Боль - Ольга Богуславская

Кстати, на листе дела 303 в протоколе судебного заседания от 3 апреля 1997 года приводятся слова Ани о том, как её продержали в ОВД "Южное Тушино" с половины третьего до восьми часов вечера и что она слышала из соседней комнаты, как Цыган кричал: "Не надо!" Это был крик от боли.

Ну и что?

По эпизоду нападения на квартиру Хрусталевых доказательствами признаны трубка от телефона "Панасоник" (не той марки, что была украдена из квартиры) и опознание потерпевшим Никонова. На предварительном следствии потерпевший спустя час после нападения сказал, что фоторобот преступника составить не может, ничего не помнит, однако позже память к нему вернулась и Никонов был опознан по кроссовкам и общему строению тела.

Шестого сентября 1997 года напали на квартиру Щекиных на Амурской улице. Бабушка Щекина опознала Никонова по цвету глаз, сверкавших из прорезей маски. А на вопрос адвоката, по каким же признакам все же она опознает нападавшего, она ответила: "Да я сердцем чую!"

И наконец — главное нападение: на Могилу и Буланцева. Перед судом стояла трудная задача: рассмотреть встречу 12 августа без учета событий 10 августа, то есть празднования дня рождения Никонова, с которого и началась вся история. Судья Ванина сурово повторяла, что события, имевшие место 10 августа, когда-нибудь потом рассмотрит Хорошевская прокуратура, в которой два года пылится дело о нападении на квартиру Никонова.

Однако адвокаты стали "приставать" насчет происшествия в ночь с 9 на 10 августа. Пожалуйста!

Оказывается, в ночь с 9 на 10 августа Могила и Буланцев подвозили незнакомых девушек (точно так же, как и 12 августа). По удивительному стечению обстоятельств, все произошло точно так же, как и 12-го, о чем они тогда, разумеется, знать не могли. А пока ночью 10 августа наши невинные труженики частного извоза едут к своему приятелю Саидову. Саидов, как и они, бывший "афганец", да к тому же работает в милиции, в Восточном Измайлове. А их обидели. К кому же обратиться за помощью, как не к нему?..

Приезжают они к Саидову, рассказывают, что на них напали. Саидов им сочувствует и "принимает во внимание" — это Саидов так сказал в зале суда. Однако в тот момент, когда он "принимал к сведению", звонит по телефону и его агент и говорит: есть информация, что в Строгине по такому-то адресу собралась банда, которая совершает разбойные нападения на квартиры. Сейчас у них застолье. Банда вооружена. Саидов тут же звонит в МУР своему куратору Киселеву, который, к счастью, в ту ночь тоже дежурил. Киселев приезжает в ОВД "Восточное Измайлово", Саидов дает ему двух своих оперов, Могилу и Буланцева берут как понятых и едут по адресу, который дал агент. Каково же было изумление Могилы и Буланцева, когда в квартире они видят тех самых молодых людей, которые только что напали на них (и сутки спустя, по чудесному совпадению, нападут снова)! Чудны дела твои, Господи! А милиции-то как повезло! В городе проводится операция "Арсенал", ищут оружие, сотрудник МУРа лично выезжает по сигналу — и вот пожалуйста!

Правда, оружия в квартире не обнаружили.

Адвокаты обвиняемых поинтересовались у Саидова: были ли у его людей, выехавших на территорию, никак не относящуюся к Восточному Измайлову, постановление на выемку и ордер на обыск? Саидов ответил, что в рамках операции "Арсенал" никакие бумаги не требуются (какая хорошая операция), а судья Ванина заметила, что он может не отвечать на этот вопрос и вообще не рассказывать о событиях 10 августа, потому что они не имеют никакого отношения к нападению на Могилу и Буланцева 12 августа. Может, вы опять не поняли? Объясняю последний раз: и 10, и 12 августа, по странному стечению обстоятельств, на Могилу и Буланцева напали одни и те же люди. И, по ещё более загадочному стечению обстоятельств, по адресу, указанному агентом Саидова, оказались они же.

И Сергей Никонов, и Сергей Цыган, и Алексей Смирнов признали, что 12 августа действовали самовольно. Они не должны были отводить Могилу и Буланцева в спортивный зал и проводить собственное расследование того, что произошло два дня назад в квартире у Никонова. Но нападение с целью разбоя в умысел не входило.

Входило, не входило…

Суд принял за основу признательные показания, полученные в изоляторе временного содержания "Восточное Измайлово". Кроме того, согласно материалам предварительного следствия, на квартире у Смирнова были обнаружены и изъяты бейсбольные биты, которыми якобы и орудовал Смирнов при нападении. Правда, сестра Смирнова объяснила в суде, что во время первого обыска оперативники осмотрели всю квартиру, в том числе и антресоли, и ушли, ничего не обнаружив. Но три часа спустя они вернулись и на тех же антресолях нашли бейсбольные биты. Что и немудрено: дверь в квартиру Смирновых на замок не закрывается, потому что там живет психически больная женщина. Свидетели подтвердили, что уже много лет в эту квартиру может войти любой желающий. Но дело в том, что, кроме нападения 12 августа, Смирнову больше ничего не вменяли. Поэтому бейсбольные биты нужны были кровь из носу. И они появились.

15 марта 1999 года Измайловский межмуниципальный суд приговорил Сергея Никонова к 12 годам лишения свободы, Сергея Цыгана — к 10 годам, а Алексея Смирнова — к 9 годам лишения свободы. Смирнова — только за нападение на Могилу и Буланцева. С бейсбольными битами.

Ни одно издательство, специализирующееся на детективах, такую продукцию печатать бы не стало. Автора бы выгнали, а может, и побили. Ну можно ли так беззастенчиво врать! А судья Ванина осталась верна детству, сказкам верит и по мере сил сама принимает участие в их создании.

Сижу и думаю: на что же рассчитывала судья Ванина, подписывая такой умопомрачительный приговор?

Надо полагать, на то, что ни прокуратура, ни МВД не захочет вникать в обстоятельства, которые соединяют нежными узами фирму "Досуг", в которой трудятся девушки по вызову, старшего оперуполномоченного ОВД "Восточное Измайлово" Саидова и сотрудника 4-го отдела МУРа Киселева. То, что милиция предоставляет "крышу" увеселительным фирмам и зарабатывает на проститутках больше, чем в родном ведомстве, звучит неприятно для слуха. Не хватало еще, чтобы суд принимал участие в дискуссиях на такие деликатные темы! А вот парней, которые таскаются по прокурорам, наказать надо. Они должны знать, что живут в стране, которая не даст в обиду милицию. Даже такую, которая промышляет проститутками.

Лезвие любви

У каждого журналиста есть такой блокнот. Своего рода гербарий, где хранятся утратившие цвет и запах истории, не пригодившиеся впоследствии. Есть такой блокнот и у меня. Но я не хочу, чтобы люди, жизнь которых почти никому не интересна, остались тенями. Все, что с ними произошло, страшней, чем принято описывать в судебных очерках, потому что это тихие люди.

Командировка подошла к концу, и последним героем должен был стать обладатель наиболее внушительной татуировки среди тех, кто отбывает наказание не первое десятилетие. Эту татуировку и её носителя начальство колонии приберегло напоследок неспроста. В те годы "Московский комсомолец" пользовался заслуженной репутацией отважной газеты, и фигурка человека, читающего "МК", оказалась изображена в непосредственной близости от места, которым более всего дорожат мужчины. Большего признания заслуг "Московского комсомольца" мне видеть не довелось. И пока я приходила в себя от воздействия этой живописи, в комнате, отведенной мне для бесед, появился человек.

Как он выглядел?

Никак.

Рост, цвет волос, глаза, голос — все исчезло из памяти почти мгновенно. Глаза у него были карие, но поверить в то, что в них когда-то теплилось подобие света, было немыслимо. Волосы его не поседели, они истаяли, говорил он тихо, как больной ребенок. Рост? Тоже детский. А родом Николай Иванович был из деревни под Курском. И бабка с дедом, и мать с отцом — все родились и умерли в этой деревне, и Николай Иванович даже в мыслях не имел уехать оттуда хоть на короткое время.

По профессии он был плотник, и вся деревня с утра до вечера ходила в нему на поклон по случаю обвалившегося крыльца или покосившегося сарая, поскольку мастер он был хороший, а отказывать не умел.

Совершенно невозможно представить себе Николая Ивановича героем хоть какой-нибудь плохонькой амурной истории, и уже решительно непонятно, как он женился. Однако факт: в двадцать пять лет он неожиданно женился, и ещё более неожиданно оказалось то, что женился он на медсестре Валентине, с которой на полсотни верст в округе не был знаком только усопший.

Рассказывая о ней, Николай Иванович сделал такое непередаваемое движение, из которого могло следовать только одно: она была очень хороша собой, и все такое прочее. На фотографии предстал передо мной могучий оковалок, оковалок был в мелких кудряшках и на голову выше супруга.

— Коль, она же ведь профура гулящая, — твердо произнес Николай Иванович, передавая слова матери, которые оказались последними. Мать сказала, что, если он женится на Валентине, она перестанет с ним разговаривать. Он женился — она замолчала. Умерла она скоропостижно, и так они и не помирились. В дом Николая переехала его теща, и стали они жить вчетвером: он с Валентиной, дочка Люся и теща Антонина Гавриловна, которая так уважала зятя, что вся деревня над ней потешалась. Дочери заколки не купила на пять копеек, а как ни зайдет в сельмаг — Кольке рубашку, или майку, или селедки его любимой — уж чего-нибудь, а непременно купит. Потом купила мотоцикл.