Флот и война. Балтийский флот в Первую мировую - Гаральд Граф

В этот день наконец удалось снять с мели и благополучно привести в Куйваст миноносец «Инженер‑механик Зверев», который из‑за ошибки в счислении недели две тому назад сел на мель у острова Руно.

XV. Десант у Домеснеса. Потопление крейсера «Принц Адальберт». Волнение на линейных кораблях в Гельсингфорсе. Потопление легкого крейсера «Ундине». Первый поход с 1‑й бригадой линейных кораблей

7 октября начальник дивизии начал осуществлять свою идею высадить десант на побережье Рижского залива, у местечка Роена, в тылу у неприятеля. В состав высаживаемого отряда должны были войти эскадрон драгун, две роты морской пехоты и подрывная партия. Много офицеров десанта было взято из числа охотников с миноносцев. Таким образом, они имели слабое понятие о действиях на суше и не знали своих людей. Командование отрядом было поручено командиру «Инженер‑механика Дмитриева» капитану 2‑го ранга П.О. Шишко[53].

В общем, получился довольно‑таки пестрый состав, совершенно неопытный в такого рода операциях. Только на драгун еще можно было положиться, а все другие были очень ненадежны.

Для перевозки отряда были назначены канонерская лодка «Храбрый» и тральщик «№ 5», конвоируемые миноносцами 5‑го дивизиона. «Слава» и все остальные миноносцы должны были служить поддержкой десанта и обстреливать место высадки. В Куйвасте был оставлен только «Новик». Нашему командиру были поручены заведование движением в Моонзунде и связь со штабом флота.

8 октября экспедиция еще не вернулась; мы продолжали распоряжаться в Моонзунде, имея много хлопот с пароходами, буксирами и баржами, шедшими из Риги, и даже с понтонным мостом, который тоже тащился оттуда. Вся эта компания не знала куда и как идти; то и дело кто‑нибудь садился на мель; все были настроены крайне панически, как это и полагается при эвакуации.

9 октября, в 7 часов утра, мы наконец получили радио, что десант высажен, но не у Роэна, а у Домеснеса. Как потом выяснилось, высадка была совершенно не замечена неприятелем. Только когда все уже были на берегу, их встретили два небольших отряда ландштурма, по 70 человек каждый, которые, по‑видимому, несли там дозорную службу и в этот момент сменяли друг друга. Оба эти отряда были совершенно разбиты нашими; у неприятеля убиты 1 офицер и 42 солдата, 7 – взято в плен, а остальные оставлены ранеными или разбежались. Наши потери выразились всего‑навсего в четырех тяжелораненых матросах. Рассказывали о многих курьезах при высадке, да и во время действий десанта, благодаря неопытности всех участников. Можно с уверенностью сказать, что если бы наши части встретили серьезное сопротивление со стороны неприятеля, то уцелели бы очень немногие и все это предприятие кончилось бы печально. Теперь же, что ни говори, а налицо блестящая победа. Значение ее, правда, только моральное, но все же это победа и неприятность противнику.

К вечеру этого дня все участники экспедиции вернулись обратно, вполне удовлетворенные своим успехом и тем, что так дешево отделались от этой затеи.

10 октября пришло известие, что в Балтийском море погиб неприятельский броненосный крейсер «Роон», причем с него спаслось всего 3 человека. Обстоятельства гибели у нас не были известны, но предполагали, что он взорвался на мине, так как если бы его взорвала одна из наших подлодок, то, конечно, это было бы известно. Так или иначе, а это большая потеря для неприятельского флота.

11 октября из похода в неприятельские воды вернулась английская подлодка «Е‑8» и донесла, что у Либавы она взорвала крейсер «Принц Адальберт», который моментально затонул. Таким образом, оказалось, что погиб не «Роон», а «Принц Адальберт».

В наших водах все продолжало быть тихо. Все последующие дни мы были заняты заменой мин Уайтхеда 1912 года на мины 1910 года, так как первый тип совершенно не был приспособлен к стрельбе в холодное время года.

16 октября наша воздушная разведка обнаружила у входа в Ирбенский пролив шесть военных кораблей. Это обстоятельство сейчас же заставило нас насторожиться; всем было приказано быть наготове, но пока оставаться в Рогокюле. Однако вскоре этот отряд скрылся на юг, и мы остались стоять в гавани.

Утром 18 октября с миноносца «Москвитянин» был замечен в 2 милях на SW 70° от Цереля плавающий на воде неприятельский аэроплан и сейчас же был им взят на буксир. На нем попали в плен офицер‑летчик и механик; аппарат остался цел, но у него были какие‑то поломки в моторе. В этот день начальник дивизии опять получил просьбу сухопутного командования прислать суда для обстрела береговой полосы. Ввиду этого, «Слава» и миноносцы срочно пошли к Риге.

19 октября пришел в Рогокюль «Москвитянин» и привез пленных с захваченного им аэроплана. Нашим офицерам очень понравился летчик, который оказался весьма симпатичным и интересным человеком. Его много расспрашивали о положении дел в Германии, конечно, насколько это не преступало понятий о военных секретах. Между прочим, он сказал, что Германии было очень невыгодно начинать войну с тремя великими державами, но при создавшемся общем политическом положении это было неизбежно. Все равно через 2–3 года положение Германии настолько ухудшилось бы, что ей все‑таки пришлось бы воевать; но тогда соотношение сил для нее было бы еще неблагоприятнее. До известной степени он прав, но едва ли и теперь Германия выйдет удачно из этой борьбы.

Сам летчик попал в плен, потерпев аварию еще накануне; таким образом, он пробыл на воде всю ночь. Все, что только было возможно, он выбросил в воду. На аппарате остался только мотор, из‑за порчи которого летчик и снизился. Повреждение мотора произошло во время атаки на наши миноносцы, когда пулеметной пулей ему пробило трубку охлаждения. Во время буксировки «Москвитянином» аппарат перевернулся, но это не причинило ему значительных повреждений; корпус остался цел. Все‑таки восстановить его не было никакой надежды, так как мотор не мог быть исправлен, а подходящего у нас не нашлось бы.

По мнению этого летчика, своими воздушными атаками немцы вывели из строя по крайней мере семь наших миноносцев; он даже перечислил имена некоторых из них. Увы, ему пришлось глубоко разочароваться, так как ему тут же показали их совершенно невредимыми.

Скоро нам удалось узнать интересные подробности о гибели крейсера «Принц Адальберт», взорванного английской подлодкой «Е‑8» у Либавы. Оказывается, она попала в него одновременно двумя минами, по 8 пудов тола каждая, с дистанции в 6 кабельтовых. С лодки было видно, как весь крейсер вздрогнул, приподнялся, из амбразур боевой рубки выбросило огромное пламя, и он стал быстро погружаться. Взрыв был настолько силен, что даже сама лодка ощутила большое сотрясение. При крейсере находилось два миноносца, которые бросились спасать людей, но им удалось вытащить из воды всего только трех человек. Вся гибель продолжалась приблизительно 12 секунд. Взрыв на «Принце Адальберте» был, очевидно, однороден взрыву на «Палладе», хотя она затонула еще быстрее, чем этот крейсер. Теперь «Паллада» отомщена.

20‑го и 21 октября «Новик» простоял в Рогокюле в полном бездействии, а 22‑го командир получил какие‑то секретные инструкции от начальника дивизии. Хотя это все и было весьма секретно и командир нам решительно ничего не сказал, но на «стенке», то есть на пристани, у которой стояли все миноносцы, и где в часы досуга мы все встречались друг с другом, прошел слух, что предстоит поход с дредноутами и что «Новику» с 6‑м дивизионом предстоит их сопровождать.

На следующее утро, 23 октября, мы действительно вышли с 6‑м дивизионом в Лапвик, где угольные миноносцы предполагали принять запас угля. В море нас сильно качало, так как был почти шторм от NO. На пути к Лапвику было получено приказание идти в Гельсингфорс. Командир сейчас же повернул туда, и около 4 часов дня «Новик» уже ошвартовывался в Южной гавани. Проходя по рейду, мы обратили внимание, что ни одного из больших судов в Гельсингфорсе нет и что вообще творится что‑то не совсем ладное.

На следующий день стало выясняться, что экспедиция, для которой вызван «Новик», кажется, не состоится, потому что на «Гангуте» неожиданно вспыхнули беспорядки. Повод был пустячный: обычно после угольной погрузки команда на ужин получала макароны, а на этот раз ей почему‑то дали гречневую кашу. Придравшись к этому, она не стала есть каши и вообще стала вести себя демонстративно. В этот момент командира не было на корабле, и когда стало известно, что он возвращается, команда с криками «ура» бросилась к трапу его встречать, подчеркивая этим свою симпатию к нему и нелюбовь к старшему офицеру. Командиру удалось успокоить команду, и он приказал ей построиться. Тогда вдруг вышли вперед представители и от имени всех предъявили требование о списании с корабля офицеров с иностранными фамилиями – старшего офицера и еще двенадцати других.