Год жжизни - Евгений Гришковец

До сих пор не могу отойти от встречи с Джамалом. У него очень непростая жизнь последние двадцать лет, он за три минуты рассказал мне свою историю, и у меня было только одно желание, которое я тут же и осуществил: я обхватил голову руками со словами: «Боже мой! И как ты ещё жив остался?!» А он жив, по-житейски силён и даже спокоен. Когда мы встретились, он уже минут через десять забыл о том, что я известный писатель и артист, вёл себя по отношению ко мне покровительственно, как когда-то на службе, где всегда старался меня оберегать, ощущая себя большим, сильным, умным и знающим жизнь, а меня — странным, чувствительным и не очень приспособленным к этой самой жизни. Он не знает, что я про него писал, и я думаю, что ему не нужно этого знать, во всяком случае, я не стал ему об этом рассказывать. Зачем? Он человек по-настоящему застенчивый, еще застесняется. Но уж точно не возгордится, так что пусть будет всё как есть.

Когда бродил у руин тех зданий и казарм на Русском острове, увидел одну картинку, которая украшала стену нашего ротного помещения. Рисовал её очень маленького роста армянин. Не помню, как его звали. Работал он над своим шедевром долго, нарочно тянул время. Видно, что после создания «фреска» не раз обновлялась, там даже появились какие-то другие детали. Но на борту корабля хорошо виден номер: 085. Это он специально написал год создания шедевра. Облетает фреска, и стена скоро рухнет. Должен сказать, что в этом исчезающем состоянии картина выглядит лучше, чем когда была новая, в ней даже появился какой-то потаённый художественный смысл (улыбка).

Наша седьмая рота была ротой минёров и торпедистов. Сейчас невозможно себе представить, что стены были покрашены свеженькой краской и всё было практически стерильно чисто. Мне не жалко. Просто прошло всего двадцать лет. Как же это греки так строили, что у них хоть и обвалилось всё, но колонны стоят, да так, будто их специально для того, чтобы превратить в руины, и делали. А тут раз — за двадцать лет — и руины совсем не живописные. А как же мы их драили! Какой тщательный и идеальный порядок наводили! Собственно, практически ничем другим и не занимались. Только драили, мели, скоблили — а тут на тебе.

Скоро поеду играть концерт с «Бигуди» на радио «Серебряный дождь». Давненько не играли, буду делать это с большим удовольствием. Правда, жаль, что всё будет происходить в студии. Уж очень я люблю играть концерты на настоящей сцене. И чем больше народу, тем лучше. Вот тогда я, конечно, даю рок-н-ролла. То есть… в смысле… прыгаю, скачу (улыбка). А в студии, небось, не потянет скакать. Но — посмотрим.

Очень рекомендую тихонечко и скромно бороться с глупостью и ленью на местах (улыбка).

Сегодня первый день лета, которое началось лично для меня. Вчера вернулся домой, а сегодня первый день без переездов и спектаклей. И до середины сентября на сцену ни-ни. 21-го, в субботу, сыграл последний в этом сезоне спектакль, «ОдноврЕмЕнно» — в Севастополе. Играл в состоянии совершенной усталости и от этого — дикого куража. Когда сильно устаю, плохо ощущаю время на сцене. Обычно ориентируюсь довольно точно, а тут спектакль, рассчитанный на час пятьдесят, играл два двадцать. Не заметил дополнительного получаса (улыбка). Но зрители выдержали, слава богу. А когда вышел со сцены, силы покинули меня совершенно. Потом город бесновался от футбола, запускал салюты по случаю каждого гола, все были преисполнены радости, а я и хотел порадоваться, да сил не было. Сидел, пил чай.

И вот впереди лето… И его срочно нужно планировать, потому что летом жалко каждый день. Хочется просто валяться дома, да начинает грызть тревога, что вот, можно бы поехать за город, что надо позагорать, сделать что-то летнее, полезное для здоровья, а главное — надо ОТДЫХАТЬ.

А до сегодняшнего дня лето как бы обтекало меня. Провёл три дня в Одессе, четыре в Севастополе, и даже не удалось подойти к морю или выйти на пляж. Было ощущение, будто я в скафандре. Все кругом летние, весёлые, шумные, отдыхающие… А я в скафандре. Нет, не люблю я ездить летом и играть спектакли в местах курортных или околокурортных. Постараюсь больше не приезжать в такое время со спектаклями в эти города, а то возникает острое ощущение утекающего сквозь пальцы лета. Оно и так утечёт сквозь пальцы, ничего не поделаешь (улыбка), но лучше не ездить работать туда, где все отдыхают.

Всегда был в Одессе либо в конце апреля, либо в мае, а то и в сентябре. С первого раза влюбился в город, почувствовал особую атмосферу, ощутил уклад и ритм. А летом мне Одесса не понравилась, летом здесь не видно одесситов. Очень много молодых, пузатых украинских «бизнесменов» в белых брюках, длинноносых, дырчатых, лыжеподобных туфлях, с чехлами мобильных телефонов на поясе и барсетками в руках. Они ходят по Одессе небольшими группами, беззастенчиво и липко рассматривают местных и приезжих барышень, при этом немножко разводят руки в стороны, будто мощная мускулатура мешает им опустить их вдоль туловища. Все они одинаково стрижены и одинаково карикатурны. В городе Сочи таких полно российского производства, и в Ялте их много. Но с Одессой они контрастируют, Одесса подчёркивает их нелепость. Не поеду больше в Одессу летом. Поеду в мае или сентябре, когда погода уже нежна и город наполнен своими жителями.

Есть пара хороших эпизодов про Севастополь, но это в следующем тексте.

С удовольствием выполню просьбы из тех городов, где были завершающие тур спектакли. С огромной радостью сыграли «Планету» в Днепропетровске. Огромный зал оперного театра был забит зрителями, это — уже само по себе радость. «Планета» спектакль очень городской и не так остро проходит в городах, где жизнь идет вяло и сонно. Не буду их называть. Зато там, где городская жизнь бурлит, в городах, где есть амбиции, есть активные, пусть часто даже бессмысленные движение и пульсация, он проходит мощно. Днепропетровск город с сильными амбициями, это очень чувствуется. Из российских городов по уровню амбиций его можно, пожалуй, сравнить с Екатеринбургом.

А ещё Днепропетровск встретил нас пушечной грозой, какая бывает только в начале лета. Гром был такой, что срабатывали сигнализации на машинах. Это очень шло городу, на который вначале обрушился ливень, а потом вдарило солнце, и все шли вымокшие, весёлые, а многие босиком.

Правда, в театре было так жарко и душно, что к концу спектакля я уже не понимал, что происходит. У меня настолько пересох весь речевой аппарат, что я страшно сорвал голос, и следующий спектакль, в Запорожье, играл практически без голоса. Были выставлены дополнительные микрофоны, пришлось перед спектаклем делать инъекцию гидрокортизона, но голос всё равно едва звучал. Если бы не потрясающая поддержка публики, не знаю, как бы доиграл. В Запорожье получил рекордное за этот год количество цветов, в гостинице даже не нашлось достаточно ваз, чтобы все поставить. Пришлось использовать пару вёдер. И хотя город я так и не увидел, он для меня уж точно один из любимых городов на моей гастрольной карте.

В Симферополе играл впервые. У него в Крыму незавидное положение: все сюда прилетают или приезжают только за тем, чтобы разъехаться в разных направлениях к морю. По пути из Севастополя в Симферополь вдруг остро захотел черешни, купил полведра и с жадностью съел в гримёрной перед спектаклем: остановиться было невозможно. Самое обидное, что вкус при этом ощущаешь первые десять-пятнадцать ягод, и дальше ешь уже по неудержимой инерции (улыбка).

На юге со спектаклями так: заходишь в театр при свете яркого солнца и затихающей жаре, а выходишь в тёмную густую тьму, как будто во время твоего выступления свет в мире выключили. Публика в Симферополе отличная, южная, шумная, но телефонных звонков практически не было. Так, самую малость. И сидел ещё по центру в первом ряду крайне неулыбчивый парень лет тридцати пяти, который явно пришёл с предвзятым мнением и всем своим видом показывал: «Ну давай! Что ты тут мне расскажешь, чего я не знаю?» Было такое ощущение, что он по окончании спектакля собирается выставить мне оценки, как в фигурном катании или в КВНе, причём оценки невысокие. У него единственного в зале было каменное лицо. И тогда я направил на него усиленную и напряжённую энергию. Думал про себя: «Ну ведь сломаю, надо сломать, надо помочь человеку порадоваться». И на эпизоде с портфелем он сломался, улыбнулся и даже сдержанно посмеялся. А на эпизоде про Новый год, видимо, махнул рукой на собственные предубеждения и смеялся в голос. Это была наша общая победа. Если я находку таких зрителей в зале, я часто устраиваю такую Никому кроме нас, не видную борьбу. В общем-то это борьба за радость, и победить удаётся не всегда, но часто.

А в Днепропетровске был один курьёз. Прямо в середине спектакля «Планета» в зал вошел мужик, по виду либо охранник, либо водитель и, не обращая на сцену никакого внимания и, скорее всего, даже не видя, что происходит, громко топая, прошёл через весь зал к первому ряду. В руках у него был большой букет прекрасных кремовых роз в сильно шелестящей обёртке. Он этим букетом шелестел так, что перекрыл мой голос. Подойдя к первому ряду, он отдал букет двум молодым женщинам и парню. И, спокойно топая, удалился из зала, громко закрыв за собой дверь. Я приостановил спектакль и поинтересовался: «А эти цветы для меня?» Компания смутилась и замахала руками, мол, нет, не для меня. «А кому, — спросил я, — вам?» Барышня закивала. Тогда я сказал: «Но тот человек, который принёс цветы, явно не дотягивает до вашего поклонника. Он что, ваш охранник или водитель?» Ребята махали руками, но это были уже непонятные жесты. Тогда я их спросил: «Скажите, а вам еду и напитки случайно так же не принесут?» Зал очень веселился, спектакль продолжился, а потом этот букет был подарен Ане Дубровской, так что все остались довольны. И я уверен, что больше они своего водителя или охранника за цветами во время спектакля посылать не будут.