Хаос (ЛП) - Шоу Джейми

Улыбка Шона оставляет самую маленькую, самую очаровательную ямочку на его щеке.

— Я думал, что и ты тоже там.

— Я слишком устала, чтобы взбираться на автобусы.

— Просто подожди, пока мы не пробудем в дороге несколько недель. Ты даже не сможешь отличить сон от бодрствования.

Я откидываю голову на спинку пластикового стула, устав от одной мысли об этом.

— Извини, что украла у тебя затычки для ушей.

Шон сползает в своем кресле, чтобы оставаться на одном уровне со мной, поворачивая голову с той самой растопляющей сердце улыбкой на лице.

— Они все равно были твоими.

— В смысле?

— Я давно привык к храпу Джоэля. И прихватил их на случай, если они понадобятся тебе.

Я съеживаюсь, мой голос совсем тихий, когда говорю:

— А я их украла… — Когда он тихо хихикает, я закрываю глаза и ругаюсь. — Вот черт. Прости.

— Извинения приняты.

С закрытыми глазами я не могу удержаться от смеха.

— Я также сожалею, что вылила твой гель для душа в канализацию и заменила его своим.

Приоткрываю один глаз, и Шон поднимает бровь.

— Ты… — Осознание озаряет его лицо, и глаза округляются. — Ты это сделала?

— Ага, сделала.

— Но почему?

Потому что ты чертовски хорошо пахнешь. Потому что я чувствую твой запах отсюда. Потому что от этого мне хочется ползти к тебе на коленях и проверить, так ли ты хорош на вкус.

Я пожимаю плечами.

— Хорошая новость в том, что ты будешь пахнуть ванилью и жасмином.

— Мечта каждого парня.

— Видишь? — говорю я с широкой улыбкой. Сажусь прямо и скрещиваю ноги на стуле, прежде чем повернуться к нему лицом. — Я хороший друг.

Шон хватает меня за икры и подбрасывает вверх, пока я не падаю назад и не начинаю визжать, пытаясь удержать равновесие. Когда я наконец сажусь, чтобы ударить его по руке, он только ухмыляется. Я скрещиваю руки на груди и откидываюсь на спинку стула, твердо поставив ноги на пол, стараясь не улыбаться.

Мне этого не хватало. Просто тусоваться с ним. Просто болтать, потому что это самая легкая вещь в мире несмотря на то, как колотится мое сердце и как краснеют щеки. Я скучала по его смеху, улыбке и глазам.

Я скучала по нему.

— Я скучал по этому, — говорит Шон, и эта скрытая улыбка наконец-то появляется на моем лице.

— И я тоже.

Мы разговариваем, шутим, бросаем простыни в сушилку и смотрим, как мамаша приходит и уходит. Потом сидим на скамейке в закусочной на другой стороне улицы, пробуя знаменитые филадельфийские чизстейки, и Шон спрашивает меня, о чем мы с Майком говорили, когда были одни в передней части автобуса.

Я ни за что не скажу ему, что мы говорили о нем, поэтому увиливаю. И как только у меня появляется возможность, меняю тему, спрашивая Шона о том, что меня интересует со вчерашнего вечера.

— Майк когда-нибудь связывался с фанатками?

Шон, жуя, качает головой. Я понятия не имею, как ему удается даже жевать симпатично, но он так очарователен со своими хорошими манерами, что я хочу съесть его целиком.

— Он был с одной или двумя поклонницами, но ни с такими, как те девушки в автобусе прошлой ночью.

— Почему?

Подумав об этом, Шон откусывает еще кусочек.

— Помнишь подружку, которая была у него в школе?

— Кажется ее звали Даника или что-то в этом роде? — спрашиваю я.

Я помню ее безупречные медово-каштановые волосы и яркие белые зубы в дорогой дизайнерской улыбке. Она была в команде поддержки, и зная Майка так, как знаю его сейчас, я понятия не имею, что он вообще в ней нашел.

— Он встречался с ней года три, — подтверждает Шон. — Поставил ее на пьедестал, но она бросила его прямо перед тем, как мы переехали.

— Из-за большого расстояния? — Я собираю мусор и выбрасываю в корзину, в которой был мой чизстейк.

Шон отрицательно качает головой.

— Потому что она была золотоискательницей, которая пыталась заставить его уйти из группы. Она была уверена, что он ничего не добьется.

— Ну и сука, — фыркаю я, и Шон решительно кивает, прежде чем откусить последний кусок от своего сэндвича. Он собирает наш мусор, и я иду за ним к мусорным бакам.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Да. Она разбила ему сердце.

— Как ты думаешь, он сейчас хочет подружку?

— Возможно. Но он так… осторожничает, понимаешь? Он заслуживает кого-то особенного.

— Кого-то, кто заслуживает его, — соглашаюсь я, и когда мы переходим улицу, Шон одаривает меня одобрительной улыбкой, от которой созревают бледные яблоки моих щек.

Когда он открывает дверь прачечной, я вхожу, зажав губу между зубами. Покусываю кожу, когда наконец спрашиваю то, что меня интересует.

— А ты?

Я смотрю на него краем глаза, открывая сушилку, и начинаю собирать чистые простыни в руки. Он использовал больше смягчителя ткани в сушилке, и простыни такие же мягкие, как и одежда, которую он носит. Я сопротивляюсь желанию зарыться в них лицом и глубоко вздохнуть.

— Что я? — спрашивает он.

— Ты когда-нибудь хотел подружку?

Я иду впереди него, чтобы он не видел, как пылают мои щеки. Даже не знаю, зачем спрашиваю.

Мне все равно. Мне все равно. Мне все равно.

— Она должна быть чертовски невероятной, — говорит он, догоняя меня.

Колокольчики звенят, когда мы покидаем прачечную, и я знаю, что должна закрыть рот. Должна прекратить задавать вопросы. Должна прекратить этот разговор.

— Какой именно?

Мой вопрос повисает в воздухе между нами, внутренняя часть моей нижней губы становится болезненной от покусываний, когда то, что кажется вечностью, проходит всего за несколько сильных ударов моего сердца. Мои ладони начинают потеть, и я думаю о миллионе шуток, которые могла бы рассказать, чтобы заставить его забыть глупый, импульсивный, дурацкий вопрос, который я только что выпалила. Но потом он отвечает.

— Даже не знаю… — говорит он, его магнетический взгляд притягивает мой, хотя я сопротивляюсь желанию встретиться с ним взглядом. — Возможно, такая девушка, как ты.

Я ничего не говорю, минуя один квартал, на пятой минуте или на сто пятьдесят втором шаге. Мои мысли движутся быстрее и дальше, чем ноги, и на каждом шагу Шон оказывается рядом со мной.

Возможно, такая девушка, как ты.

Такая девушка, как я? Не я, а такая девушка, как я… Почему такая девушка, как я? Что, черт возьми, это значит? Почему он всегда такой чертовски путаный?

Мой рот открылся и закрылся по меньшей мере пять раз, когда мой телефон звонит, отрывая меня от вечного эха слов Шона.

Лицо моего близнеца вспыхивает на экране телефона, который я достаю из заднего кармана, под буквами, которые гласят «Тупица». На нем ковбойская шляпа, которую я нахлобучила ему на голову, когда мы ходили за рождественскими покупками в прошлом году, и у него такое выражение лица, что я ухмыляюсь каждый раз, когда он звонит.

Ну, почти каждый раз. На этот раз я просто бросаю неловкий взгляд на Шона, прежде чем отдать ему простыни и сказать, что мне реально нужно ответить на звонок. Мой телефон молчал весь день, но я настроила его так, что, если кто-то позвонит дважды в течение трех минут в случае чрезвычайной ситуации, вызов будет принят.

— Что случилось?

— Кроме того, что я писал тебе миллион раз со вчерашнего дня, и ты явно не умерла? — спрашивает Кэл.

Мне стыдно, что я заставила его волноваться, но не настолько, чтобы извиняться.

— Я должна извиниться за то, что не умерла?

Шон поворачивает голову, приподняв бровь, и Кэл хрипло отвечает:

— Для начала.

— Мне жаль, что автобус не разбился и не сгорел, — предлагаю я, почти хихикая, когда представляю, как он нахмурил брови от разочарования.

— Хорошо, — говорит он. — Так и должно быть. А теперь расскажи мне все причины, по которым ты не могла взять трубку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я убираю пальцами выбившиеся пряди волос с лица, чтобы не смотреть на причину, о которой спрашивает Кэл, причину с растрепанными волосами, великолепными глазами и улыбкой, которая заставляет девушку забыть связаться со своей семьей.