Ветвь оливы - Вера Космолинская

— Разве могло быть иначе, мадам? — я удивился так же мягко, как она.

Она тихонько усмехнулась. Ее глаза были темны, как два твердых орешка.

— Или вы умнее, чем кажетесь, или напротив…

И повела рукой, указав на место напротив себя.

— Подойдите, виконт, Сядьте здесь. Прошу вас. Мне не нравится смотреть снизу вверх. Я хочу с вами кое о чем поговорить.

Как правило, беседы с пожилыми дамами у меня выходят неплохо… Готье уверяет, что все «старые перечницы» от меня без ума. Осталось только выяснить, все ли королевы входят в разряд обычных пожилых дам, не говоря уж о «старых перечницах».

Некоторое время она молчала, перевернув лицевой стороной вниз какие-то бумаги и рассеянно их разглаживая.

— Вам никогда не представлялось любопытным… время вашего рождения? — спросила затем она.

— Нет, мадам, — ответил я, удивившись лишь на мгновение. О ее любви ко всякого рода гороскопам было известно. Может быть, с ее точки зрения, она вовсе не начинала разговор издали, а брала быка за рога.

— Назовите его, — попросила она, пристально глядя мне в глаза. В чем мог бы быть подвох? Сомнительно, чтобы она могла подозревать, что я помню очень даже разные времена своего рождения, хотя к такому подозрению великолепно подошел бы этот ее взгляд.

— Это был вечер, мадам.

— Год и день, — подсказала она без выражения.

— Год тысяча пятьсот пятьдесят первый, пятнадцатое января, — ответил я уже без всяких шуток.

Она удовлетворенно кивнула. Затем быстро выхватила из чернильницы перо и быстро набросала на листке перед собой семь цифр, используя арабские символы.

— Одни лишь единицы и пятерки, вы не находите?

— В самом деле, — вежливо согласился я, прибавив мысленно: по юлианскому календарю. А через десять лет, с введением григорианского (если, конечно, все тут пойдет как надо) придется исправить одну единицу на двойку, так как это будет уже двадцать пятое января. А если еще и годы сосчитать от сотворения мира или по исчислению какой-нибудь египетской династии, то будет совсем весело… Я поймал себя на том, что неудержимо отвлекаюсь, пока мы говорим об отвлеченных вещах. Что было тому причиной — то, что я впервые вышел из дома с тех пор, как все вспомнил, или у меня кружилась голова по самым банальным физическим причинам? Оттого, что мне было скверно? Или оттого, что было куда лучше чем следовало? Неважно. Кстати, это ведь наверняка было одной из главных причин, почему ей захотелось поговорить со мной сейчас, пока я нахожусь «не в самой лучшей форме». По чистой случайности я могу высказать или просто выказать нечто, что может оказаться ей для чего-то полезным, утвердить или рассеять ее подозрения. Все это может быть совсем не плохо, но лучше бы избежать случайностей. Я украдкой вздохнул поглубже и постарался сосредоточиться.

— Единица, как вам, должно быть, известно, это число Солнца, а пять… — она опять сделала заминку, — число Люцифера.

А это она с чего взяла?.. Я посмотрел на нее почти ошеломленно. Но только почти. Цифры — всего лишь предлог. Она уже наслышана о том же, о чем и бедный отец Франциск.

— Простите… — пробормотал я, будто усомнился, что хорошо ее расслышал. Что ж, именно изумленным я и должен был бы выглядеть, если только не был сумасшедшим.

— Венера, — сказала она вкрадчиво. — Это число Венеры, звезды вечерней и утренней, которую зовут также Люцифером.

С этим я не счел нужным соглашаться. Не то, чтобы полная чепуха, если подходить с мифологической точки зрения, но на этот счет есть бездна разных мнений.

— Прошу прощенья, мадам, — возразил я. — Но я слышал, что пять — число Марса. — А по некоторым сведениям — Меркурия, и это еще не все разногласия на этот счет. — И я бы предпочел, чтобы это было так!

— Ну разумеется, вы бы предпочли, — она тонко улыбнулась, не сводя с меня внимательных глаз. — Вам бы, молодым людям, только и думать, что о сражениях, не правда ли?! — Она выдержала паузу и продолжила: — Тот человек… от которого вы избавили моего сына, — произнесла она значительно и вместе с тем предостерегающе, — его силу многие почитали дьявольской. Но мне доводилось слышать и еще кое-что…

Я глядел на нее выжидающе.

— Те, кто видел вас в бою, остерегаются как-либо это расценивать. Но они рады тому, что находятся на одной с вами стороне. Что вы на это скажете?

— Польщен, мадам, — сказал я невинно. — Право же…

— И полагаете, что это именно влияние Марса?

— Отчего же нет? И Фортуны, конечно.

— Что любит храбрых? — продолжила она с каким-то затаенным весельем.

Я осторожно улыбнулся. На что именно она пыталась сейчас намекнуть? На что бы ни намекала, в этом было предостережение. Но не стану кривить душой, будто за минуту до этой мысли я чувствовал себя куда уютней.

— Если умение вашего врага называли дьявольским, то и ваше почитают таковым же. — А как же еще тут объяснить умения, некогда вживленные в мозг искусственно, а затем развитые в разных временах? — Уж не продали ли вы душу дьяволу, чтобы одолеть его? Его же время, быть может, вышло, и настала пора расплаты?

— Для наших врагов, мадам, все мы исчадья преисподней, как и они для нас.

— И это еще не все, — добавила она. — Насколько мне известно, вы порой руководствовались особого рода предсказаниями.

Я ждал, что до этого дойдет, и все-таки удержать себя в руках оказалось нелегко.

— Вы не хотите поделиться со мной этой благодатью? — вкрадчиво вопросила королева.

Я со странной рассеянностью посмотрел в глаза.

— Мадам, неважно, что говорят другие, но я не верю предсказаниям. Мне предсказывали, что я погибну, если столкнусь со своим врагом. Но этого не случилось. И я рад, что не поверил предсказанию.

Она впилась в меня цепким взглядом, в котором сквозило удивление. И в какой-то момент поняла, что это не ложь. Я не просто ненавидел предопределение. Если мы сами изменяли историю и если она движется одновременно во множестве потоков — какие могут быть предсказания? И в то же время, глядя мне в глаза, королева будто чего-то испугалась. Совсем неразумно было ее пугать, и я не собирался этого делать. Но ей отчего-то вдруг стало не по себе. Она отвела взгляд и некоторое время мы сидели в звенящем молчании. Затем она снова взяла перо.

— Единиц у вас больше чем пятерок, — заметила она и быстро сложила все цифры, получив новое число — девятнадцать. — Первое и последнее из простых чисел, альфа и омега, — сказала она, и тут же вывела новую сумму — десять. — Единица — знак божественного творения, — бормотала она себе под нос, — ноль — знак небытия и смерти. А в итоге — снова единица. И во всей цепи цифр их семь — божественное число.