньяка, оскорбляя чувства и нанося ущерб репутации его еще живущих в Кепенике сестер. Поэтому можно понять, почему сестры Бруно, узнав о постановке фильма, обращаются в гамбургский окружной суд с требованием запретить демонстрацию ленты. Свои услуги в качестве свидетеля им предлагает находящийся на пенсии и живущий в Гамбурге бывший советник уголовной полиции Фаульхабер.

12 февраля 1958 года, через неделю после премьерного показа фильма, открывается заседание палаты гамбургского ландгерихта по гражданским делам. Зал наполнен представителями прессы со всего мира. Ожидают, что теперь наконец будет разоблачен величайший обман в истории криминалистики. Адвокат доктор Рейзе, выступая в качестве защитника прав подавших иск сестер Бруно Людке, обосновывает требование о запрете демонстрации фильма: "Фильм представлен, как снятый на основе документов. Однако убийства, с которого начинается фильм и о котором утверждается, что его совершил Людке, в действительности не было! Бруно Людке назван в фильме - по имени и фамилии - убийцей-маньяком, но против Людке никогда не выдвигалось обвинение. Не было, естественно, и приговора. Людке был душевнобольным человеком, признания которого фальсифицированы. Он отказался от них как в разговоре со свидетелем Фаульхабером, так и во время пребывания в венской клинике. Врачи, которые обследовали его в Вене, также признали его невиновным. Обе его сестры, которые еще и сегодня живут в районе Берлина Кепеник, тяжело страдают под грузом клеветы, порочащей имя их покойного брата. Жизнь этих женщин стала невыносимой с тех пор, как фильм демонстрируется и в Западном Берлине. Дело не терпит отлагательств. Необходимо воспрепятствовать распространению таких лживых утверждений!"

В ответной речи защитник со стороны ответчика - общества по производству фильмов "Глория" - адвокат доктор Метцлер вынужден признать: "Гамбургское убийство, изображенное в фильме, является творческой вольностью авторов..."

Но затем он ходит с козыря. Метцлер якобы может доказать, что Бруно Людке был убийцей-маньяком! В качестве главного свидетеля, способного это подтвердить, он называет вдохновителя и покровителя всей аферы - бывшего штурмбаннфюрера СС Тоготце, который после 1945 года снова занял руководящий пост, уже в западноберлинской уголовной полиции, а в октябре 1959 года ушел в отставку с пенсией в размере 1400 марок в месяц. Публика в зале суда с нетерпением ожидает свидетельской дуэли Фаульхабер - Тоготце. Однако по воле судейского состава палаты это не происходит. Судьи и так знают, что придется запретить фильм, если они проведут судебное следствие, потому что уже прочитали документы дела. Но тем не менее не осмеливаются оспаривать у западногерманской фирмы право на получение ожидаемых миллионных прибылей и решить дело в пользу двух женщин, которые живут в Восточном секторе Берлина и которым дорога память о их покойном брате. Судьи пробуют выпутаться из этой неприглядной истории с помощью юридической уловки. Их решение гласит:

"Требование истиц о запрещении дальнейшего проката фильма отклоняется. Обе заявительницы не могут апеллировать к статьям закона, предусматривающим ответственность за оскорбление памяти умерших. Покойный сам признался в совершении убийств и в результате этого очутился в поле зрения общественности. Тем самым ему суждено было стать действующим лицом истории, споры о судьбе которого ведутся до сих пор".

В тот же день в киноанонсах гамбургской вечерней прессы объявлялось: "Мы продолжаем показ! Вторую неделю! "Ночью, когда пришел дьявол" - секретное дело имперского значения. Триллер суперкласса!" Изготовители этой чертовщины, воистину дьявольской сделки с совестью в описании преступлений нацистов, в ближайшие месяцы положат себе в карман два миллиона марок, вырученных за прокат фильма. А режиссер картины в том же году получит на кинофестивале в Западном Берлине приз Федерального союза кинематографистов!

БРИЛЛИАНТЫ ИМПЕРАТРИЦЫ ГЕРМИНЫ

Берлин, апрель 1947 года. Сейчас потребуется немало фантазии, чтобы воссоздать в памяти картину этого города в те суровые дни.

Руины, кучи мусора, истощенные фигуры с ручными тележками и тачками, бесконечные очереди, группы женщин, работающих на расчистке улиц, черный рынок. Это первое, что встает перед глазами, когда вспоминаешь Берлин 1947 года. Там, где сейчас на старинной Франкфуртской аллее высятся современные дома, с обеих сторон лежали груды руин. Александерплац, одна из оживленнейших площадей нынешнего Берлина, представляла собой безотрадную картину - пустырь, окруженный выгоревшими фасадами домов; Красная ратуша упиралась в небо причудливо изломанным остовом, искореженным снарядами, а Бранденбургские ворота стояли памятником безнадежности.

Между всеми этими грудами мусора и остатками стен, на каждом свободном пятачке процветала тайная торговля всякой всячиной. На Александерплац, Потсдамской площади, у Бранденбургских ворот - всюду черный рынок. Пачка американских сигарет стоила 120 марок, буханка хлеба - 80 марок, бутылка водки из патоки - 300 марок, фунт сливочного масла - 400 марок, плитка шоколада 120 марок. За пару ботинок просили от одной до двух тысяч марок, за мужской костюм - до пяти тысяч марок, грамм золота стоил тысячу марок, а что касается бриллиантов, то, в зависимости от их величины и качества, за карат предлагали до пятидесяти тысяч марок.