Книги джунглей - Редьярд Киплинг

А когда он пробудился от сна, он сказал:

— Теперь я пойду домой. Ты, Дарзи, сообщи кузнецу, а он сообщит всему саду, что Нагайна уже умерла.

Кузнец — это птица. Звуки, которые она производит, совсем как удары молоточка по медному тазу. Это потому, что она служит глашатаем в каждом индийском саду и сообщает новости всякому, кто желает слушать её.

Идя по садовой дорожке, Рикки-Тикки услыхал её первую трель, как удары в крошечный обеденный гонг. Это значило: «Молчите и слушайте!» А потом громко и твердо:

— Динг-донг-ток! Наг умер! Донг! Нагайна умерла! Динг-донг-ток!

И тотчас же все птицы в саду запели и все лягушки заквакали, потому что Наг и Нагайна пожирали и птиц, и лягушек.

Когда Рикки приблизился к дому, Тедди, и Теддина мать (она всё ещё была очень бледна), и Теддин отец бросились ему навстречу и чуть не заплакали. На этот раз он наелся как следует, а когда настало время спать, он уселся на Теддино плечо и отправился в постель вместе с мальчиком. Там увидела его Теддина мать, придя проведать сына поздно вечером.

— Это наш спаситель, — сказала она мужу. — Подумай только: он спас и Тедди, и тебя, и меня.

Рикки-Тикки тотчас же проснулся и даже подпрыгнул, потому что сон у мангустов очень чуткий.

— А, это вы! — сказал он. — Чего же вам ещё беспокоиться: ни одной кобры не осталось в живых, а если бы они и остались — ведь я тут.

Рикки-Тикки имел право гордиться собою. Но всё же он не слишком заважничал и, как истый мангуст, охранял этот сад и зубом, и когтем, и прыжком, и наскоком, так что ни одна кобра не смела сунуться сюда через ограду.

Хвалебная песнь

которую птичка-портняжка Дарзи пела во славу Рикки-Тикки-Тави

Жизнью живу я двойной:В небе я песни пою,Здесь, на земле, я портнойДомик из листьев я шью.Здесь, на земле, в небесах над землёюВью я, и шью, и пою!Радуйся, нежная мать:В битве убийца убит.Пой над птенцами опять:Недруг в могилу зарыт.Злой кровопийца, таившийся в розах,Пойман, убит и зарыт!Кто он, избавивший нас?Имя его мне открой.Рикки — сверкающий глаз,Тикки — бесстрашный герой.Рик-Тикки-Тикки, герой наш великий,Наш огнеглазый герой!Хвост пред героем развей.Трель вознеси к небесам.Пой ему, пой, соловей!Нет, я спою ему сам.Славу пою я великому Рикки,Когтям его смелым, клыкам его белымИ огненно-красным глазам![38]

(Здесь песня обрывается, потому что Рикки-Тикки-Тави помешал певцу продолжать её.)

СЛОНОВЫЙ ТУМАЙ

(перевод М. Кондратьевой)

Я вспомню, кем я прежде был, мне цепь моя тяжка,Я вспомню всю лесную жизнь и силу юных дней.Я не хочу служить, как раб, за ворох тростника,Я ухожу домой, к зверью, подальше от людей.

Я ухожу в ночную тень, до наступленья дня;Приму я ветра поцелуй и ласку чистых вод,Я позабуду, как ходил, ножным кольцом звеня,Я навещу своих друзей, не знающих господ!

Кала-Наг — что значит Чёрный Змей — сорок семь лет служил индийскому правительству, выполняя все работы, какие только может выполнить слон, а поймали его, когда ему исполнилось двадцать лет; выходит, что теперь ему около семидесяти, — зрелый возраст для слона. Он помнит, как ему надели на лоб большой кожаный щит и заставили вытаскивать пушку, застрявшую в глубокой грязи, а это было до Афганской войны 1842 года[39], и тогда он ещё не вошёл в полную силу. Его мать Радха Пияри — Радха Милая, — пойманная вместе с ним, говорила ему, ещё до того как у него выпали маленькие молочные бивни, что, когда слоны пугаются, они непременно попадают в беду. Кала-Наг познал справедливость её слов в первый же раз, когда, испугавшись разрыва гранаты, с криком отпрянул назад: он наткнулся на целую кучу ружей, и штыки укололи его во все самые нежные места. Итак, не достигнув ещё двадцати пяти лет, он перестал пугаться, и поэтому его любили больше всех слонов, служащих индийскому правительству, и очень хорошо за ним ухаживали. Он носил на себе палатки — груз палаток в двенадцать тысяч фунтов[40] весом — во время похода по Северной Индии; его поднимали на корабль при помощи парового крана, везли много дней по воде и заставляли таскать на спине мортиру в чужой и скалистой стране, очень далеко от Индии; там он увидел императора Феодора, лежащего мёртвым в Магдале, и вернулся домой опять-таки на пароходе, достойный, по словам солдат, носить медаль Абиссинской войны[41]. Десять лет спустя он видел, как его братья — слоны — умирали от стужи, эпилепсии, голода и солнечных ударов в Али-Масджиде, а потом его отправили за несколько тысяч миль таскать и складывать громадные тиковые балки на лесных складах Маулмейна. Там он чуть не убил одного непокорного молодого слона, который увиливал от работы.

После этого его освободили от тасканья брёвен и отправили вместе с несколькими десятками других слонов, уже приученных к охоте, ловить диких слонов в горах Гаро.

Индийское правительство очень тщательно охраняет слонов. Есть целый департамент, который только и делает, что охотится за ними, ловит их, приручает и рассылает во все стороны по всей стране — всюду, где они нужны для работы.

Кала-Наг был десяти с лишним футов[42] ростом, считая от ступней до плеч; бивни его спилили, оставив обрубки в пять футов длины, и концы их сковали медными пластинками, чтобы они не расщеплялись; но он умел пользоваться этими обрубками лучше, чем любой необученный слон настоящими острыми бивнями.

Когда после долгой, многонедельной погони за слонами, рассеянными по горам, сорок или пятьдесят этих чудищ пригоняли в последний загон, большие опускные ворота из связанных брёвен с грохотом падали сзади них, Кала-Наг, по приказу начальства, входил в этот сверкающий огнями, трубящий ад (обычно дело происходило ночью, когда неверный свет факелов не даёт правильно определить расстояния) и, выбрав в стаде самого большого и дикого бивненосца, колотил и толкал его, пока тот не смирялся. А люди в это время, сидя на спинах других слонов, опутывали канатами и привязывали пленников ростом поменьше.