Соседи (СИ) - Коруд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну да.
Он не хочет, чтобы ночные кошмары, сомнения и удушающая обида прошли с ней через всю жизнь. И порой пытается аккуратно донести мысль о том, что это ведь мать и что она у Ули одна. Долгое время было не похоже, что Ульяна его воспринимает. Всё, что в такие моменты ему удавалось прочесть на её лице — удивление и ничего больше. Один раз услышал: «Я тебя не понимаю, Егор, она же тебе чёрт знает что наговорила!». Ну… Допустим, Ульяна не знает, что именно Надежда Александровна ему наговорила, и он не намерен ей в этом признаваться даже под страхом смертной казни. Интуиция подсказывает, что после этого на чаяниях однажды свести дочь и мать можно будет ставить жирный крест. Однако Уле, такое ощущение, уточнения и не требуются. К выводам на сей счет она, как утверждает, пришла самостоятельно, заявив, что по себе прекрасно знает уровень маминого владения словом. Да, высочайший уровень, ничего не скажешь. Он после Улиного «чёрт знает что» даже растерялся, почувствовав, что загнан в угол. Именно из такой позиции проще простого ненароком подкинуть оппоненту неопровержимых улик. Думал возразить, что ничего эдакого Надежда Александровна ему не «наговорила», но понял, что в ответ услышит справедливое обвинение во вранье. Потому что Ульяна мастерски читает по глазам. Только уличения во лжи ему к внушительному списку своих «заслуг» не хватало. Прямо пятой точкой в тот момент почуял, что ложь она увяжет с недоверием, а не с желанием облегчить ей существование. Вопрос доверия — это вообще Улино больное место.
Уле тогда ответил, что услышанное от неё в больнице стерло ему память. Это так. Если в тот момент он и покривил душой, то совсем немного. Да, слова её матери он будет помнить до конца времён, но они и впрямь поблекли на фоне прозвучавшего в реанимации и всего, что ждало их после. Закаты сменяют рассветы, рассветы знаменуют начало ещё одного дня рядом, и в камне высекается сказанное Ульяне: ему нечего здесь делать без неё. Её «нужен» ежедневно проникает прямиком в сердце, её «люблю» слетает с губ или читается в глазах, и хочется жить, сажать деревья, строить дом и заботиться о потомстве. Егор чувствует, как по кирпичикам осыпается столетняя стена с пущенным по гребню электричеством, как постепенно тускнеют воспоминания о том разговоре на кухне, как отцветают и увядают и те чувства. Но глядя на то, как переживает Уля, собственными ушами слыша её разговоры с матерью, видя её эмоции своими глазами, не может не чувствовать ощутимые уколы совести. В конце концов, не Надежда на том перекрестке отдавала ему команду. А Любовь. В конце концов, тогда, на кухне, это он не смог выстоять. А сейчас не готов вставать между ними непреодолимой преградой. Никогда не хотел ею быть.
«А если ей снова захочется о чём-нибудь с тобой поговорить?» — еще один щекотливый вопрос в исполнении Ульяны. Но тут Егор определился давно. Если Надежде Александровне вновь захочется о чем-нибудь таком с ним поговорить, он следить за её мыслью не станет: или сам за порог выйдет, или её выставит — в зависимости от того, где её мать накроет такая потребность. Он слушать не будет, поклялся себе и пообещал Уле. Не будет — во имя памяти баб Нюры, воскресившей его после монолога на кухне из мёртвых. Однако что-то подсказывает ему, что Улина мама, если дочь ей хотя бы чуть-чуть дорога, в третий раз против её воли пойти не посмеет.
В общем, Егор надеется, что со временем всё же удастся Улю переубедить. Иногда вбросит, словно между делом, что каждый может заблуждаться и что он знает это по себе. Иногда, что близких людей мало. Или, иногда, что однажды они уйдут навсегда, в лучшем случае оставив живущих с горьким сожалением о несказанном, а в худшем — с грузом вины на плечах.
Подвижки, такое ощущение, будто бы есть. За Коржом вот едут — уже, считай, успех. Эта поездка всё откладывалась и откладывалась, в том числе и потому, что с Надеждой Александровной Ульяна пересекаться не желала, а забрать кота в мамино отсутствие ей не позволяли то ли совесть, то ли воспитание, то ли якобы забытые в квартире с пленным животным ключи. Егор не знает, что именно Улю таки сподвигло на поездку, зато точно знает, что Надежда Александровна дома, и понимает, что кончиться может по-всякому. И, мысленно скрестив пальцы, уповает на лучшее. Прежними эти отношения уже не станут, но пусть хоть какие. У Ульяны своих и так раз, два и обчёлся.
Кстати, о своих. Народная мудрость гласит, что если в одном месте убыло, то в другом прибудет. В Улину жизнь вновь вошёл отец. Да и не только в Улину, что уж. Владимир Сергеевич появляется у них не реже, чем Андрюха с Новицкой, то есть регулярно. Девчонок своих даже как-то в гости привозил. Старшая прямо с порога заявила, что вот теперь ей стало понятно, какого фига Ульяна неделю жила в больничном сквере. Милая девочка. Получила в ответ нагоняй от отца и Улину сладкую улыбку. А от него получила пару лакричных конфеток в яркой обёртке, удачно оставленных когда-то на полке в прихожей, и честное предупреждение, что конфетки эти — «на любителя». Ну а младшая… Тут же кинулась к Уле обниматься. Младшая — бесстрашный боец, по глазам видно. Не даст судьбе себя нагнуть.
Владимир Сергеевич редко приезжает просто так. В основном он появляется, чтобы помочь: съездить куда-то, отвезти, привезти и так далее. На Егорово бурчание по этому поводу ответ у него всегда один: «Я перед тобой в неоплатном долгу, так что терпи теперь». Легко сказать. Терпеть такую суматоху вокруг своей скромной персоны он согласен лишь потому, что для Владимира Сергеевича каждый такой приезд — это повод повидаться