Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 4. Жена господина Мильтона. - Роберт Грейвз

— Сэр, — спросила я, — имеет ли отношения ко мне или к вам этот мадригал или штраф?

— Никакого, — ответил отец, — ты послушай меня. Нотариус-музыкант, Джон Мелтон, — спокойный, замкнутый человек, но не забывший свою бурную молодость. Его отец заявлял, что он — благородного происхождения и в качестве доказательства использовал старый прием, сказав, что их семейству не повезло в войне Йорков и Ланкастеров. Сын обратился с просьбой, чтобы ему утвердили герб, он его получил: серебряный двухголовый орел на красном фоне, и теперь это герб Миттонов, семейства хорошо известного в Шропшире. Всем известно, что, по крайней мере, в шести поколениях Мелтоны никогда не были Миттонами, но они иногда пишутся Милтонами. Компания нотариусов Лондона имеет двуглавого орла в качестве главной фигуры на гербе, и Джон Мелтон повесил этот герб над своей конторой на Бред-стрит. Решил, что имеет на это полное право. Я должен тебе признаться, что не нахожу тут геральдической подделки, потому что герольмейстер подтвердил герб Миттона сыну старого Дика Мелтона, а его внук, о котором я собираюсь с тобой поговорить, является джентльменом, хотя бы в одном поколении и у него хорошая родословная. Мелтоны живут в Стентоне и Бекли, люди приличные, хотя и не очень образованные. У них хорошая репутация, но тощие кошельки.

Я задала отцу вопрос, и он был вынужден кое в чем признаться, что ранее собирался скрыть от меня.

— Сэр, вы чем-то обязаны Мелтону, Милтону или Миттону, или их семейству? Почему вы мне их так сильно нахваливаете? Может, вы кому-нибудь из них должны деньги?

Отец глубоко вздохнул и сказал:

— Дорогое дитя, ты меня вынуждаешь к признанию. Ты права. Когда старый Дик Мелтон умер, он передал некоторые дома в Витли своему внуку в обход сына, чтобы показать, что он его все еще не простил. Внука зовут Джон, и его послали в университет в Кембридже, раньше он жил в Гортоне в Букингемшире. Он продал мне эти дома вместе с прилегающей к ним землей, и все это составило поместье, которое я затем заложил господину Эшворту, как я тебе уже рассказывал, а он отдал мне его в аренду. Этот внук запросил за землю и дома триста двенадцать фунтов, и я ему объяснил, что не могу выплатить эту сумму сразу. Девочка моя, я вижу, что ты уже съела конфету, поэтому не стану тебя утомлять излишними деталями. Все дело в том, что я так и не выплатил эти деньги, и теперь я ему должен пятьсот фунтов, — большая сумма, которая подходит под статью о продаже. И поэтому он сказал, что он первый, кто имеет право на мои земли и прочую собственность, и может в любое время стать владельцем моих домов и земель, пока я не рассчитаюсь с ним. Сейчас он молчит, но все может перемениться в единый миг.

— Это была очень непродуманная сделка, — вздохнув, заявила я. — Тем более, что остальные земли уже заложены другим людям.

Отец повесил голову и забормотал:

— Самое неприятное это то, что я не сообщил сэру Роберту Пайю об этой сделке, когда отправлялся к нему за помощью, побоялся, что, узнав все, он не пожелал бы мне помочь.

— Надеюсь, сэр, — сурово заявила я, — что вы мне, наконец, сообщите приятные новости, и они выпрыгнут на свет, как Надежда из ящика Пандоры в той старой легенде, когда все неприятности вылетели из ящика и сильно покусали ее.

Я пожалела тут же отца, потому что видела: еще чуть-чуть, и он разрыдается. Я взяла отца за руку и погладила ее:

— Папочка, не томите меня, скажите все самое страшное! Мне кажется, что вы решили выдать меня замуж за господина Джона Мелтона Младшего, так в Московии отец бросает из саней ребенка на съедение волкам, чтобы попытаться спасти остальное семейство. Может, вы еще скажете, что матушка не препятствует моему браку, если удастся завлечь в него господина Мелтона.

— Он очень приятный джентльмен, — заметил бедный отец. Он говорил быстро и тихим голосом, будто был школьником и пытался быстрее ответить заученный урок. — У него не очень большие доходы, но он славился в университете успехами в учебе. Теперь он известен в Лондоне, как писатель. Я сам читал его драму в стихах, которую он написал для милорда графа Бриджвотера. Эту драму разыгрывали в замке Ладлоу, и вся знать Шропшира отмечала, что это было чудесное представление. Что касается его прозы, это четыре-пять памфлетов по вопросам прелатства, то должен признаться, что я не разделяю его идей, но все написано весьма остро и отзывается в душах англичан. Твой дядюшка Джонс очень высоко ценит его. Между прочим, никогда не обращайся к нему, как к господину Мелтону, потому что ему это не нравится.

— Скажите, сэр, — прервала я отца, — должна ли я попытаться завлечь господина Мильтона, о котором, как оказалось, я кое-что слышала от его соседа по комнате в Кембридже, преподобного Роберта Пори, или он сам пожалует ко мне?

— Послушай, моя непокорная дочь, — улыбнулся отец, — не думай, что я тебя не люблю или пытаюсь с тобой хитрить. Джон Мильтон любит тебя и пришел к нам, чтобы просить твоей руки, как библейский Яков просил руки Рахили.

— Как он может меня любить, если ему даже неизвестно мое имя? — возразила я.

— Все очень просто, — ответил мне отец, — дядюшка Джонс пару недель назад отправился в Лондон, чтобы поделиться с господином Мильтоном своими впечатлениями о той книжке, которая тебе известна. Он прибыл в дом на Элдерсгейт-стрит, ему очень понравился господин Мильтон, и дядюшка рассказал ему, как в доме брата его жены, эсквайра Пауэлла, состоялся спор между его племянницей Мэри и племянником Ричардом. Ричард резко выступал против книги, а племянница ее защищала. Господин Мильтон, который поначалу весьма небрежно обошелся с дядюшкой Джонсом, вдруг спросил его: «Вы упомянули Мэри Пауэлл из Форест-Хилл? Молодую девушку с великолепными волосами?»

Дядюшка Джонс подтвердил, что это была ты, и поняв, что господин Мильтон хочет побольше узнать, начал тебя расхваливать. От Зары он узнал, что ты читала на английском языке поэму Мильтона и хвалила ее Джеймсу, а ему она не понравилась. Что это за поэма?

— Это пьеса в стихах, поставленная в Ладлоу, и мне не понравилось, как ее критиковал Джеймс. У него сложилось о ней весьма поверхностное мнение.

— И мне эта вещь нравится, — заметил отец, — но давай перейдем к делу. Когда господин Мильтон услышал, что тебе понравилась его поэзия, он пару раз кивнул и заметил: «Чудесно! Просто чудесно!»

Он сказал дядюшке Джонсу, что ему было бы интересно выслушать и спросил, не помолвлена ли ты. Дядюшка сказал, что, кажется, нет, что твоя мать и я очень переживаем из-за распущенных о тебе порочащих твое достоинство пустых слухов. Он сказал, что ему кажется, их распустил богатый молодой джентльмен, которого ты оттолкнула, когда он начал к тебе приставать. Дядюшка добавил, что может поклясться собственной головой, что ты невинна, и господин Мильтон громко захохотал: «Епископ Холл и его беспутный сыночек выдвинули против меня такие же фальшивые обвинения и даже их напечатали. Но что касается меня, то это стрельба из рогаток по крепкой башне, потому что всем известно, что я веду безупречный образ жизни. Кроме того, я — мужчина и могу защищать свою честь со шпагой в руках, коли возникнет подобная необходимость или с помощью пера, но девушке нечем очистить свое имя от грязи, я ей сочувствую».

— Значит, господин Мильтон запомнил меня, когда мы вместе с леди Гардинер встретились с ним в Вудстоке, а потом мне удалось побеседовать с королевой в Энстоуне, где были построены такие сказочные фонтаны?

— Именно так, и он об этом вчера сказал, когда, как было условлено, мы встретились в доме дядюшки Джонса в Сэндфорде. Он рассказал, что слышал твое имя, когда ты так смело представилась королеве, а потом с французского перешла на родной язык, и что ты тогда сообщила, что наш род ведет происхождение от старых принцев Уэльса.

— Я совсем об этом забыла! — заметила я.

— А он не забыл, и еще он до сих пор помнит, как почтительно, но без излишней робости ты вела себя с Их Королевскими Величествами. Он мне сказал, что это его сильно порадовало, и он решил, когда ты подрастешь, преложить тебе свою руку и сердце. Когда вы возвращались из Энстоуна, он последовал за вами следом и увидел наш дом, а затем поинтересовался у владельца харчевни, чей это дом.

— Какое странное стечение обстоятельств, — сказала я. — Даже не знаю, что сказать. Должна признаться, что мне, конечно, льстит, что такой уважаемый джентльмен желает взять меня в жены, и я не могу сказать о нем ничего плохого. Но, сэр, не считает ли вы, что я еще слишком молода, чтобы выходить замуж? Разве хорошо для женщины рожать детей, когда ее организм еще не окреп?

— Мэри, тебе исполнилось шестнадцать лет! В этом возрасте моя мать уже родила и похоронила двоих детей!

— Бедняжка! — воскликнула я. — Но она умерла во время родов, когда ей еще не было двадцати лет. Могу сказать только одно, ей не очень повезло!