Дикая полынь - Цезарь Солодарь

Врач-невропатолог Иосиф Григорьевич Бурштейн, не знающий о моей беседе с Кларой Розенталь, полностью подтверждает и развивает ее выводы:

— Многие взрослые люди, угнетенные неожиданной для них тяжелой израильской действительностью, впадают в депрессию. Это не раз приводило их к самоубийству. Так покончили с жизнью москвич Семен Ладыженский, москвичка Каплан, несколько женщин из Грузии. Дети же реагируют на подстерегающие их огорчения по-иному: повышенной возбудимостью, болезненной недоверчивостью, безотчетным страхом перед окружающим.

Словно подтверждая выводы врача, маленькая Далико Шамелашвили простодушно рассказывает:

— А вы знаете, в Израиле дети почему-то очень боятся офицеров. Те ходят важные, хмурые, ни на кого не глядят. Сначала я смеялась над своими новыми подружками: что вы, у нас даже генералов никто не боялся!.. А потом я тоже старалась не попадаться на глаза офицерам…

Еще раньше, до того, как израильтяне стали панически опасаться гибели своих отцов, сыновей, мужей в Ливане, мне пришлось слышать от взрослых беженцев, что израильские офицеры вышагивают по улицам с какой-то подчеркнутой надменностью и высокомерием, как бы подчеркивая свое кастовое величие.

И Далико по-своему выразила это:

— Идут офицеры, а кажется, что идет война…

Эти впечатляющие слова девочки, чья мать покончила на израильской чужбине самоубийством, я вспомнил, слушая взволнованную речь генерального секретаря Всемирного Совета Мира Ромеша Чандры на закрытии Всемирного конгресса миролюбивых сил в Москве.

Выдающийся деятель международного движения за мир показал многотысячному залу пачку адресованных конгрессу открыток и листочков с надписями, рисованными буквами и незамысловатыми детскими рисунками. Просто и выразительно сказал Ромеш Чандра, что во многих уголках земли дети инстинктивно чувствуют устрашающую опасность войны и болезненно реагируют на нее.

Такое горькое чувство особенно свойственно детям в Израиле. Они ощущают сгустившиеся над этой страной черные тучи войны. Они утрачивают ребячью жизнерадостность. Они совсем не знают подлинного детства.

Даже на самых маленьких обрушивает уклад израильской жизни горестные новшества. Ну что в самом деле может ответить мать на бесхитростный вопрос своей крохотной дочурки:

— Мамочка, а почему ты меня не отводишь в детский садик?

Не станет же мать объяснять ей, что на новом месте плата за пребывание ребенка в детском саду по карману только весьма зажиточным родителям. А таких естественных "почему" у детишек накапливаются десятки.

— Почему мне здесь еще не купили ни одной игрушки, ни одной книжки?

— Почему я ни разу не была здесь в детской поликлинике? Помнишь, врач говорил, что если я к ней не приду со здоровым горлышком, то оно у меня заболит.

— Почему мы продали дома наш телевизор, а здесь не покупаем новый? Я же должен смотреть "Спокойной ночи, малыши".

Что можно ответить детишкам — тем, кто еще недавно принадлежал к единственному в Советской стране поистине привилегированному классу? На чужбине они непрестанно ощущают все новые и новые обиды, и большие горести подтачивают их маленькие, но такие чуткие сердца.

СУДЬБА ДИНЫ БРЕСЛАВ

Мужчина и женщина, пожилые и изможденные, делают последнюю тщетную попытку задержать автомашину. Но, повинуясь воле клиента молодого человека с нервными, резкими движениями, шофер включает скорость, и вот такси уже мчится по запруженным машинами улицам Вены в направлении аэропорта.

Мужчина и женщина долго смотрят вслед. Смотрят скорбно: от них увезли единственную дочь.

…Четыре месяца тому назад Эли Абрамович Бреслав с женой и дочерью Диной бежали из Израиля, ради которого оставили родную Ригу.

В латвийской столице Бреслав заведовал большим магазином хозяйственных товаров. Он не без гордости сказал об этом израильским чиновникам иммиграционного пункта в порту Лод. И услышал в ответ:

— У нас вам ничем заведовать не придется. Ищите новую профессию.

Новую профессию Бреслав приобрел довольно скоро: через каких-нибудь три недели стал грузчиком. Дине, не очень-то здоровой и хрупкой девушке, тоже пришлось вкусить прелести этой специальности. Она, правда, мечтала об учебе, но мечта оказалась несбыточной: право на бесплатное обучение в Израиле имеют только дети до 14 лет. Дина с горечью сказала отцу:

— Помнишь, я предупреждала тебя об этом еще в Риге! А ты мне сердито ответил, что не надо быть дурой и верить газетной пропаганде.

Дина в отчаянии решила поступить в ульпан — на краткосрочные курсы, где новоприбывших обучают языку иврит. Опять неудача. За несколько дней до того, как девушка обратилась в ульпан, туда пришло распоряжение из Тель-Авива: принимать на курсы только олим с высшим и в особых случаях со специальным средним образованием.

Никому не было дела до бедствующей семьи Бреслав. Даже родственники забыли их, предварительно предупредив:

— У нас не принято ходить в гости друг к другу. И еще запомните, что каждая семья должна надеяться только на себя. Даже если вы все трое сразу заболеете, никого вам разжалобить не удастся. Старайтесь откладывать хоть несколько монеток на черный день.

Бреславы, впрочем, считали, что черные дни пришли к ним сразу же после приезда в Израиль. Но самым черным оказался тот, когда Эли Абрамович заметил, что его дочерью весьма заинтересовались местные сионисты.

Неожиданно Дине предложили оставить черную работу и подумать о подготовке к какой-нибудь доходной профессии. Девушку настойчиво приглашали на всякого рода собрания и митинги.

Бреслав спросил одного из новых знакомцев дочери:

А мне можно пойти вместе с Диной на собрание?

— Вас уже не перевоспитаешь, — со снисходительной откровенностью ответил ему молодой сионист. — Вы сами даже не замечаете, что насквозь пропитаны враждебными нам взглядами. А вашу дочь мы превратим в настоящую израэлитку.

Методы превращения в настоящую израэлитку становились день от дня все более крутыми. Мать и отец с тревогой ощущали, как явственно отдаляется от них дочь, становится черствой и насмешливо безразличной к их сетованиям на тяжелую и непривычную жизнь. Это окончательно подтолкнуло Эли Абрамовича к решению немедленно оставить Израиль.

К удивлению Бреслава, местные власти сравнительно благодушно отнеслись к такому решению. Что ж, если в его голубой книжечке появится штамп о погашении всех долгов, то Бреслав может убираться на все четыре стороны вместе со своей женой.

— С женой? А дочь? — Единственная дочь!

— У дочери другая дорога. Она останется в Израиле. Сначала отбудет воинскую повинность. Затем выйдет замуж. Родит детей. И ваши внуки будут настоящими сабрами. Понимаете, что это значит для них? Бреслав к тому времени уже не раз видел, как кичатся своей "первосортностью" сабры, родившиеся на территории Палестины. — Может быть, ваш внук когда-нибудь станет шофером администрации концерна, а внучка выйдет замуж за директора. Представляете себе, какую ветвь может дать дерево вашей семьи!

Тут Бреслав понял, как был прав один из его соседей — польский еврей, непрестанно проклинавший родственников, которые вызвали его в Израиль. Он горько предупреждал Бреслава:

— Им нужны не мы, а наши дети. И часто даже не дети, а наши внуки.

Бреславам все-таки удалось покинуть Израиль вместе с дочерью. После коротких, но нелегких скитаний по разным странам и городам они попали в Вену. И там обратились в советское консульство с ходатайством разрешить им вернуться на Родину, преданную ими с такой легкостью.

…Ноля Ициксон, двадцатилетний бывший рижанин, считавший себя профессиональным гитаристом, приехал в Израиль несколько ранее Бреславов. И с первого же дня не брезговал никакими средствами, чтобы его не коснулись недоверие и настороженность, неизменно проявляемые израильскими властями ко всем олим из Советского Союза.

Быстро разучил угодные сионистам песенки вроде той, которой, как говорят в Израиле, особенно восхищалась сама Голда Меир, "Весь мир против нас. Но все те, кто против нас, пусть сгорят в преисподней", говорится в этом "произведении искусства". Стал цитировать человеконенавистнические антиарабские призывы Моше Даяна. Придумывал всяческие небылицы о жизни советских евреев, ласкавшие слух не только сохнутовцев, но даже самих шинбетовцев.

Играя при них жалкую роль сводника и осведомителя, Ициксон услужливо знакомил их с олим из прибалтийских советских республик. Правда, подобное рвение тогда еще мало отразилось на материальною благополучии пронырливого музыканта. Как выражается мать Дины Бреслав, Ноля всегда производил впечатление "обшарпанного и полинявшего".

Он, собственно, и познакомил Дину с местными сионистскими активистами. А затем смиренно отошел в тень.