Пережить бы выборы - Наталья Горская

– Мне это по барабану… Ты, кстати, за кого будешь голосовать? За этого смазливого из блока ТУС?.. Ай, да что с вас взять! Вы, бабы, только по харе кандидатов выбираете.

– А как же их ещё выбирать? – пришла на помощь завлабораторией. – Были бы бабы среди кандидатов покрасивше, вы бы их тоже по задницам и сиськам выбирали.

Из женщин на совещании присутствовала ещё завсектором обучения персонала Елена Николаевна. Она шевелила губами, читая в глянцевом журнале статью «Секс-символ нашей политики», где на фото красовался румяный толстый дядька, больше похожий на дородного колхозника, каким раньше пугали деревенский девок: «Выйдешь за такого – весь дом обожрёт». Хотя кому как…

– А я буду голосовать за даму эту, как её… Забыл. Ну да не важно – она там одна, – серьёзно сказал технолог Нартов. – Она ещё забияку Забористого обозвала на прошлой неделе в прямом эфире нехорошим словом. Надо баб продвигать во власть, а то мужики очень быстро от власти развращаются и дуреют. Все силы уходят на поддержание своего кобелиного имиджа.

– Сказал тоже, – разочарованно посмотрел на него главный технолог. – Бабу на царство!

– А я буду за Забористого, – завлабораторией критически рассматривала раскрепощённых и фривольно одетых девиц на фото, которые повисли на её избраннике со всех сторон для создания вышеупомянутого имиджа.

– А я тогда тебе больше печенья к чаю не дам! – поставил ультиматум Нартов.

– И не надо. Зачем нам эта дама-депутат? Что она делает? Нахваливает русских баб. Это ж надо такой слоган придумать: «Лучшие мужики в нашей стране – бабы»! Лучший конь – это лошадь. Бред сивой кобылы, полное нарушение гендера. Чего ж хорошего бабе мужиком быть? Понаделали из русского бабья чёрт-те кого и восхищаются, покупают голоса глупых куриц идиотской лестью. Это всё одно, что мужиков хвалить за женственность и жеманность. Лучше заставили бы мужчин мужиками быть, а то знай, нахваливают русских дур, как быков на рынке. Дескать, и кирпичи они могут класть, и огород копать, и приплод давать без отрыва от производства. А на самом деле никому у нас бабы не нужны. И народ наш никому не нужен. Только на словах народ-де и самый лучший, и самый великий, и самый живучий, и так далее в том же духе. Вот только ничего для этого народа, будь он неладен, сделать не могут. Разве ещё больше ухудшить ему жизнь. Только ленивый из их горластой братии ничего не сказал про народ. А что такое «народ»? Десятки миллионов человек, между которыми нет ничего общего, но господам хочется, чтобы это была единая масса.

– Биомасса, – поправил главный инженер, – которой надо задать единое направление, чтоб не растеклась, где не надо. И не воняла.

– Я тоже не люблю, когда про народ треплются, – согласился Нартов. – Противоестественное какое-то занятие, мерзкое. Когда кто-то про народ говорит, так и хочется спросить: а ты сам-то кто? Да не спросить хочется, а в морду дать хочется! Это всё равно, если некий Сидоров станет говорить о других Сидоровых: «Ох, эти Сидоровы все такие неотёсанные и необразованные! Ну, что за Сидоровы пошли, то ли дело раньше были». А сам-то он кто? Странно как-то, когда часть массы берёт на себя право говорить о всей массе разом как чём-то этаком совершенно этой части несвойственном. Говорящий о народе себя как будто за его пределы ставит. Всегда чувствуется это противопоставление себя народу. Потому что разговоры о народе – господская блядская забава. Кто такой народ? Это крепостные крестьяне, рабы, слово единственного числа о многомиллионном населении страны. Так и говорили: «У дворян таких-то народец разболтался. А много ли народишку у помещика Сиволапова?». Народ – это имущество господ, которым что народ, что комод. Имущество, короче. Одним общим словом хотят обозначить сразу всех работяг, интеллигентов, уборщиц, военных, художников, святых, артистов, беженцев, проституток, пьяниц, наркоманов, бомжей, маньяков, убийц – это всё народ. Это то, чего нет. Потому что шоумен – это тоже народ. Но он вряд ли согласится считать себя частью каких-то оборванцев и трущоб. И я его понимаю, потому что сам не согласился бы признать себя частью единого с какими-то педрилами. Но господа – не народ, а его противоположность. Образованные помещики, которые всё равно оставались рабовладельцами, любили так порассуждать после обеда, как бы им окультурить свой дикий народ, крепостных научить грамоте, чтобы поржать, как дворовая Манька будет по слогам что-то из античной поэзии читать. Беседы из разряда «о высоком, о духовном». Господам это шло, потому что они народом не являлись. А прислуга недалёкая подслушала и подхватила эти разговоры, чтобы хоть чем-то на господ походить. Потом классы ликвидировали, но эта барская манера рассусоливать о народе осталась. А кто себя сейчас не хочет барином почувствовать? Да все хотят! Вот и трещат о народе. О том, чего нет. Но в современном мире быть барином – не просто дурной тон, а признак низкого уровня умственного и культурного развития. Если уж совсем прямо сказать, признак психического расстройства.

– Но народ-то ведётся на похвалу, – возразил главный технолог. – Сейчас в политику прорваться ничего не строит. Народ похвали и всё. Народ уж в оргазме бьётся: «Ох, он так о народе хорошо сказал, о нас с вами, то есть!». А давайте ему сразу памятник за это влепим и определим на вечное содержание на шею этому народу, уж коли он его так несказанно «осчастливил». Ведутся люди, так чего бы не воспользоваться.

– Рабы и ведутся. Меня эти разговоры не трогают. Слово «народ» как кодовое в устах политиков. Как произнёс его, сразу ясно – надо ему чего-то. От массы. На самом деле никакого народа нет. Он состоит из самых разных людей, которых, зачастую, рядом и поставить-то нельзя. Люмпены, пролетарии, академики – это всё народ. Но люмпену нужна бесплатная водка и возможность справлять примитивные потребности, пролетарию нужна хорошая зарплата и условия труда, академику – финансирование науки. Всем нужно что-то своё, а они на нас смотрят, как на единое стадо, описывают в своих программах и речах, как единую безликую массу. И учитывают интересы каких-то совершенно смутных групп общества. Открыли клубы, где голые мужики в ремнях накладными сиськами трясут, и орут: «Так энто ж усё заради нашаго любимаго народу!». Какого народу? Кто туда ходит? Пролетарии, академики, бомжи? Для кучки каких-то извращенцев это сделали, а целые города до сих пор без дорог и электричества живут.

– Ну и что? Мы тоже их говорливо-крикливо-хвастливую массу не различаем, кто они – коммунисты или демократы, политики или чиновники. Они для нас, как китайцы: все на одно лицо, и разницы промеж ними никакой. А европеоиды в свою очередь для монголоидов тоже все на одно лицо – они нас не различают. Мы их не различаем, а они на нас смотрят как на единую и безликую массу. Они иногда нас обзовут «великим народом», мы их в ответ – «великими политиками». Жалко, что ли?

– Надо же, какая взаимность! – опять вступила завлабораторией. – А я не считаю наш народ великим. Несчастнейший народ, обязанный всем жертвовать собою – вот кто мы. Может быть, нас в самом деле не должно быть. Приходят к власти у нас то тираны, то жулики, то извращенцы, а мы всё терпим. Иногда этих тиранов и извращенцев даже называем великими. Они с нас пока ещё живых шкуру снимают, а мы кричим: великие! Так и обмениваемся комплиментами за неимением ничего другого. А чего в нас великого? Татаро-монгольское иго терпели больше двух веков. Нашёлся за три века среди великих князей один мужчина Иван Третий Васильевич… Я тут была на историческом диспуте в нашем институте, там теперь появились историки, которые Иго отбеливают, заявляют, что оно принесло русскому народу толчок к развитию и укреплению связей между народами. И это после такого разорения, когда жители городов полностью истреблялись, а сами города уничтожались! И многие из этих городов так и не вернулись к жизни. Исчезли многие ремёсла, надолго прекратилось каменное строительство, колоссальные средства шли на уплату дани. А русские князья признали ханов своими царями. Теперь русские историки додумались этот геноцид назвать чуть ли не экономическим сотрудничеством! Наш народ выдрессирован так, что если его на сковородке станут жарить, он заявит, что сам пришёл сюда погреться.

– Психиатры такое состояние называют стокгольмским синдромом, – объяснил Нартов. – Не знаю, почему именно стокгольмским – кого-то там в заложники брали в начале семидесятых годов, что ли. При этом синдроме жертва боготворит и оправдывает своих палачей. А у нас в стране психически здоровых людей нет. Вы заметили, что теперь даже медкомиссий нигде нет, потому что псих на психе сидит и психом погоняет. Человека обирают, обворовывают, ноги об него вытирают, а он в ладоши хлопает от «радости» такой и считает великими тех, кто ему зарплату не платит, кто его семью из шести человек запихнул на двадцать метров жилплощади, кто его родителей оставил умирать нищими, хотя они всю жизнь вкалывали без продыху на государство. Хотя после всего этого психически здоровым остаться невозможно. Сейчас не только татаро-монгольское иго отбеливают. Сейчас и фашизм отбеливают. Бабульки в стареньких пальтишках стоят и держат портреты Сталина, как иконы. Кто Сталина, кто Ленина, кто Гитлера, кто нынешних «великих политиков» чуть ли не на хоругвях носит. А куда ж деваться? Мы у них как в заложниках, у всех этих «великих», так что и бежать-то некуда.